— Андрей Борисович, — услышал он в трубке голос, который кого-то ему напоминал, — здравствуйте!
— Здравствуйте, — ответил он, пытаясь вспомнить, кому принадлежал голос.
— Вы сейчас удивитесь, что я звоню спустя столько лет. Я ваша бывшая учительница математики Елена Александровна.
— Я очень рад вас слышать, — действительно обрадовался ей Каледин. — Чем могу служить?
— Помните, как много лет назад вы посещали математический кружок в нашей школе?
— Еще бы, — с удовольствием вспомнил свое первое увлечение математикой молодой доцент. — И я вам до сих пор благодарен за то, что вы привили мне любовь к математике.
— Очень рада, что мои труды не пропали даром, — засмеялась совсем молодым смехом его единственная любимая учительница. — Я знаю о ваших успехах, читала в журналах ваши замечательные статьи, знаю, что вы уже доцент…
— А почему же вы обращаетесь ко мне на «вы»? Помнится, когда вы меня учили, обращались на «ты»… — попытался пошутить Каледин.
— Ну, сейчас как-то неловко, вы человек известный. У меня к вам просьба: я по-прежнему веду занятия в математическом кружке, и мне бы очень хотелось, чтобы вы приехали к нам и рассказали ребятам что-нибудь занимательное о числах. У меня есть несколько по-настоящему талантливых учеников, им было бы очень интересно послушать известного ученого.
Хотя Каледин был очень загружен в университете, а дома обычно не отходил от компьютера, голос учительницы всколыхнул в нем приятные воспоминания о том счастливом времени, когда он учился в школе и была еще жива мама, и Андрей Борисович тут же согласился, оговорив, что свободное время может выделить только с трех до полпятого в среду или четверг. Елена Александровна обрадовалась, и они договорились на четверг.
В четверг Андрей Борисович, поднимаясь по ступенькам родной школы на второй этаж к учительской, испытал чувство неожиданного волнения — в этом здании он провел восемь лет, прежде чем перевестись в математическую школу. А когда увидел Елену Александровну, постаревшую на двадцать лет, расчувствовался. Она была все такой же — добрые глаза ласково смотрели на бывшего ученика, который рос на ее глазах и стал известным математиком. Она ввела его в класс и представила своим ученикам, явно гордясь его успехами. Пятнадцать пар глаз с любопытством уставились на Каледина. Он спокойно уселся за учительский стол, решив, что в таком положении будет ближе к ученикам. Елена Алексадровна сидела за последней партой и подбадривающе улыбалась.
— Я бы хотел с вами поговорить сегодня о нуле. — Ребята зашевелились и заулыбались. Видимо, тема сегодняшнего занятия их позабавила. — Кто из вас знает, где возникло понятие нуля?
— Мне кажется, его ввел кто-то из арабских математиков, — предположила черноглазая девчушка со смышленным выражением лица.
— Да, — согласился Андрей Борисович, — такое предположение существует. Около 810 года нашей эры арабский математик Мухаммед бен Муса Аль-Хорезми ввел десятичную систему исчисления и прибег к понятию нуля. Но он же в своих трудах заявил, что десятичной системе исчисления мы обязаны не ему, поскольку он позаимствовал ее у индийцев. Индийский математик Брахмагупта, который жил в первой половине VII века, работал над этой темой. Кстати, он же автор астрономического трактата «Усовершенствованное учение Брахмы». Но и он, по мнению некоторых современных ученых, открыл понятие нуля позже, чем оно появилось у ученых майя. Есть данные, что уже в V веке ученые майя дату рождения Вселенной обозначили нулевым годом. И первый день каждого месяца тоже обозначали нулем. А кто из вас знает, каким образом майя обозначали нуль?
— Наверное, каким-нибудь рисунком, — допустил пухлощекий паренек со второй парты.
— Совершенно верно. Обозначая нуль, майя рисовали маленького человечка с запрокинутой головой.
И этот человечек вызывал множество сомнений и споров среди ученых. И пока подавляющее число ученых признают открытие нуля за Брахмагуптой.
Каледин с удовольствием рассказывал, видя неподдельный интерес в устремленных на него глазах школьников, и испытывал состояние вдохновения, которое посещало его каждый раз, когда он чувствовал заинтересованность слушателей. Он был отличным лектором, знал это и в такие минуты был счастлив. У него есть работа, которую он любил и отдавал ей все свое время. И что ему еще надо? Ничего… Потеряв маму, он погрузился в свою любимую работу, и его больше ничего не волновало. Жизнь была и так наполненна.
