Весть о болезни генерала Франко внесла в жизнь города еще большую неразбериху. Мало кто верил в то, что он при смерти, но абсолютно все, особенно офицеры, занимающие высокие посты, стремились заполучить новости из первых рук, оккупируя телеграф и переговорные пункты. Увы, вместо точной информации до них доходили только скудные и часто противоречивые слухи, которые только увеличивали число скептиков.
Стояла середина октября, когда один из таких слухов, гулявших среди населения, вдруг обернулся вполне официальной новостью. На экране телевизора в солдатской столовой, примерно за час до ужина, неожиданно появилось лицо короля Марокко, который выступал с обращением к своему народу. Его голос звучал звонко и четко. Почти никто не обратил на него внимания, но Сан-Роман, как завороженный, уставился в телевизор. Тяжелый взгляд Хасана Второго словно бы гипнотизировал его. Он почти ничего не понимал, лишь отдельные слова, не передающие общего смысла. Еще до конца передачи он вдруг повернулся к другу: «Гильермо, смотри, произошло что-то очень серьезное!» Легионер мельком глянул на экран. Его не волновали проблемы марокканцев и провинции Западная Сахара.
«Не знаю что, но что-то происходит!» — убежденно воскликнул капрал Сан-Роман. Он поднялся и быстрым шагом направился в казарму вспомогательных войск. Охрана, заметил он, значительно усилилась как снаружи, так и внутри. Как только он вошел, то сразу понял, что его подозрения обоснованны. Телевизор был включен, но никто не смотрел на мелькающие на экране кадры марокканской рекламы. Вместо этого все сгрудились вокруг старенького радиоприемника. Никто не обратил внимания на появление легионера, пока он громким голосом не спросил, что происходит. «Ничего особенного, капрал, ничего особенного!» — «Только не надо делать из меня придурка! Что-то случилось — я же вижу!» Местные солдаты хорошо знали этого легионера. Многие из них передавали с ним записки своим семьям, вместе играли в футбол. Он был знаком с их будущими женами, с их отцами и матерями, у некоторых из этих ребят бывал частым гостем. Поэтому он держался так уверенно. «Что Хасан сказал по телевизору?» — повторил он свой вопрос, и в голосе его уже звучало раздражение. «Объявил о намерении ввести на территорию Западной Сахары марокканские войска». Сан-Роман не понял, в чем, собственно, сенсация. «Ну и что?! Наша армия гораздо многочисленнее», — наивно заметил он. «Он собирает гражданское ополчение. Говорит, будет тотальное вторжение. Он сошел с ума!»
Сан-Роман пробыл с друзьями из вспомогательных войск до самого вечера. Когда сыграли отбой, он улегся на свою койку, но не смог сомкнуть глаз. Эту бессонную ночь он провел, лежа на тюфяке и глядя в темноту, весь во власти своих мыслей, пока не прозвучала команда «подъем». На следующий день — это была последняя пятница октября — казарма напоминала пороховой склад. Постоянно приезжали и уезжали грузовики, приказы были неясными, а иногда и совершенно противоречивыми. Слухи распространялись с немыслимой скоростью. Некоторые легионеры всерьез утверждали, что их вот-вот двинут маршем к северной границе. Другие говорили, что, наоборот, войска сегодня же эвакуируют из Африки. Среди всего этого беспорядка Сан-Роман ухитрился добыть пропуск в город. У него был четкий план, как попасть в квартал Земла. Но при его осуществлении он столкнулся с серьезными трудностями.
В последнее время в квартале так же ясно ощущалась тревога, как и в остальном городе. Люди запасали продукты и предметы первой необходимости. С прилавков магазинов смели практически все. Первым делом капрал пошел в лавчонку к Сид-Ахмеду. Африканец пытался успокоить его, но сам заметно нервничал. От его обычной невозмутимости не осталось и следа. Они вместе отправились в дом Андии. Казалось, девушка не совсем отдает себе отчет в том, что творится вокруг. Она сердилась на Сантиаго, строго выговаривая ему за то, что он не навещал ее почти три недели. Они больше часа пили чай. Когда пришло время прощаться, капрал с удивлением заметил, что семья старательно пытается оставить его наедине с юной африканкой. Это был первый раз, когда они проявили такую тактичность, поэтому он растрогался и не понял сразу, что на самом деле происходит. Девушка села лицом к нему и взяла обе его руки в свои ладони. «Когда смогу уехать отсюда, я возьму тебя с собой в Барселону. Тебе там очень понравится, очень!» Андия улыбнулась. Уже не в первый раз Сантиаго давал ей подобные обещания. «А что ты будешь делать с невестой, которая ждет тебя там?» Капрал притворился взбешенным. Он знал, что это лишь притворство, игра, которую девушка повторяла из раза в раз, и он уже прекрасно усвоил свою роль: «У меня нет там никакой невесты, клянусь тебе!» В конце концов она, как обычно, сделала вид, что поверила: «Я хочу попросить тебя кое о чем, Санти. Ты готов сделать мне одолжение?» — «Конечно, все что захочешь!» Она сунула руку за пазуху и достала оттуда конверт: «Это письмо ты должен передать Бачиру Баибе. Это брат Хаиббилы. Если хочешь — можешь прочитать!» Сан-Роман улыбнулся. Он хорошо знал Бачира, был частым гостем в его доме и знал семью африканца. Его сестра Хаиббила — закадычная подружка Андии — даже как-то подарила капралу часы. Он не стал доставать письмо из конверта, хоть тот и не был запечатан. Сделать это показалось ему до крайности неприличным. Кроме того, он был уверен, что письмо написано по-арабски. Он не знал, когда еще увидит Андию, хотя и обещал прийти на следующий день.
