Я выглянул в маленькое оконце входной двери: так и есть, два праздношатающихся бездельника, по виду не то приказчики, не то писари, стояли у края тротуара, изображая оживленную беседу и постоянно косясь на дверь. Раз, два, три. Вперед! Я выскочил на улицу и с размаху, с доворотом бедра, точно бичом, пятой ладони треснул по затылку одного, затем приложил об стену второго и, выхватив из-за пояса трофейный пистолет, выстрелил в воздух. Случайные прохожие, нечастые здесь в разгар дня, опрометью бросились кто куда. Еще через секунду мимо промчался мой конь со всадником в длинном черном плаще и накинутом капюшоне.
Теперь быстро-быстро. Я бросился в свою комнату, выбрался на крышу сарая, мягко спрыгнул… Внизу уже поджидал Гаспар.
– Ох, вы и устроили! – то ли с ужасом, то ли с восхищением проговорил он.
– Ничего, это так, шалости, – отмахнулся я, сбрасывая мундирную куртку. – Давай что принес.
– Пожалуйте. – Мальчишка протянул мне какую-то замызганную одежу и короб с мелочным товаром. – Купил все, как было велено.
– Вот и замечательно. – Я протянул помощнику три золотых. – Что дальше делать, помнишь?
– Так точно: я слежу за любовником и, когда он к той самой лавке подходит, свищу «Марсельезу». Если не один, кричу, точно резаный: «Кому почистить сапоги, башмаки?!»
– Да-да, все верно. А если в другое место пойдет?
– Пробегая мимо, свистнуть три раза и смотреть, куда направится.
– Молодец! Надеюсь, он все же придет в лавку.
* * *
Пожилой крестьянин в старой штопаной рубахе и холщовых штанах, давным-давно утративших изначальный цвет, копался в земле, возделывая разбитый около дома цветник.
– Лилии – это не патриотично, – насмешливо скривил губы Бонапарт, поворачиваясь к спутникам.
– Говорят, лилии отгоняют призраков, – вставил Лис.
– Вот как? – удивился Наполеон. – Вы что же, и в этом сведущи?
– Да так, что-то где-то слышал. Но согласитесь, мой генерал, разумная предосторожность. А вдруг как души всех гильотинированных, во главе с Робеспьером, придут сюда требовать отмщения?
– А ты что думаешь, Жюно?
– По-моему, они просто красивые, – дернул плечом адъютант командующего, бывший рядом с ним с первого дня его возвышения и теперь вовсе не горевший радостью при виде возможного конкурента.
Крестьянин выпрямил спину и окинул пристальным взглядом людей, идущих к его дому.
– Мои приветствия славному генералу Республики. – Он снял широкополую войлочную шляпу. Длинные седые кудри делали его похожим на старого льва.
– Вы – гражданин Кажюс? – разглядывая собеседника, спросил Наполеон.
– Вы не ошиблись, гражданин Бонапарт, – кивнул садовод.
– Вы что же, знаете меня? – осторожно уточнил командующий, удивленный провидческим даром садовника.
– В провинции тоже выходят газеты, – улыбнулся тот. – Полгода назад ваши портреты не сходили с их страниц. Правда, на гравюрах у вас более героический вид, но все равно вы легко узнаваемы. Что вас привело ко мне?
– Мой генерал, по-моему, этот вопрос – хороший повод попрощаться с дедулей.
Старик улыбнулся, расслышав замечание лейтенанта, и бросил, точно невзначай:
– Если пожелаете, месье, то и на ваш. – Он секунду помолчал, выбирая слова, – ну, скажем, вопрос я тоже отвечу.
– Да шо у меня за вопросы? Что жрать, где спать, кого в кровать. Эка невидаль!
– Нет, – покачал головой Кажюс, – не о том. А вам, гражданин командующий… вам не дает покоя этот сон.
– Да, – несколько обескураженно подтвердил высокий гость. – Я вижу море и огонь. Огонь, переходящий в воду, и волны, превращающиеся в языки пламени. А потом все вдруг становится глазом, огромным таким, жутким глазом, и он смотрит на меня не мигая.
– Так вот откуда Толкиен спер идею с Сауроном, – себе под нос пробормотал Сергей.
– Море и огонь, – повторил старец, откладывая маленькую лопатку, которой до того аккуратно, точно лаская, разрыхлял почву вокруг цветов. – Конечно, море и огонь. И глаз. Что сказать вам, мой генерал? Бояться или не бояться этого взгляда, решать не мне. Вы сами пристально, непрерывно глядите в себя, а уж что видите… – Он замолчал, погладил стебель лилии и затем продолжил: – Было б чудо, если бы я тут сажал салат, а выросли эти лилии. Так и в вас огонь иссушает воду, вода гасит огонь, то и другое ведет к гибели. Или дарует жизнь. А уж каким путем идти – вам решать. И помните, что от глядящего ока не спрятаться, не убежать.
