я поговорю с ним о своих и о ваших обязанностях.
Я подумала, что отставка Мерино-Манрике решена, и поспешно послала за мужем. Он выслушал жалобу Кироса. Но сделал вид, что не услышал: «Только-то? Мальчишеская ссора!» Претензии Кироса он не принял всерьёз, свёл к пустякам, уладил раздор. Как я ни поддерживала «паршивого португальчика» против «хама полковника», дон Альваро велел мне молчать.
На другой день — новая неприятность. Осмотрев все четыре корабля, Мерино-Манрике стал повсюду критиковать их состояние. Наш второй галеон, «Санта-Исабель», он счёл слишком ветхим для морского плавания. Муж мой отвечал ему, что лучшего галеона он не нашёл и что «Санта-Исабель» превосходно выполнит свою задачу. Но Мерино-Манрике заприметил в одном северном порту как раз такое судно, какое ему нравилось, и решил добиться своего. Ночью он велел своим солдатам продырявить днище «Санта Исабель». Разумеется, при мне он отрицал свою причастность. Кто же сделал пробоину? Бог знает! А он, полковник, понятия не имеет — поверьте. Он только настаивал, что теперь «Санта-Исабель» точно не сможет выйти в море. Зато есть другой корабль, в северном порту, выбранный им самим, он её заменит и будет гораздо лучше... Одна беда: корабль не продавался. Он принадлежал одному канонику, который заплатил за него так дорого, что расстаться теперь не мог. Мерино-Манрике в сообщничестве с адмиралом Лопе де Вега произвёл его осмотр и овладел силой. Типичное пиратство! Я потребовала уволить обоих. На сей раз не просто потребовала, а устроила аделантадо семейную сцену, грандиозный скандал. Орала, била всё, что попадалось под руку... Мы уже не раз спорили по поводу экипажа, но с такой силой — никогда...
Аделантадо был непоколебим. Упрям и упорен. В гневе он мог становиться страшен. Он кричал, что у меня нет никаких доказательств вины Мерино-Манрике. Это была правда. Не было доказательств и тому, что адмирал Лопе де Вега причастен к повреждению «Санта-Исабель», которой сам он должен был командовать. К тому же если мы отправим прочь Лопе де Вегу, он откажется жениться на Марианне. А если он на ней не женится, семейный позор Баррето получит огласку. Грех моей сестры может покрыть только замужество. Поэтому Альваро предложил заплатить канонику цену его судна. Но каноник требовал назад имущество, а когда мы его не отдали, проклял нас всех: аделантадо, всех, кто с ним, и меня в том числе: «Каждый день и каждую ночь я буду молить Бога, чтобы этот корабль не дошёл до цели и все, кто на нём, горели в огне!»
Проклятие устрашило меня. Оставить так это дело было нельзя. Мы призвали Кироса.
— Так и есть, ваше сиятельство, — сказал он, обращаясь к одному аделантадо, — старому кораблю крышка. Без поповского судна мы отплыть не сможем, это тоже правда. И времени у нас нет — тоже правда. Скоро вступит в свои права новый вице-король. Если мы хотим выйти в море, пользуясь покровительством его высочества дона Гарсии, это надо сделать не через неделю, а завтра же!
На меня Кирос подчёркнуто не смотрел. Я стояла рядом с доном Альваро, но он вёл себя так, как будто меня нет в комнате. Выдержав паузу, он продолжал:
— И не хотите ли спросить меня, ваше сиятельство, что я про это всё думаю?
На меня он по-прежнему не смотрел, разговаривая только с одним собеседником — моим мужем.
— Я думаю, ваше сиятельство, что среди нас дьявол и уже держит нас в своих когтях!
Эти слова потрясли меня ещё больше, чем проклятия священника. Помянуть сатану — к несчастью...
— Идите сами к дьяволу, Кирос! — взорвалась я. — Боитесь отправляться, так забирайте пай. А мы найдём другого навигатора.
Если бы он мог меня зарезать кинжалом (лучше в спину), он бы это сделал. Но Кирос нарочито никогда не пускал в ход оружие. Кирос всегда ходил без него. Кирос выдавал себя за миролюбца. За мудреца.
Поэтому он только закусил губу и замолчал. Он даже поклонился мне — очень низко. Двурушник — я тебе уже говорила. Лицемер.
Перед аделантадо он вёл себя со мной нарочито любезно и почтительно, но был глубоко уязвлён. Моё вмешательство потрясло его. А ведь «Санта-Исабель» я купила на своё приданое и деньги родных, я была её хозяйкой. Её повреждение меня прямо касалось!
Он так не считал. По его мнению всё, что касается моря, было его делом, а не моим. Я не имела прав гражданства на собственных кораблях. Как и его врагу полковнику Мерино-Манрике, ему была противна сама мысль о том, что женщина куда-то суётся. В глубине души он обвинял меня в том, что я командую собственным мужем. «Дьявол держит нас в когтях...» Он боялся, что я и им стану командовать. Соблазню его людей, переманю его матросов. «Дьявол среди нас...» Да, это была угроза. Он имел в виду моё пребывание на борту. Я знала это. И все это знали.
Началась битва на новом театре — теперь между им и мной. Аделантадо прервал нас:
— Довольно! Хватит спорить о всяких глупостях. Поднимаем якоря послезавтра. Всем быть готовыми!
На самом деле он рассчитывал, что помочь ему приготовиться и успокоиться смогу я...
Должно быть, последняя ночь в Лиме с 8 на 9 апреля 1595 года была худшей в его жизни. По крайней мере, то был один из мигов самых страшных сомнений.
А я хлопотала по дому. Вместе с Марианной и множеством служанок носилась из комнаты в комнату. Списки, списки, списки... Книги, одежда, всё прочее...
Скоро должен был заняться день. День отплытия...
Альваро сидел за столом и оглядывал тот мир, который собирался покинуть. Я чувствовала, что он в тревоге... Или это мой страх ему передался? Он смотрел, как мы с Марианной упаковываем последние подсвечники, посуду, ткани, тюфяки...
И я услышала его вздох:
— Надеюсь, всё это не слишком поздно...
Я в это время пыталась закрыть очередной баул и ответила, даже не подняв головы:
—