Письмо быстро дошло до Бачира Баибы. Едва попав в часть, Сантиаго сразу передал его адресату. Сахарави прямо при нем торопливо пробежал строчки глазами, удивив капрала серьезной деловитостью. Он стал прощаться, но Бачир попросил его задержаться. Они посидели немного за чаем и сигаретами. Африканец выглядел вежливым, но каким-то странным, в воздухе висело напряжение. Когда наконец Сантиаго собрался уходить, Бачир спросил: «Когда планируешь опять пойти домой?» Капрал прекрасно понял, что тот имел в виду. «Хотел завтра, но еще не получил пропуск». «Понятно, — протянул Бачир задумчиво. — А вот нам вообще отсюда не выбраться. Оружие отобрали, и отменили все увольнения». — «Да, я слыхал». — «Можно тебя попросить о дружеском одолжении?» — «Говори». — «Когда соберешься туда, зайди сначала ко мне. У меня есть кое-что для матери — белье в стирку и всякое такое». Сантиаго прекрасно знал, что обычно кроется за этими словами. Он не возражал.
В пятницу 31 октября Сантиаго Сан-Роман подошел к контрольно-пропускному пункту, неся в руке узел, весивший больше пятнадцати килограммов. Он простодушно полагал, что никто не станет проверять вещи капрала, который, как обычно, выходит из части, имея при себе официальное разрешение. И поэтому не сразу обратил внимание на то, что при его приближении лейтенант и два сержанта, стоявшие на посту, вскинулись, с подозрением глядя на его ношу: «Что там у вас, капрал?» Этот вопрос застал Сантиаго врасплох. Он покраснел: «У меня есть пропуск!» Он старался говорить уверенно. «Я не об этом спрашиваю! Я спрашиваю, что у вас в этом свертке?» — «Грязное белье и всякое такое». Произнеся это, он неожиданно понял, что влип по полной программе. Узел был очень тяжелым и, когда его опустили на пол, издал глухой стук. Пока его развязывали, один из сержантов взял Сантиаго на прицел. Заглянув внутрь, лейтенант побледнел и еле сдержался, чтобы не приказать всем лечь на землю. В куче грязного белья обнаружились гранаты, детонаторы, упаковки взрывчатки. Меньше чем через час эта новость страшным предзнаменованием грядущей беды облетела всю часть.
Бессонница и блохи постепенно сделали жизнь Сантиаго в карцере невыносимой. Кроме того, отсутствие новостей снаружи приводило капрала в немыслимое беспокойство. Он чувствовал себя таким одиноким, как никогда в жизни, и боялся, что постепенно сходит с ума. Он пытался представить себе, какой переполох поднялся в казарме, когда до солдат дошли сведения о смерти генерала Франко, но никак не мог сосредоточиться. Единственное, что сейчас волновало Сан-Романа, это его собственная судьба. В тот день его покормили, причем пищу принесли вовремя. Но опять никто не сказал ни слова о том, что происходит за стенами тюрьмы. Он все ждал, что за ним придут и отправят на Канарские острова или в Испанию. Но хуже всего была страшная измотанность от недосыпа. У Сантиаго жгло глаза и мучительно болело все тело, как будто он горел в жару.
В середине дня неожиданно открылась дверь, и на пороге появился Гильермо. Он был одет в форму охранника и держал в руках винтовку.
— Время прогулки, капрал, — коротко бросил он.
И отошел в сторону, пропуская его вперед. Сантиаго вышел, потрясенный появлением друга. Он двинулся вдоль рулежной дорожки аэродрома, проходя путь, который проделывал каждый вечер. Гильермо шел в нескольких шагах позади.
