Вы куски дерева. Но в каждом убогом куске дерева заложена таинственная благодать креста. Мир — это бескрайнее море. Корабли тоже сделаны из дерева, и если оно благословенно, корабль переплывёт море и вернётся на родину.
Как говорил один античный поэт, необходимы лишь четыре перста древа, самое большее семь. Неизмеримая божественная мудрость вручила язычникам дар предсказания, только несколько слоев древесных под ногами отделяют вас от пропасти лишённого всякого милосердия горького моря, от глубоких чёрных водоворотов, гнездовья Левиафана и слуг его, безжалостно-тупоумных рыб, питающихся ненавистью. Достаточно одного грешка, как в днище судна оказывается дыра, и гибель в коварных потоках неизбежна, если же мы крепки в своей вере и умеем признавать свои пороки и свою ничтожность, корабль обязательно пройдёт сквозь бури и причалит в порт. Не бойтесь горького моря, места всех злосчастий: это горечь вашего сердца, что заставляет подкатывать к вашему горлу яд смерти. Ваше сердце куплено — это и является вашим крахом. Море потопит его! Братья мои…»
Голос преподобного Бланта казался булькающим кудахтаньем, но говорить ему об этом не стоило, не то он бы отказался вручить мне обещанный шиллинг. По шиллингу за каждую проповедь. В любом случае, каждый второй шиллинг возвращался к преподобному во время игры в карты и превращался в кружки пива, откуда он периодически разрешал мне глотнуть. Я не обижался: всё-таки прелат Блант добавлял в мои записи кое-что своё, какую-нибудь выскочившую вульгарность, повтор, перепутанную цитату из Библии и смазанный образ, тем самым портя написанное.
Как бы то ни было, благодаря тем проповедям мне отвели отдельную камеру, в которой были запас бумаги и свечи. Писец приносил мне нужные книги, когда я его об этом просил, и порой строчил под мою диктовку. «Не из-за лени, но ради проверки, годен ли текст для чтения вслух», — объяснил я преподобному необходимость в переписчике.
Совсем по-иному в Голом Отоке. Там я совершенно не вслушивался в происходящее вокруг, в мир и его звуки. Я не искал облегчения своей доли. Возможно, потому что я был глух: спасибо тюремщикам, которые повредили мне полость среднего уха. А вот в Ньюгейте, это да. Как только открывалась входная дверь, чтобы повести одного из нас на виселицу в Тайберне, я сразу же старался ухватить просачивающиеся шумы: дорога, бродячие торговцы, ор пьянчуг, неясные шорохи, жизнь. Бывало, что я писал ночью только с целью побороть тишину, подделать ее. Написанное мной приходится всякому по вкусу. Я воспеваю свободу морей и политику сурового протекционизма. Что если я сам себе противоречу? В море находится место для всех и вся: для жизни и смерти, свободы и ограничений. К тому же, писать вообще полезно: каждой книге — своё опровержение. Давайте тогда только их, опровержения, и печатать? Так мы загоним нахальных, полных предубеждений критиков в ловушку: они хают твою пародию на себя самого, а ты, вуаля, достаёшь им из-за пазухи оригинал и тем самым гасишь атаку, заставляя умолкнуть. Именно так я сделал с книгами о христианстве на Отахеити и христианстве как естественной религии природы…
60
Последную свою книгу я написал в тюрьме. Ладно, в камере. Божественно. Бог. Это такое серьёзное, праздное, бессодержательное слово, оно заполняет собой пространство знакомых сердцу шумов. Почему оно не пришло мне в голову в концлагере? Без Бога мы потерявшиеся дети — хорошее начало. Куда делся тот том? Трактат о религии, точнее, о христианстве как природной религии. Вызов атеистам, тем, кто не верует. Чтобы стать товарищем, необходимо верить. Ничто в мире не может быть идеально и вечно, никто не в силах быть самодостаточным: поколение за поколением сходят в могилу, корабли терпят крушения, пропадают целые экипажи, но, по сути, не происходит ничего…
