— Почему ты решила, что все кончено?
— Ты не показывался не меньше недели. Целую неделю! Я ни о чем не спрашиваю. Какой смысл? Все равно ты солжешь.
Они говорили на кухне. Потные тела и запотевшие стаканы, потолочные вентиляторы и нарушенные обещания — и, можно сказать, разрушенные жизни. Все было налицо — в каждой черточке, в каждом сердцебиении. Взгляды не встречались, руки не соединялись. Даже стулья не желали приближаться к столу.
— Ты живешь в другом месте?
— Ты прекрасно знаешь, что я прихожу домой. Я почти всегда ночую здесь. Но ты так злишься…
— Я никогда не злюсь.
Стук пальцев по столу и передергивание плеч, которое немилосердно и безжалостно говорило: «Хорошо — никогда не злишься…»
— Значит, черт возьми, выходишь из себя, — произнес он вслух.
— Это называется «беспокойство», «тревога». Кто-то же должен испытывать эти чувства. А с твоей стороны я не ощущала ничего подобного.
Молчание. И затем:
— Ты слишком много куришь.
— Ты тоже. Но разве теперь это имеет значение?
Пауза.
— Ради бога, скажи же что-нибудь. Объясни. Можешь не говорить, кто она. Мне теперь все равно. Господи боже мой, я хочу только знать, что ты не валяешься где-нибудь в канаве.
— Почему я должен валяться в канаве?
— Ты что, не знаешь: в городе убивают. Изнасиловали и задушили женщину. Вторую за месяц. Не слышал, что говорят люди? Или так ушел в свою тайную жизнь, что видишь только одну… как ее там… а остальной мир пусть крутится сам по себе? Не читаешь газет и даже на заголовки не смотришь? Не включаешь ни телевизор, ни радио? Где ты, черт возьми? Где?
Гриффин выпил и только после этого ответил:
— Я здесь. Прямо перед тобой. Ты меня просто не видишь.
— He вижу — абсолютно с тобой согласна. Сейчас ты вполне способен играть Человека-невидимку без компьютерной анимации. К чему все это новомодное техническое дерьмо, когда есть ты? Свет! Камера! Мотор! Вперед! И ты звезда! Невидимая звезда — постоянно отсутствующая звезда.
В стаканы опять полилось сногсшибательное мартини.
Джейн посмотрела на часы.
Было за полночь.
— Что у нас теперь? Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье?
— Не один черт?
— Мне — нет.
— Четверг, переходящий в пятницу.
— Да, да, четверг, переходящий в пятницу. Завтра тебе опять играть в гольф, как тогда, когда мне нужно было, чтобы ты пришел на генеральную репетицию «Ричарда». Значит, домой ты явился только затем, чтобы забрать свои клюшки, в том числе и ту, которую я, как дура, подарила тебе на день рождения? За этим, а не ради меня? Подонок! Впрочем, почему я продолжаю называть это место домом? Не понимаю! Просто перед игрой — перед тем как предстать во всем блеске перед вечерней публикой — ты решил отоспаться в удобной кровати.
— Отоспаться после чего?
— После двенадцатидневного блуда. Или что там у тебя было?
Никакого ответа.
— Ради всего святого, скажи, — попросила Джейн. И добавила: — Это… Зои?
— Нет.
Вот так — «нет», и все. Но что прикажете делать с этим «нет»?
— Тогда кто?
Опять никакого ответа.
— Сколько ни смотри в пол, не поможет. — Джейн даже улыбнулась его ребяческой неспособности признаться в чем-то. Гриффи, это ты вытащил из моего кошелька десять центов? Ты? Скажи мамочке.
При этих словах весь мир ребенка сужался до пола под ногами и возникал внезапный интерес к тому, что происходило за открытыми окнами и дверями.
— Неужели тебе нечего, абсолютно нечего сказать?
Красная, как колода карт, пачка «Дю Морье», не виденная раньше золотая зажигалка с инициалами, которую он поглаживал с незнакомой, почти чувственной нежностью, пока извлекал огонь и подносил к кончику сигареты с фильтром. Вздох, постукивание пальцами, край бокала прижат к губам, глоток, застенчивая, необычная улыбка и отведенный взгляд.
— Я получил роли, которые хотел. Бируна и Меркуцио.
Господи! Что на это сказать?
— Ну, что ж, поздравляю. Тебе повезло.
В Джейн шевельнулось… что?
Подозрительность, недоверие, замешательство.
Что он сделал? Как сумел заполучить их назад?
Она посмотрела на мужа.
Нашел все-таки способ? И поэтому так долго пропадал?
Но разве можно задавать такие вопросы?
Нет, нельзя.
