— Девушка, а вы ничего не перепутали? — грозно спрашиваю у нее.
— Че? — Она замолкает на полуслове и поворачивается ко мне. — Че ты сказал?
— Я говорю — не ори! Не в лесу! Будешь орать — развернусь и уйду, пускай тебе кто хочет помогает! Усекла?
— Я… я… я это, — девица хлопает ресницами в размазанной туши, — не поняла! Как это уйду?
— А вот так! Когда проспишься, поговорим!
— Доктор, вы с ней полегче, — тихо советует мне на ухо сотрудник полиции, — очень буйная дама. Как бы на вас не бросилась. Мы ее уже полчаса успокаиваем!
— Вот как успокоите, тогда и пригласите! — громко заявляю я, демонстративно разворачиваюсь и иду назад к лифту.
— Это что такое? — кидается вдогонку девушка. — А помощь мне оказать не надо?
— Нет! — Не оборачиваясь, я нажимаю на кнопку вызова лифта.
— Жанна, угомонись! — лениво подает голос паренек, сидевший на стуле.
— Доктор, миленький, а как же я? — неожиданно принимается реветь девица, обдавая меня таким перегаром, что я едва не падаю.
— А что ты? Трезвей!
— Доктор, я не буду больше ругаться! — Толстуха бухается мне в ноги и пытается их обнять. Я едва успеваю отскочить в сторону. — Спасите меня, дуру неразумную!
— Жанна, пошли отседа домой! — опять заговаривает ее спутник. — Там же дети одни сидят!
— Отвали, козел! — рявкает ему в ответ Жанна и снова пытается ухватить мою левую ногу.
— Дмитрий Андреевич, да гляньте вы ее! Чего вам стоит! — жалобно просит меня медсестра. — У нее трое маленьких детей дома! Мы уже операционников вызвали!
— У тебя в самом деле трое детей? — Я раскрываю глаза.
— Угу, — кивает Жанна, тряхнув тройным подбородком.
— И когда ты только успела? А сколько же тебе лет?
— Двадцать три в июне стукнуло! А мужу двадцать пять! Это я его м… спасала! Из-за него пострадала! А он хоть бы хны! Ы-ы-ы-ы, — вновь голосит толстуха, орошая пол возле лифта крупными каплями слез.
— А я тебя и не просил об этом! Гы-гы-гы! — неожиданно для всех дико ржет Жаннин муж. — Че ты полезла туда, дура? Я же тебя не просил! Без тебя разобрались бы!
— Ах ты падла! — ловко вскакивает на ноги мать-героиня и решительно кидается в атаку на своего благоверного, выставив наперевес окровавленные кулаки.
— Так, тихо! — бросаются ей наперерез полицейские. — Кузякины, как вы уже нас достали! Когда вы только угомонитесь? У вас же дети растут! Вот же семейка козлюков: что тот, что та!
— Их фамилия Кузякины? — спрашиваю я медсестру.
— Да, а что?
— Ничего! Просто у этой странной парочки другой фамилии и быть не может!
— Это он Кузякин! А я Муромова! — Жанна гордо поднимает голову с прической «взрыв на макаронной фабрике». — Еще этому козлу троих детей родила! Три кесарева выдержала! Тьфу!
— Так, Жанна, отношения станете выяснять дома, а сейчас живо в перевязочную! — решительно скомандовал я. — А то передумаю тебя спасать!
— Иду, доктор! — елейным голосом отвечает девушка. — А больно не будет?
История Жанны, юной матери троих малолетних детей, оказалась чрезвычайно забавной, несмотря на несколько трагичный финал. Она никогда не прочь пропустить рюмашку-другую, а там и третью, и четвертую, а потом поплясать и повеселиться. Не нагулялась деваха, да и когда ей было гулять, если первенец появился на свет, когда самой Жанне едва исполнилось шестнадцать. Дети не мешают ей развлекаться: уложит спать и ну скакать на танцульках на пару с мужем, а он по развитию ушел недалеко от супруги. В этот вечер, как всегда, пили дома, на пару. Алкоголь быстро кончается, а в Карельске, как почти везде, по ночам можно разжиться «добавкой» только в увеселительных заведениях. В общем, наши герои отправляются в ночной бар, предварительно уложив детей спать. В баре на вынос не продают. Приходится заправляться прямо там, у стойки. Муж Жанны сцепляется с какими-то подвыпившими молодчиками: со слов супруги, его били то ли шесть, то ли восемь человек. Не знаю, насколько это правда: у муженька, в отличие от жены, ни царапины. Я проверял. Пьяная Жанна вступается за мужа, бросается на обидчиков, кусает их и царапает ногтями. Вот только ногти у нее почти четыре сантиметра в длину: маникюр впечатляющий.
Во время драки ногти, говоря медицинским языком, отошли от ногтевого ложа, а проще сказать, оторвались и теперь висят на кровавых «соплях». «Скорая» лишь перебинтовала травмированные кисти и доставила любительницу острых ощущений вместе с мужем к нам в больницу.
