— Спасибо, — пробормотала Эйлин.
От тоски закололо в груди, словно кто-то магнитом вытягивал из нее колючие железные опилки.
— Все-таки какой ваш потолок? Восемьсот, семьсот тысяч?
Эйлин стало не по себе от такой прямоты. Как будто риелторша поднесла к ее лицу фонарь и может рассмотреть все дефекты кожи.
— Скорее четыреста. В крайнем случае — пятьсот.
— Угу... — Глория, выпустив струйку дыма, затушила окурок о ступеньку. — Угадайте, сколько просят вот за этот дом?
— Восемьсот.
— Девятьсот пятьдесят, — объявила Глория со смехом, будто называя вес посетителя на ярмарке. — Так, придется пересмотреть нашу стратегию.
— Простите, что зря потратила ваше время, — несчастным голосом выговорила Эйлин.
— Слушайте, давайте напрямик. Сколько-то времени мы действительно потратили впустую. Ничего страшного! Я люблю смотреть разные дома. И для вас найду подходящий. Такой, против которого ваш муж не сможет устоять.
Они договорились о новой встрече на следующей неделе и обнялись на прощание. Какое счастье, думала Эйлин, что эта женщина, держа ее судьбу в своих руках, не унизила ее, хотя могла.
Эйлин записалась на электроэпиляцию в своем обычном салоне на Манхэттене. Идти не хотелось, но записаться всегда было сложно, а Эйлин страшно тревожили волоски на верхней губе и на подбородке. Неужели это первые признаки более серьезных изменений? В последнее время ее иногда беспокоил непривычный зуд на коже, а иногда бросало в жар — Эйлин отказывалась даже про себя называть это приливами. И грудь стала чуточку менее упругой. Месячные у нее всегда приходили нерегулярно, так что здесь трудно было делать какие-либо выводы, а вот головные боли в последнее время случались чаще. Хотя у кого бы при такой жизни голова не болела! Эйлин не собиралась прятать эту самую голову в песок, но не была готова признать наступление возрастных перемен без более убедительных доказательств. А пока она будет бороться за свою красоту!
Эйлин поехала на метро, чтобы не застревать в пробках. Когда возвращалась домой, на платформе было настоящее столпотворение, и в вагоне тоже не лучше. На каждой остановке входили еще люди, усиливая давку. Только после Семьдесят четвертой улицы поезд начал понемногу сцеживать пассажиров на пересадках. От станции на Восемьдесят второй улице надо было идти пешком. Все ужасы нового времени здесь просто бросались в глаза. Когда-то эта улица была жемчужиной района. Косые деревянные вставки на оштукатуренных фасадах придавали ей тюдоровское очарование — тюдоровский стиль Эйлин тоже уже научилась узнавать. А сейчас по всей улице бродят какие-то хулиганы, вместо уютных семейных магазинчиков — лавчонки с какой-то дребеденью. Старинные фасады изуродованы дешевыми вывесками. Исчезли чудесные круглые уличные фонари — а на Пондфилд-роуд они сохранились до сих пор; отчасти из-за них Эйлин так тянуло в Бронксвилл. Там время как будто остановилось.
Навстречу Эйлин, занимая всю ширину тротуара, двигалась компания молодых людей в спортивных куртках и бейсболках. Кажется, латиноамериканцы, хотя кто их разберет. Один шел впереди всех, задом наперед, бурно жестикулируя; остальные смеялись и что-то одобрительно выкрикивали. Столкновение было неизбежно, если только Эйлин не сойдет на проезжую часть, — а она этого делать не собиралась. Она имеет полное право ходить по тротуару! Остановившись и на всякий случай выставив перед собой руку, Эйлин ждала, что компания обтечет ее, как вода обтекает камень. Парень, идущий спиной вперед, не заметил вовремя предостерегающих взглядов приятелей и налетел на Эйлин.
— Прошу прощенья! — сказала она резче, чем следовало бы.
Парень стремительно обернулся, принимая защитную стойку, словно в карате. Разглядев Эйлин, он опустил руки.
— Извините, дамочка!
Его приятели тихонько заржали. Эйлин понимала, что нужно молча идти дальше. Она инстинктивно боялась таких вот компаний. Наслушалась разных жутких историй. Но ее захватила волна праведного гнева.
— Между прочим, тротуар — для всех!
— Извините, — повторил юноша. — Я нечаянно.
Два раза извинился! Эйлин понимала, что надо бы на этом и остановиться. Они могли просто удрать, смеясь над придурочной белой теткой. Еще и обложили бы ее издалека. И все же Эйлин взбесило такое небрежное извинение. Она этого молодого человека научит, как себя вести, раз больше никто не удосужился.
— Надо смотреть, куда идете! Мимо вас не протолкаться.
— Как скажете, — ответил он сдержанно, словно тигр, изготовившийся к прыжку.