– Так что же, – еще бледнее, чем прежде, спросил Наполеон, – мне не следует отправляться в поход?
– Куда ни иди, могилы не избегнешь. Важно не куда, но как. А что касается смерти, о которой размышляешь, – опасайся большой воды.
– Море?
Крестьянин вытер руки от земли:
– Может, и море. А вы, шевалье, – он подошел к ограде и вперил в Лиса немигающий взгляд острых и ясных, как у юноши, небесно-синих глаз, – ищите его в тени дуба.
– Какого дуба?
– Того самого, что посадили в земле, которую вы называете своей родиной.
– Какого дуба, когда посадили? Любезнейший, о чем речь?
– Когда-то очень давно, когда и деда моего в помине не было, трое острыми шпагами посреди камней соорудили дом маленькому желудю, из которого теперь вырос могучий дуб, и недавней буре не удалось его свалить. Вот, стало быть, под ним, под его защитой и следует искать.
– Капитан, ты все слышал? – поинтересовался Лис на канале закрытой связи.
– До последнего слова.
– Шо-то понял?
– Честно сказать, не очень.
– Шо там этот садовод-любитель про мою родину лопотал? Это он Украину имеет в виду или Россию?
– Погоди-погоди. – Мне показалось, что я ухватил за кончик нить разгадки словесной шарады. – Кажюс говорит о земле, которую ты называешь своей родиной.
– И что? Я родился на Украине, работал в России, потом, сам знаешь, в Англии.
– Нет, нет, ты не понял. Ты здесь называешь своей родиной Францию. То есть прорицатель тебе недвусмысленно намекнул, что для него ясно как божий день, где твоя настоящая родина и где – так называемая.
– Хитро, и что с того?
– Давай припомним, когда это мы желуди во Франции среди камней сажали, да еще при помощи шпаг? И кто этот третий?
– Капитан, дамы во Франции столько раз куролесили…
– Не сбивай меня с мысли! А если все не так? Ты ведь называешь здесь своей родиной не всю Францию, а конкретно Гасконь.
– Обалденное прозрение! И шо это нам дает?
– Может, и дает. У меня есть идея, так, в порядке бреда: ты помнишь, какой подарок сделал Генрих Четвертый лейтенанту своих верных пистольеров, Мано де Батиу?[50]
– А то! Помню, его величество презентовал своему верному слуге развалюху с романтическим названием Артаньян.
– Правильно, именно так все и было. А до того мы совместно, так сказать, в три шпаги, очень славно поработали во имя сохранения трона для короля Генриха.
– А шо, логично.
– Мне тоже кажется, что логично. Таким образом получается, что мы посадили желудь.
– Но почему желудь, а не банан какой-нибудь?
– Лис, спроси у садовода. Я могу только попытаться восстановить ход мысли этого рупора Провидения. Быть может, потому, что дуб всегда ассоциировался с мощью и воинской доблестью.
– Не, ну все понятно: д’Артаньян, три мушкетера, круть, кураж. Но то ж когда было? Аж четыре Людовика тому назад.
– Стоп! – Я замер, чувствуя, что мои предположения обретают силу уверенности. – Лис, когда ты шел к этому прорицателю, ты что же, думал о дофине?
– Было дело, – немного поразмыслив, сознался напарник. – Как-то вот лилиями навеяло.
– Смотри, какая интересная штука получается. Меня нелегкая заносит в «Шишку», и я, шутки ради, упоминаю господина де Батца, после чего хозяйка напрягается, словно борзая при звуке охотничьего рога. И у меня внезапно появляется хвост – неумелый, так сказать, любительский. А потом кто-то точно так же неумело похищает меня у военной разведки. Причем, заметь, вовсе не для того, чтобы вернуть мне свободу. Меня пытаются куда-то отвести и кому-то предъявить.
– Капитан, не части. – Лис уловил, к чему я клоню. – То есть, Мадо руководит явочной квартирой. Таким себе центром хрен знает какого подполья. А за ее спиной прячется какой-то де Батц?
– Возможно, он даже настоящий хозяин «Шишки», но это не самое забавное. Более всего нас может заинтересовать то, что, по утверждению Кажюса, в тени этого самого артаньянского дуба, то есть под его защитой, скрывается Людовик XVII!
– Вот это да! – чуть не присвистнул Лис. – Вот это прогулялся на лилии глянуть!