Мы еле укладываем несчастную на перевязочный стол, после этого с горем пополам разбинтовываем руки Жанны. Зрелище, доложу вам, не для слабонервных: все десять ногтей оторвались и в разной степени задрались. Я поначалу даже решил, что ногти у нее бутафорские, накладные: они показались мне длинными, острыми и выкрашенными разноцветным орнаментом по блестящему лаку. Приглядевшись внимательней, осознал, что ногти самые настоящие. И под ними бугрится живое мясо.
Чтобы как-то отвлечь пострадавшую, я расспрашиваю ее во всех подробностях о ночных приключениях. Пока она, сгущая краски, повествует о лихом побоище, операционная медсестра бережно снимает липкие от крови бинты, да так ювелирно, что Жанна не издает ни звука.
— Жанна, ногти придется убрать! — безмятежно объясняю я девушке.
— А новые скоро отрастут? — широко зевая, спрашивает она.
— Скоро, — отвечаю я, вводя в пальцы правой кисти анестетик лидокаин. Однако вместо ответа раздается громкий храп: Жанна опочила прямо на столе. Видимо, алкоголь «догнал» ее и заставил отключиться.
Работа спорится: осторожно отделив ногти от пальцев, мы промываем перекисью водорода ужасающие раны и аккуратно перебинтовываем каждый палец. Минут через десять переходим ко второй конечности. Как только я снимаю багровую повязку, Жанна просыпается:
— Ты чего творишь? Ты кто такой? А ну, отвали, пока цел!
— Жанна, спокойно, это я — хирург, одну руку обработали, теперь примемся за другую.
— Отвали, я сказала! — скалит зубы пьяница. — Не надо ничего делать!
— Да ты на руку свою посмотри! — не выдерживает медсестра. — Сейчас доктор быстренько ногти твои уберет, и наложим повязку, а там и домой пойдешь!
— Чего? Пошли вы…. — Тут мать троих детей разражается такой тирадой, что у меня вянут уши и пропадает всякое желание помогать этой дуре.
— Не будем обрабатывать левую кисть? — в последний раз спрашиваю я.
— Идите вы все в жопу! — кричит Жанна и скатывается со стола, умудрившись приземлиться точно на тумбообразные ножки.
— Дай хоть повязку наложу! — подступает к ней медсестра. — А то еще зацепишься за что-нибудь ногтями своими!
— Повязку? — Девушка тупо смотрит на свою окровавленную кисть. — Ну, наложи!
Я только сплевываю в тазик для отходов и следом сбрасываю перчатки. Мне эта комедия разонравилась, и я в ней больше не участвую.
Через час девица возвращается в приемный покой и слезно просит, чтобы я удалил ногти на левой руке.
— Мадам, мое дежурство закончилось пять минут назад! — я показываю на электронный циферблат на стене приемного покоя. — Ничем помочь я вам не смогу!
— И что же мне делать? — надувает пухлые губки Жанна. — У меня детки маленькие! Как я за ними стану ухаживать?
— Вот так и сможешь! Может, еще в кого вцепишься, глядишь, ногти сами и отвалятся. Когда пила, о детках своих и не вспоминала, поди? Надоели вы мне, алкаши, хуже горькой редьки! — и я чиркаю ладонью по шее, демонстрируя, как достала меня вся эта пьянь.
Григорий Петрович сменяет меня и спасает даме руку.
Глава 21
Последние два дня работы в отделении даются мне, честно говоря, не очень легко. Нет, ничего экстраординарного больше не происходит, все идет своим чередом. Подспудно я ожидаю какой-нибудь каверзы от бывшей заведующей: она продолжает приходить на работу и «добивать» остатки запущенных историй болезни. Но все, слава богу, происходит без эксцессов: она проводит время в кабинете старшей медсестры и ни во что не вмешивается. Я даже не замечаю, когда она приходит и когда уходит. Так, несколько раз встречаю ее, заглядывая в кабинет Ульяны Дмитриевны. Хозяйка едва терпит присутствие в кабинете мадам Васильевой, ее утешает только то, что скоро все должно закончиться. Общение с Зинаидой Карповной и мне тоже не повышает настроения, впрочем, все наши разговоры ограничиваются холодными приветствиями.
Остальные сотрудники хирургического отделения, напротив, не скрывают сожаления по поводу моего предстоящего отъезда. Всяк норовит узнать, не собираюсь ли я вернуться в Карельск. Я интригующе молчу, поскольку и сам толком не знаю, как поступить. С одной стороны, мне хочется еще какое-то время поработать в Карельске, а с другой — какой смысл опять возвращаться в провинцию? Для чего я тогда сорвался с насиженного места на Дальнем Востоке и переехал в Питер? Загадываю так: если никто из моих пациентов не скончается за эти дни, я вернусь. Если умрет, уеду совсем. Глупо? Возможно! Однако я решил положиться на провидение.