Вечером Андрей Борисович не торопясь возвращался домой после занятий с вечерниками и с удовольствием вдыхал аромат распускающихся цветов. Он не запоминал названия, но всегда любовался их совершенством и в глубине души считал, что по красоте цветы уступают только цифрам. Мимо него пробежали две девушки, цокая по тротуару высокими каблучками и о чем-то весело переговариваясь. Вдруг одна оглянулась на Каледина, что-то тихо сказала подруге, та тоже оглянулась, они расхохотались и ускорили шаг.
У Каледина испортилось настроение. Он слышал по радио и телевидению, что разыскивается опасный маньяк, у которого была отличительная черта — высокий рост. На Каледина уже не раз таращились прохожие, он иногда слышал за своей спиной шушуканье, и ему это совершенно не нравилось. Несколько раз у него спрашивали паспорт и, возвращая, всегда извинялись. Но Андрей Борисович чувствовал себя белой вороной, которая выделяется в стае непривычным опереньем. Он тогда раздраженно думал: «Хорошо, хоть не заклевали пока…» Но размышлять на эту тему не хотелось, да и не было времени. Каждый занимается своим делом, и если кому-то по службе полагается проверять паспорта, что ж — пожалуйста, законопослушные граждане всегда носят документ при себе.
Андрей Борисович подошел к арке и собрался уже завернуть, как увидел на противоположной стороне высокого парня, возле которого остановилась ничем не примечательная машина. Из нее вышли два человека и подошли к парню. Он полез в нагрудный карманчик рубашки и протянул им какой-то документ. «Не я один такой…» — усмехнулся Каледин и зашел во двор.
Поздно вечером, разогнув уставшую от долгого сидения за компьютером спину, он с наслаждением потянулся, почувствовав хруст в позвоночнике, и отправился на кухню. В раковине накопилась за пару дней посуда, и он, засучив рукава, принялся кое-как ее мыть, складывая горкой на край кухонного столика. Потом достал высокий пакет кефира, налил в большую кружку с надписью на английском языке «London» и принялся за холостяцкий ужин. К кефиру приготовил несколько бутербродов с сыром и две свежие ватрушки, которые купил в булочной рядом с университетом, когда возвращался домой. Маленький телевизор на кухне показывал канал «Культура», и Андрей Борисович, думая о чем-то своем, рассеянно смотрел некогда любимый фильм «В четверг и больше никогда». Любовь Добржанская очень напоминала ему мать, и он загрустил, чувствуя себя одиноким и всеми забытым. Позже, уже лежа в постели и закинув руки за голову, он вспоминал прошедший день: перед глазами мелькали лица студентов, Елены Александровны, черноглазой девчушки из его школы, двух девчонок, оглянувшихся на него на улице, которые обидно расхохотались чуть ли не в лицо, — он скрипнул зубами и сомкнул веки, представив бесконечный океан с ровной голубой гладью воды, белых крупных чаек, с криками пролетающих над ним, и себя, мощными руками рассекающего прохладную воду. Берег быстро удалялся, и там, на песке, обхватив колени руками, сидела Оля с широко открытыми глазами. Крупные слезы катились по ее щекам, и он знал совершенно точно, что она плачет по нему. Во сне он плыл и плакал, оставляя ее маленькую фигурку среди желтых песков, и когда наконец оглянулся, вокруг был только океан.
Глава восьмая Будем просить подкрепление
Московский поезд прибыл в семь часов утра. Ясное солнце уже вовсю светило с умытого ночным дождем голубого неба. На перроне было не так уж много людей, и, когда Вячеслав Грязнов, Владимир Яковлев и Галя Романова спустились по ступенькам на платформу, Турецкий сразу их увидел и радостно бросился обнимать.
— Ну, Саша, ты будто век нас не видел! — рассмеялась Галя, уворачиваясь от его пылких поцелуев.
— Когда с любимой в разлуке, день как год тянется. А неделя — как век… — трагическим голосом произнес Турецкий и так же рьяно обнял Грязнова и Яковлева.
— На какой тачке поедем? — деловито спросил Яковлев, закидывая тяжелую сумку на плечо.
— Что у тебя там? — удивился Турецкий. — Если ты думаешь здесь дожить до Нового года — и не мечтай! У нас в Москве работы выше крыши…
— Это не у меня, а у тебя! — усмехнулся Яковлев. — Тебе Ирина Генриховна передачу собрала. Боится, оголодаешь на казенных харчах.
— Шутишь? — недоверчиво спросил Турецкий и оглядел всех по очереди. Друзья заулыбались и дружно закивали.
