— Мама на рынок ушла, а папа уже идет! — проинформировал с готовностью голосок, и дверь открылась. На пороге стоял симпатичный молодой мужчина такого высокого роста, что Турецкий удивился и при случае решил непременно поинтересоваться, какой же рост у хозяина квартиры.
— Вы к кому? — cпросил он, рассматривая Турецкого.
— Я из уголовного розыска, — открыл он удостоверение и показал мужчине.
— А я Ершов Николай. Но вы, наверное, и так знаете, раз пришли ко мне. Заходите, пожалуйста. — Мужчина посторонился, пропуская Турецкого вперед, и закрыл за ним дверь. Из комнаты с любопытством выглядывала черноглазая девчушка лет четырех. Она держала за лапу большого плюшевого медведя, которому по виду можно было дать лет сорок.
— Ой, кто это? — Турецкий с деланным испугом посмотрел на мишку. Ему показалось, что в его детстве был такой же мишка, только грязно-белого цвета.
— Такой большой и не знаешь? — удивилась девочка. — Это же Топтыгин, он у нас теперь живет.
— Давно? — поинтересовался Турецкий.
— А как дядя Вася уехал, так и живет. Его не с кем оставить, он нам отдал. А сам в Америку улетел. Знаешь такое слово — Америка? Она большая! — с уважением объяснила девочка.
— А паспорт у него есть? — Турецкий показал пальцем на Топтыгина.
— Нету… — растерялась девочка. — А надо?
— Конечно, надо!
Девочка расстроилась:
— Дядя Вася нам его паспорт не дал. Вы его теперь заберете?
— Нет, конечно, пусть у вас останется.
Девочка обрадовалась и ускакала в комнату. Через мгновение она появилась, волоча за руку малыша, который был немного моложе ее.
— А это мой братик, Арсюша, — представила она его. — У него тоже нет паспорта. Но он с нами всегда живет. Он наш.
Малыш серьезно смотрел на Турецкого и сосал палец.
— Дети, идите поиграйте, — отправил отец детишек и пригласил Турецкого в комнату.
— У вас ко мне какие-то вопросы?
— Всего несколько, я не стану вас долго задерживать. У вас такие забавные ребятишки, — добавил он, прислушиваясь к голосам детей в соседней комнате.
— Да, детишки у меня замечательные, только я их редко вижу. Я ведь спортсмен, баскетболист, постоянно в разъездах, на соревнованиях… А когда в Питере — на тренировках.
— Вчера вы здорово обыграли «Химки», — проявил свою осведомленность Турецкий, — я по телевизору смотрел.
— Да, только в третьей четверти продули, 14:21.
А в общем сыграли неплохо — 83:75.
— Маккарти таким отличным броском счет открыл…
— А пять бросков подряд Букера? Классный игрок.
— Ну, ваши два дальних тоже классные. Я от дальних попаданий всегда балдею. Всегда думаю: это результат специальной подготовки или врожденное мастерство?
— Даже не знаю, что сказать. Когда бросаю, даже не прицеливаюсь. Как-то по наитию, что ли, получается. Но почти всегда чувствую — попадет мяч или нет. Он летит, а я уже чувствую. Иногда глаза закрываю, пока он летит, чтобы себя проверить.
— Но Маккарти вчера у вас что-то расхулиганился… Его чуть ли не половина команды удерживала.
— Горячий американец… Если бы он не травмировал вчера левое запястье, мы бы с бульшим отрывом выиграли.
— Ну, не скромничайте, вы сыграли отлично.
За последние две минуты пять раз поразили кольцо из-за дуги! Фантастика!
— Видно, вы большой любитель баскетбола. Анализируете игру прямо как спец! Сами играете?
— Да есть немного, любитель. Раз в неделю играем с ребятами из прокуратуры.
— В нападении или в защите?
— У меня лучше в защите получается. У нас есть один игрок, майор, невысокий, сухощавый, сутулый, крыть практически совсем не умеет, рост не позволяет. Но дальний бросок у него — фантастический. Процентов девяносто попаданий.
— Вот это да! Дайте его нам! — пошутил Ершов.
— Самим нужен!.. Кстати, а у вас какой рост?
— Да всего ничего — два метра четыре сантиметра. У нас человека четыре выше меня.
— А на праздники тоже уезжаете на игры?
— Когда как… На Новый год дома были, зато на Рождество в Португалию летали. Они же католики, у них Рождество двадцать пятого декабря.
— А на Восьмое марта? Жену удалось поздравить?
— Какое там… Она привыкла, не обижается. Мы в Италии были. Я ей оттуда подарков навез, здесь цветы купил, мы вернулись пятнадцатого марта. Вот тогда и отметили.
— А на майские?