— Я рада за тебя, — сказала она наконец. — Правда. Рада и горда. Ты их заслужил.
— Знаешь… я доволен.
Доволен… и все? После того как хватался в доме за все, чем можно убить себя, после того как разорвал мне сердце, рыдая на лестнице и мыкаясь из угла в угол по кухне? Просто доволен?
— Откуда ты узнал? Ведь еще ничего не объявляли.
— Мне сказали.
Сказали? Понятно.
— Кто?
Пожал плечами.
— В «Тщетных усилиях любви» твоей партнершей будет снова она?
— Господи, прекрати!
— Я только задала вопрос.
— Тогда вот тебе мой ответ — не знаю.
Джейн ждала. Пожалуйста, добавь, «мне все равно». Пожалуйста, скажи, что тебе все равно.
— И если уж на то пошло, мне абсолютно все равно.
Ну вот, хоть какие-то молитвы услышаны.
— Не представляешь, почему они передумали? По поводу тебя?
Он снова пожал плечами. Сделал еще глоток мартини. Сидел, явно настолько измотанный, что едва мог пошевелиться.
Джейн вздохнула и произнесла:
— Дорогой…
Гриффин поднял глаза.
— Я должна тебе кое-что сказать. Я встретила мужчину…
— Извини, не понял. — Он подался вперед и коротко хохотнул. — Ты встретила мужчину?
— Ну да. Он…
— Ты?
— Я. — Джейн поневоле улыбнулась. В его голове явно не укладывалось, что у нее может появиться какой-нибудь другой мужчина, и он ей не поверил. Забавно — и очень типично для неверных мужей, подумала она.
— Как его имя?
— Милош.
— Итальянец?
— Нет. Я думаю, поляк.
— Поляк! — фыркнул Грифф. — Вот это сподобилась. Принцесса и полячишка.
— Не говори так. Это недопустимо!
— Ну еще бы: наша мисс Красавица-Южанка до мозга костей своего белейшего тела лишена предрассудков.
Джейн посмотрела в темноту за окном.
— Когда ты с ним познакомилась?
— Это несущественно.
— Ну, конечно… тебе его, случайно, не на крыльце оставили? Какой-нибудь незнакомец? А подарочная обертка на нем была?
— Ты просто…
— Что я?
— Смешон. Стоило не твоим пальцам оказаться в пушку — и смотри, как изменилось твое отношение.
— Говорят: «рыльце в пушку», а не «пальцы»! Господи, какая же ты тупая!
Вот она — защита — нападения. Переложить свою вину на меня. Джейн собиралась его только подразнить. Сказать, что Милош согласился позировать ей. Но Гриффин сразу же сделал неправильный вывод, и это даже к лучшему. Пускай.
— Он сегодня явится, этот полячишка?
— Естественно, нет.
— Мне тоже, пожалуй, пора удалиться. — Он поднялся, отвесил преувеличенно глубокий поклон и направился к боковой двери.
— С собой ничего не беру, — тон его был невероятно ядовитым. — Слава богу, у меня есть друзья, у которых найдется все: чистые постели, бритвы, свежее, подходящее по размеру белье, зубные щетки, расчески, дезодоранты. Чистые кровати с чистыми простынями в чистых прохладных комнатах. Потолочные вентиляторы. И никаких женщин.
Гриффин отомкнул замок и распахнул дверь.
— А мне что делать? В конце концов, у нас ребенок. Если не забыл, его зовут Уилл. Тебя не волнует, что мы с ним будем делать?
— Честно говоря, нет.
Грифф долго ждал, чтобы это сказать.
Превосходный уход со сцены.
Вот только у Джейн и Уилла не было завтра, не было Тары, куда можно вернуться, и женой Гриффа была вовсе не Скарлетт О’Хара.
Джейн заперла за мужем дверь.
Я никогда не испытывала такого страха, думала она, и теперь не могу от него отделаться. Наверное, это следствие поражения. Нет, черт побери! Не поражения — потери!
Возвратившись на кухню, Джейн машинально подняла руку, намереваясь отвести с лица волосы.
Я же постриглась — неделю назад. Только неделю. А теперь…
Господи!..
В ту ночь Ленор Арчер была повсюду.
3
Суббота, 25 июля 1998 г.
Зазвонил телефон.
Мерси подняла трубку.
— Это миссис Кинкейд?
— Нет. Это Мерси Боумен. Миссис Кинкейд нет дома. Ей что-нибудь передать?
Несколько секунд звонивший не откликался. А затем сказал:
— Мерси?
— Да. Могу я чем-то вам помочь?
— Это я, Милош.
— Милош Саворский?
— Ваш сосед.
— Я знаю, кто такой Милош Саворский. Привет. Как поживаете? Все в порядке?
