– Да, но от этого мне ничуть не легче. Наоборот, кажется еще более странным то, что я знаю, как целиться в ночной горшок, но не знаю своего имени.
– У тебя сейчас есть имя.
– Конечно, – кивнул он. – И это хорошее имя. Но ты же понимаешь, что я имею в виду.
Мы прошли весь рынок до конца и присели на каменную скамью, откуда просматривалась оживленная рыночная площадь.
– Когда я вспоминаю свое прошлое, – сказала я, – то, по большей части, вспоминаю Зака. Я могу представить, что можно не помнить что-то другое, но не могу представить, что можно забыть своего близнеца. Они ведь часть тебя.
– Альфы так не считают.
– Считают. Они не боялись бы нас так сильно, если бы не знали, насколько в действительности мы на них похожи.
– Боятся нас? Ты, верно, шутишь. Уж не потому ли мы прячемся здесь? И все эти люди прячутся? – он окинул жестом рыночную площадь. – Альфы, должно быть, ежатся от страха с их огромной армией и Советом.
– Они не искали бы Остров так отчаянно, если бы не боялись его.
Я снова вспомнила настойчивость, с которой Исповедница раз за разом допрашивала меня об Острове. Вспомнила, как она водила пальцем по карте, с каким исступлением ее разум вонзался в мой.
– Но почему? – Кип оглянулся. – Даже со всеми этими постами и стражниками в синих мундирах Пайпер вряд ли станет настоящей угрозой для Совета. Что бы он сделал? Взял бы Виндхэм приступом с горсткой одноруких солдат?
– Ему этого и не нужно. Ему достаточно Острова. Думаю, у Совета вполне приземленные заботы. Например, налоги, которые не платят те, кто сюда выбрался. Или невозможность их зарегистрировать. Но это не самая главная проблема. Больше всего Совет тревожит, что где-то есть неподвластное ему место.
Я вспомнила слова Алисы перед смертью: мысли об Острове для них столь же важны, как и сам Остров. Им хватает одной лишь идеи, что он существует.
– А мне хватает самого Острова. – Он откинулся назад и улыбнулся, глядя на возвышающийся у горизонта край кальдеры, напоминающей гигантскую чашу.
Я тоже посмотрела вверх, туда же, куда и он.
– Знаю. Хоть он и являлся мне в видениях много раз, но находиться здесь самому, чувствовать себя его частью – совсем другое дело.
– Значит, у тебя так? В смысле, чувствуешь себя его частью?
– А ты нет?
– Хотелось бы верить, что да. – Выплюнув сливовую косточку, он проводил ее взглядом, наблюдая, как она угодила между двух булыжников. – И верить, что мы сможем остаться здесь.
– Но ты не уверен?
– Мне трудно быть уверенным в чем-либо. И то, что Пайпер держит меня в стороне, не вселяет оптимизма. Похоже, они считают, что после всего случившегося со мной я – ничто. Точно меня сбросили со счетов.
Я вгляделась в его лицо. Прямой узкий нос, чуть поднятый кверху кончик, острые челюсть и скулы. Каждая черточка его лица стала для меня такой близкой и знакомой. Легко забыть, каким чужим он мог казаться самому себе, не чувствуя корней прошлого и связи со своим близнецом.
– У меня в голове не укладывается, как для тебя всё это должно быть странно. Особенно то, что касается близнеца. Как тебе одиноко.
– Думаешь, я чувствую себя более одиноким, чем ты с таким близнецом, как Зак? Который выдал тебя, причинил боль, запер в камере? По мне, так уж лучше чувствовать себя одиноким, как я.
– Но ты ведь думаешь о ней, – сказала я. – Интересуешься, кто она.
– То, что я ничего о ней не знаю – самое обычное дело. Возможно, во мне это вообще самое нормальное. Вот твой случай как раз-таки необычен. Сейчас людей разделяют так рано, что большинство знают лишь имя своего близнеца и место рождения.
Он немного помолчал, глядя на уличную толпу, где каждый имел какое-нибудь увечье. Я ждала, когда он снова заговорит.
– Но иногда мне охота знать о ней, если честно. В основном, самое основное. Знаешь, наподобие: вдруг она катится в пропасть и собирается прихватить меня с собой? Поэтому надеюсь, что у нее скучная, но безмятежная жизнь, без всяких нежданных неприятностей или скандалов, в какие тебя могут вовлечь.
– Чтобы хорошо питалась и рано ложилась спать, – подхватила я. – Разводила кур или ткала ковры.
– И причем только вручную. Никаких опасных ткацких станков. Теперь ты говоришь. – Он повернулся и поцеловал меня в лоб, и мы вместе пошли обратно, пробираясь сквозь толпу.