— Это и мой район тоже! — продолжала Эйлин. — Понаехали тут! Не думайте, что я сдамся без боя!
Один из стоявших поодаль шагнул вперед. Эйлин знала, что сейчас услышит: «Иди на хер, белая шлюха!» Но тот, что на нее налетел, остановил приятеля, протянув руку:
— Ты погоди. Слушайте, я же извинился. Я нечаянно вас толкнул. И я не «понаехали», я здесь родился. Никто у вас район не отнимает. Места всем хватит.
Эйлин поразило, что он так связно и логично рассуждает. Он раздвинул приятелей в стороны, освободив проход для Эйлин. Она торопливо двинулась дальше, на ходу обдумывая случившееся. Как неожиданно все обернулось... Мальчик-то воспитанный, нельзя не признать. Ей хотелось забыть эту встречу, тревожившую больше, чем грубость и хамство. Здесь таилась картина будущего — намек на то, что взгляды Эйлин устарели.
За ужином она рассказала своим об этом случае. Только представила дело так, словно вместо неожиданно тактичных извинений услышала те ожидаемые грубости, которые так и не прозвучали, — такая версия была ближе к привычной реальности.
— Чего я только не наслушалась... Не стала бы повторять, даже если бы Коннелла здесь не было.
Она понимала, что поступает непорядочно, однако без труда оправдала себя в собственных глазах. Всей семье будет лучше, если они переедут в Бронксвилл. Однако Эд не выразил свое рыцарское возмущение настолько бурно, как она ожидала. От этого Эйлин еще больше разозлилась на хулиганскую молодежь. Через пару дней она уже была уверена, что они в самом деле говорили все то, что она придумала. А что — ведь могло же такое быть? Память странные шутки шутит иногда.
На этот раз Эйлин оставила машину прямо перед агентством. Глория поздоровалась с ней запросто, без дежурных восторгов. Некий рубеж был перейден. Минута откровенности сблизила их, и теперь Глория приступила к поискам дома не формально, а с искренним увлечением.
По дороге к очередному дому Глория перечисляла положительные моменты, а вслед за тем доверительно рассказывала о неизбежных недостатках, словно говоря: видите, я ничего не скрываю. Затем начинался собственно осмотр. Сегодняшние дома даже могли бы понравиться, если бы не память о предыдущих. Конечно, район получше ее нынешнего, но какой разительный контраст! Вместо пяти спален — три, вместо мраморных полов — линолеум, вместо дерева — ДСП, а если и натуральная древесина, то в таком состоянии, что уже не отреставрируешь, нужно полностью менять. Вместо просторных вестибюлей — крохотные прихожие, не лучше, чем в ее теперешнем жилище. И вместо потрясающе светлых комнат с высокими потолками и огромными окнами — слишком привычная полутьма. С понижением цен на дома поникли и надежды Эйлин.
Глория заметила перемену в ее настроении и принялась всячески напирать на скрытые достоинства той или иной недвижимости, но Эйлин и слушать не хотелось. Выходило, что они с Эдом поселятся через дорогу от желанных особняков, станут общаться с их владельцами, но сами в таком же доме обитать не смогут. Столько лет они жили душа в душу, вырастили здорового, счастливого ребенка — многие женщины о такой судьбе только мечтают. Эйлин почувствовала себя постыдно меркантильной, когда у нее едва только мелькнула мысль: а как сложилась бы ее жизнь, выйди она замуж за другого? И все-таки мысль не уходила. Вот она, плата за самоуважение: сидишь в машине возле дома, которого не можешь себе позволить, и делаешь вид, будто этот дом тебя чем-то не устраивает.
Настроение окончательно испортилось. Надо было хотя бы выразить благодарность Глории за ее терпение и доброту.
— Видимо, у меня были завышенные ожидания, — вздохнула Эйлин. — С теми деньгами, что я могу потратить, мне не найти того, что хочется.
— За эту цену есть довольно приятные дома, — возразила Глория.
— Они похожи на тот, где я сейчас живу. И расположены на самой окраине района. Неизвестно, какая обстановка там сложится в будущем. А мне нужен дом, где я бы смогла провести остаток жизни. И чтобы не приходилось постоянно оглядываться через плечо. Иначе можно с тем же успехом остаться в Джексон-Хайтс.
Дома, которые они сегодня смотрели, располагались на границе между сравнительно обеспеченными районами и кварталами победнее. Как-то так получалось, что эта же линия разделяла белое и чернокожее население. Не то чтобы Эйлин не хотела видеть вокруг черные лица. Но она опасалась мстительности чернокожих, их стремления к возмездию. Также ее пугал растущий уровень преступности. Не было никакого желания вновь наблюдать, как деградирует ее район, и хранить память о прошлом, подобно монаху, который оберегает свитки с летописями исчезающего народа.
