Завивка была ей не по карману, но, купив пузырек перекиси, Ада высветлила себе волосы и каждый вечер накручивала их на папильотки, а по утрам, вооружившись заколками, укладывала крупными завитками спереди, по бокам и сзади. Может, она и приглянется какому-нибудь молодому человеку, хотя ей стукнуло двадцать пять и она уже немного старовата. Но недаром говорят, что с возрастом приходит мудрость. Она уже не польстится на парня вроде Станисласа. С ее жалованьем и чаевыми она может позволить себе выбирать. Каждую неделю Ада распределяла заработок: столько-то за жилье, столько-то на самое необходимое, отдельно на туфли и чулки, отдельно на одежду, прочее на всякие мелочи. Ада старалась откладывать на черный день и для Томми, но это ей плохо удавалось. Месяцами она копила карточки, чтобы купить теплый жакет на зиму или пару приличной обуви, а очки проели изрядную дыру в той части бюджета, что отводилась на самое необходимое. Но она никогда не брала в долг и не просила заведующую об авансе. Когда Рождество благополучно осталось позади и она обзавелась тем, без чего никак не обойтись, Ада решилась на траты покрупнее. У нее была только одна юбка, выданная Красным Крестом, вторая очень бы ей пригодилась. И платье. Но на это уйдет одиннадцать карточек. А еще блузки. Счастье, что на работе она носит форму.
Уличный рынок в Бервике, вот куда ей надо отправиться. Обернется за обеденный перерыв.
С довоенных времен рынок не слишком изменился — лучшая цветная капуста, два кочешка за пенни, — те же прилавки, те же торговцы. Правда, знакомый человек ее не узнал. Вернее узнал, но не с первого взгляда.
— Разрази меня, да это ж Ада. — Он затряс головой, словно не верил своим глазам. — Совсем другая стала. Перекрасилась и все такое. А знаешь, тебе идет блондинистый цвет. Слушай-ка, — он наклонился к ней через прилавок, — чем ты себя изводишь? Кожа да кости. Тебе бы не худо подкормиться.
Кончилось тем, что Ада ушла от него с обрезками ткани, крупными и помельче, в придачу к парашютному шелку для комбинации и бельишка, куда же еще девать парашютный шелк, когда война закончилась.
В общежитии имелась пошивочная комната, где Аде позволили поставить машинку. Она соорудила себе две юбки, «карандаш» и со встречной складкой. И блузку. Кроила на столе, строго по своим меркам, строчила и подшивала, и это не могло не привлечь внимания.
— Сделаешь мне такую же, Ада?
— И мне. Я принесу материал.
Ада брала с них плату. Пустяковую, но для нее очень важную. Надо же с чего-то начинать. Не о таких клиентках она мечтала, но выходить на черный рынок ей тоже не хотелось. Карточки, они же не навсегда. Ада будет экономить. Заведет счет в банке. Она отмерила себе пять лет. В этот период любой заказ в строку. А потом она откроет собственное дело. «Дом Воан». Ее дом, где она будет жить и работать. И если она опять столкнется со Станисласом, она ему покажет. Глянь, я снова на плаву. От меня так просто не избавиться. Ей нравилось воображать эту встречу. Думал, со мной покончено? Как же. Раскрой глаза. Вот так-то.
Ранним летом 1946-го, спустя почти год по возвращении Ады в Лондон, торговец на рынке в Бервике отозвал Аду в сторонку и вынул из-под прилавка рулон муара цвета кобальта:
— Плачет по тебе, ей-богу. Самое оно для блондинки.
Ничего подобного Ада не видела с довоенного времени. Муаровый узор вспыхивал на солнце, прихотливо меняя очертания и обещая радость, тайну и элегантность.
— Понятно, это стоит денег, — предупредил торговец.
Ада погладила ткань. Шелк упрям, он станет противиться. С шелком надо построже.
Она отдала торгашу все карточки, что у нее были при себе, и добавила наличных сверху. Ада знала, «ее человек» не будет жадничать и щедро отмерит длину. Ткань стоила трат, любых. Ну и что, если она куплена на черном рынке? Сейчас все так делают. В поисках вдохновения Ада пересмотрела модные новинки в доступных женских журналах, перелистала «Вог» в библиотеке. Кобальтовый муар не на каждый день. Ада оторвалась от журналов, закрыла глаза. Точно по фигуре, без глупых украшательств, единственная диагональная лямка через плечо. Это подчеркнет грудь, стройность шеи, теперешнюю гладкость ее кожи, твердую линию плеч и тонкость ключиц. Скрытая молния. Кроить очень осторожно, одно неверное движение — и все пойдет прахом. Когда еще ей перепадет муар, лет через десять, не раньше, если верить тому, что говорит правительство.