* * *
На следующий день мы запланировали прогулку к краю кальдеры, но яркие лучи солнца заставили меня отказаться от похода. Кип ушел сразу после завтрака, прихватив с собой фляжку с водой и набив карман свежим инжиром. Я же отправилась на маленькую террасу, которую мы нашли днем раньше на полпути к башне. За минувшие десятилетия каменные ступени изрядно стерлись, края стали округлыми, точно у оплывшего масла. До полудня было еще далеко, но на террасе, вымощенной камнем, воздух уже накалился. Я растянулась на припеке, чувствуя, как горячие камни обжигают кожу на талии, там, где задралась рубашка. Я купалась в ярких лучах света. После Камер Сохранения солнце и небо так и не стали для меня чем-то привычным и обыденным. Даже адское плавание в лодке не отбило удовольствия чувствовать тепло солнца на коже. Да и просто прислушиваться к ощущениям тела казалось приятным. Забыть обо всех сложностях и думать только о солнце, греющем кожу, о горячих камнях. В Камерах Сохранения мне приходилось причинять себе боль, чтобы сохранить разум после ночных видений и страхов. Сейчас прийти в себя помогало удовольствие. И еще Остров, который подарил нам простые радости. Даже в Нью-Хобарте, где на улицах полно Омег, постыдный страх незримо витал в воздухе. В любой момент могли ворваться солдаты Совета или же сборщики налогов могли прийти и напомнить о нашем рабском существовании. Глядя на Кипа, я замечала, как на Острове у нас менялась сама манера держаться. Он постепенно избавлялся от скрытности и неуверенности – отпечаток, что наложили на него месяцы в бегах. Я снова подумала о Пайпере, о том, как гордо он держал голову, о широком развороте плеч. Я понимала, что радость от наших с Кипом отношений столь сильна благодаря Острову, где не было запретов и искалеченные тела Омег не считались чем-то стыдным. Пожалуй, это оказалось самым неожиданным подарком, что преподнёс нам Остров: он подарил нам друг друга.
Днем раньше я обнаружила на шее отметину, похожую на синяк – след, оставленный Кипом, который, играя, покусывал кожу, затем целовал и снова покусывал. Обнаружив при утреннем свете эту отметину, он стал извиняться, но меня охватило странное ликование. На теле столько отметин, что появились против моей воли: клеймо, болезненная бледность после Камер Сохранения, острые выпирающие кости, ссадины и волдыри, оставленные долгим путешествием. А след на шее – это след радости. Сейчас, лежа на теплых камнях, я потрогала его пальцами и улыбнулась.
Не знаю, как долго я дремала. Но внезапно почувствовала, как на сомкнутые веки легла тень, и резко села. Я была полностью одета, но в этом уединении сквозила интимность, с какой я отдавалась теплу. Даже на фоне яркого, палящего солнца я безошибочно узнала силуэт Пайпера.
– Прости, – произнес он, проходя на террасу. – Я не хотел напугать тебя.
– А ты и не напугал, – ответила я, поднимаясь.
– Не вставай, – он присел и оказался со мной на одном уровне. – Мне сказали, что ты поднялась сюда, но я не знал, что ты спала.
– Я не совсем спала, – возразила я. – Я вообще мало сплю.
– Видения?
Я кивнула. Он устроился рядом со мной, скрестив ноги и обратив лицо к солнцу.
– Я тоже стал меньше спать с тех пор, как вы с Кипом прибыли, если это тебя утешит. Да и вся Ассамблея не может прийти в себя от потрясения.
– Из-за нас? Но мы же не захватчики какие-нибудь. Мы всего лишь еще двое голодных Омег, ищущих прибежища. Единственная разница в том, что мы сами нашли дорогу сюда.
– Не «мы», а ты нашла дорогу. Кип тут ни при чем.
– Мы сделали это вместе.
– Похоже, с вами обоими всегда так.
Он взглянул на синяк на моей шее, затем сменил тему.
– Ты должна понять, что ваше неожиданное появление, самовольное, без сопровождения… это пугает людей, потому что все это место держится на секретности.
– Вам не нас с Кипом следует опасаться, – сказала я, – когда вас ищет Исповедница.
Воспоминания о ней, казалось, мгновенно остудили камни подо мной.
– Если бы только существовали границы того, о чем я должен беспокоиться, – вздохнул он. – Ты не представляешь, насколько всё стало плохо на материке, даже за те годы, что ты сидела в заточении.
– Я кое-что слышала в Нью-Хобарте.
– То, что солдаты Совета творят там, происходит и везде. Для Омег вводят все больше и больше новых ограничений, постоянно повышают налоги, поселения Омег закрывают. Нам без конца докладывают об избиениях, о том, что целые поселения голодают. Всё это бессмысленно. Совет расширяет приюты, но какой в этом смысл?. Зачем вгонять нас в зависимость от них? Если они понизят налоги и ослабят чрезмерный контроль, Омеги не будут нуждаться в приютах, а им не придется их содержать.