— Дома были, с украинцами встречались. С ними болельщиков понаехало — мы даже удивились. Вроде бы и страна бедная, жалуются, а на трибунах сидят со своими желто-блакитными флажками, размахивают, орут: «Бей москалей». И за что они нас так не любят? Мы же никогда не кричим: «Бей хохлов!» Глупость какая-то…
— Приятно было с вами познакомиться. — Турецкий встал, собираясь уходить.
— А вы же у меня ничего не спросили.
— Все, что хотел, уже узнал.
В комнату зашли детишки. Девочка тащила братца за руку, он покорно плелся за ней следом.
— Как тебя зовут? — спросил на прощанье Турецкий, обращаясь к девчушке.
— Доченька.
— А тебя? — cмеясь, наклонился Турецкий к ее братцу.
— Мальчик.
Отец расхохотался и погладил обоих по разлохмаченным волосам.
Глава девятая Новая жертва
После третьего урока в ненавистном 5 А Аля зашла в учительскую. Настроение было безнадежно испорчено. Какое счастье, послезавтра конец учебного года и она не увидит пятиклассников до осени. В учительскую зашла «физичка» Тамара с классным журналом под мышкой. Поставив его в ячейку с надписью «7 Б», она понимающе спросила:
— В 5 А была?
— Уроды, — только и ответила Аля.
— Я сама их терпеть не могу. Ну и класс! Сборище гаденышей… Мне еще такие не попадались.
— А мне тем более.
Аля работала первый год, и когда ей к двум девятым, двум десятым и одному четвертому классам через неделю после начала учебного года добавили еще и 5 А, она не очень обрадовалась. Нагрузка и так была немаленькая, одних тетрадей сколько проверять, а тут совершенно неуправляемый класс. За неделю своей педагогической практики она о нем уже успела много чего узнать, с сочувствием выслушивая жалобы учителей. И радовалась, что сия чаша минула ее. Потом она догадалась, что путем каких-то скрытых интриг этот класс ей просто спихнула пожилая учительница Крауз Людмила Михайловна. Той оставалось до пенсии доработать два года, и она хотела их дожить без нервотрепки.
Когда Аля впервые зашла в этот трижды проклятый класс и в течение пятнадцати минут безуспешно пыталась докричаться до этих невменяемых маленьких гаденышей, как она их про себя назвала, в какой-то момент поняла всю тщетность своих усилий. Она выскочила из класса и, едва успев вбежать в учительскую, как в спасительную гавань, тут же разразилась душившими ее рыданиями. Пожилой учитель Мечислав Теодорович стал ее утешать, обняв одной рукой. Вместо левой у него был протез, о котором Аля потом много интересного понаслушалась. А в тот момент она была рада, что нашелся хоть кто-то, кто принял ее обиду и разочарование близко с сердцу. Аля работать в школе мечтала класса с третьего. Ребят из девятых и десятых она уже успела полюбить. Они были ей почти ровесники и приняли как старшую подругу. Им очень нравилось, что учительнице у них всего девятнадцать лет.
— Что же вы такая молоденькая? — недовольно сказала директриса школы, принимая ее документы. — Когда вы успели закончить институт?
— А я в школу пошла в пять лет, в пятнадцать закончила. В институт сразу поступила, в девятнадцать диплом получила, — оправдывалась уязвленная ее недовольным тоном Аля.
— И куда надо было так спешить, — проворчала директриса. — Я имею в виду твоих родителей.
— А им девать меня было некуда. Брат пошел в школу, заодно и меня отправили. Он старше меня на полтора года. Мама его когда готовила к школе, я всегда рядом сидела, читать-писать научилась. Вот мама с папой и решили — в саду мне уже делать нечего.
— В институте училась хорошо, — удовлетворенно констатировала директриса, изучая диплом с оценками. — Хочешь в старшие классы?
— Конечно, мне с ними интересно будет.
— И четвертый дам, будешь там классной руководительницей.
А через неделю ей впарили этот злосчастный 5 А. Крауз еще долго подлизывалась к Але, все-таки какие-то остатки совести у нее нашлись. Понимала, что за подарок благодаря ей получила совсем неопытная выпускница пединститута Аля Скороход. Даже приглашала ее несколько раз в гости, и Аля из вежливости принимала приглашение, но потом, находя какой-нибудь благовидный предлог, ходить перестала. Она утомилась выслушивать жалобы Крауз на школьного военрука, с которым та на старости лет вдруг вздумала связать свою судьбу. Военрук, здоровый мужик лет сорока пяти, был одинокий и неухоженный. И когда Людмила Михайловна стала его подкармливать, сначала угощая его пирожками домашней выпечки, потом принося ему в литровых банках всякую снедь, он, не избалованный женским вниманием и будучи по натуре человеком довольно примитивным, соблазнился ее хозяйственностью и таки прибился к ее берегу. Некоторое время они вели совместное хозяйство, он ездил с ней на дачу, окучивал ее сад-огород. Она расщедрилась и даже купила ему для дачи мотоцикл, а к нему новые ботинки. Вот с обуви все и началось.