Муар струился по ее телу как вода, тихонько бурлил вокруг груди, плавно падал с бедер, словно волна со скалы. Ада повесила платье в стенном шкафу, примеряла его каждый вечер и не могла налюбоваться. Если прижать шелк к ногтю, он подчинится, будто преданный слуга. Она не знала, куда и когда наденет платье, но ей нравилось мечтать об этом «выходе в свет». Жизнь ее не баловала. Одна работа, да и только. На развлечения не хватало денег, разве что залезть в сбережения. Другие официантки в свободное время гуляли по Лестер-сквер и пили чай, но какое же это веселье? К тому же Ада была старше. В войну эти девочки были детьми.
Томми не нужна мать, что одевается как старуха, и озлобленной несчастной мамаши ему тоже не надо. Ада не желала превращаться в свою мать, вечно хмурую, придирчивую. Ничего страшного, если она один разок выгуляет обновку. Сбережений и карточек хватит на босоножки в тон платью. Томми поймет. Он уже большой мальчик. Ему пять лет, и у него выпадают молочные зубы. Он хотел бы видеть свою мать счастливой. А на следующей неделе Ада возместит эти траты, положив весь заработок в копилку.
Платье и босоножки она взяла с собой на работу, спрятала в шкафчике, а в конце дня переоделась в эту роскошь.
— Идешь в гости? — спросила ее коллега. — Нет, в гости такими шикарными не ходят. Ты завела парня, да?
Ада красила губы перед зеркалом новой, купленной в «Вулворте» помадой «красный мак».
— Не скажу.
— Но куда же все-таки собралась?
— Не скажу. — До чего же приятно напустить таинственности.
Она шагала по Стрэнду, помахивая сумочкой, и походка ее была легка. Мужчины глазели на нее. Давно она не чувствовала на себе этих взглядов. Ада улыбалась. Все как раньше. Ада Воан. Манекенщица. Модистка. Магия осталась при ней, стоит ей взмахнуть волшебной палочкой — и тягомотина обернется фейерверком, тело обретет манящие очертания и сон станет явью. Ада свернула направо, ко входу в отель «Смитс». Вежливо поклонившись, швейцары пропустили ее. Ада впорхнула в фойе, изящная синяя бабочка, лакомящаяся нектаром.
Здесь ничего не изменилось. Те же хрустальные люстры и зеркала в рамах, пол в шахматную клетку и крутая лестница, деревянные панели и кожаные кресла. К бару «Манхэттен», припомнила Ада, налево. Она поднялась по лестнице.
На площадке метрдотель за конторкой. При ее приближении он кивнул, потом склонил голову набок. Червяк, сказал бы отец, прихвостень буржуазии. Но Ада на это смотрела иначе. Она и метрдотель по одну сторону баррикад. Двое силачей против богачей. Классовая война.
— Вы с кем-то встречаетесь, мадам?
Мадам. Ада улыбнулась. Больше не мисс. Зрелая женщина.
— О нет. — Ада заглянула через его плечо туда, где хромом и стеклом поблескивал бар.
— Извините, — метрдотель слегка посуровел, — но дамам без спутников сюда нельзя.
Ада приподняла брови:
— Что? — И тут же поправилась: — Прошу прощения?
— Таковы наши правила. Женщины без сопровождающих в бар не допускаются.
Этого Ада не предусмотрела. Но не возвращаться же назад на потеху публике.
— Если бы вас там кто-то ждал, — продолжил метрдотель, — это было бы другое дело.
Он барабанил пальцами по конторке, тум, тум-тум, тум, тум-тум, глядя в стену позади Ады.
— Совсем забыла, — поняла намек Ада, — меня там ждут.
Не прекращая барабанить, метрдотель повернулся к ней лицом, сунул другую руку в карман. Оба не двигались с места. Метрдотель покашлял, вежливое кхе-кхе, и со значением перевел взгляд на пальцы, по-прежнему отбивавшие гулкую дробь.
Он ждет чаевых. Чертов наглец. Ради этого вечера Ада распотрошила свою копилку, взяв наличных, чтобы заплатить за коктейль, за проезд в автобусе и еще немножко на всякий случай. Она надеялась, что ей не придется истратить это «немножко», а тем более на лакея. Но что было делать? Ада открыла сумочку, достала кошелек. Метрдотель был не похож на тех, кто берет медные деньги. Ада вынула серебряный шестипенсовик и положила на конторку. Метрдотель прижал монету подушечкой пальца, подвинул ее к нижнему краю конторки — со стороны могло показаться, что он просто стирает пылинку, — и ловким движением опустил деньги в карман. Тебе это не впервой, подумала Ада.
Он подвел ее к угловому столику. По пути Ада увидела свое отражение в зеркале на стене: длинные светлые волосы падали волнистыми прядями на голые плечи. Она делала шаг, и тело изгибалось, живот внутрь, бедро вовне, она специально освоила подиумную походку. Опустившись на скамью, Ада пристроила сумочку рядом и поблагодарила метрдотеля.