Остальные: деисты, теисты, медсестры, сёстры-хозяйки, главврачи и заведующие отделением, — все они сделаны из того же теста, на той же муке замешаны. Недостаточно лишь того, что Бог сотворил мир. Многие, кто думают обратное, претендуют жить без Его надзора, как им заблагорассудится. Мир велик и красив, как коралловые острова и развевающиеся по ветру лепестки цветов, но он полон также страхов, слёз, одиночества, ненависти и злобы, которые точат тебя изнутри и душат… Бог мой, нельзя обойтись Твоим нахождением там наверху, над всеми нами, будто и нет Тебя вовсе, необходимо, чтобы Ты отозвался на наши крики, разделил Красное море, утихомирил штормы и возвратил корабли в порт. Или чтобы карал. В любом случае, следует давать о себе знать…
Да пошли же нам потопы. Нужно опровергнуть каждое положение горделивых теистов и свободных мыслителей, что возносят человека в его нищете на глиняный пьедестал. Всякая империя — не что иное, как пустое величие, поглощённая морем Атлантида. Книги мне приносят квакеры, когда приходят навестить нас, заключённых. Многие подолгу со мной беседуют, например, госпожа Элизабет Фрай со своими набожными спутницами. Кстати, они занимаются тем, что находят жён для мужчин, живущих в Новом Южном Уэльсе и на Земле Ван Димена, вербуют их, и те добровольно направляются сюда.
Госпожа Фрай дарит мне Библию. Библия является истинной наукой, подтверждением чему может служить всё вокруг.
Земля хранит в себе следы Великого потопа: в горах найдено бесчисленное множество ракушек и ископаемых рыб, скелеты неизвестных животных и кости гигантских гиен. В Дахау тоже можно отыскать много отметин Апокалипсиса: человеческие скелеты, надписи на стенах, граффити, засохшие пятна крови, но проводить здесь раскопки никому не интересно, — все делают вид, что они здесь ни при чём. Однако есть в потопе что-то чарующее: непрестанно обрушиваются на морские валы, острова, папоротники и одетые мхом скалы ливни, небесные воды, затапливающие землю и воссоединяющиеся с морями, как у истоков творения…
Всесокрушающий потоп — это даже хорошо. Вода очищает. В южном полушарии до сих пор одна вода, она же покрывает большую часть шара; сам австралийский континент — скорее всего, льдина. По словам известного геолога сэра Ричарда Филлипса, точка, в которой я сейчас нахожусь, а именно, место, в котором построили тюрьму Ньюгейт, когда-то было трижды затоплено и трижды поднималось над уровнем океана. Было бы здорово оказаться там внизу, на дне, под сводом воды, ещё более впечатляющим своей высотой, нежели небесный. На дне ползает первобытный морской змей, он укрылся здесь, потому что никому не нужен там наверху: созданные по Божьему образу и подобию люди испорчены и нацелены на грех и без уговоров. Вода черна, и в камере, когда гаснет свеча, тоже всё черно. Поднимающаяся чёрная вода.
Я прошу дам и господ подписаться на покупку экземпляров моей книги: удалось-таки напечатать и расклеить объявление о её выходе в свет. Стоимостью в полгинеи. Все ворчат, кривотолки множатся, хотя их и так предостаточно из-за особых блюд, подаваемых мне в столовой. Взрыв. Группа Карлайла, банда бумагомарателей, осужденных за распространение богохульных и оскорбительных для чувств верующих книг, заявляет, что под покровом благочестия моя книга являет собой пасквиль, ядовитый выпад против религии и Церкви. Опять эта мания занести книги в индекс, подвергнуть анафеме, сжечь. Прочесть всё, все книги, все письма, все позорные сообщения, предназначенные для врагов народа. Писатели и читатели всего мира, объединяйтесь! Вы, мы и есть пролетарии, запрещённые, изгнанные! Каждое наше слово приравнивается к преступлению. Необходимо научиться молчать. Это я написал те документы в Ньюгейте, один из которых потом дошёл до капеллана через руки доброхотов. Это был как раз один из тех текстов, которые я создал с целью всех запутать, опровергнуть заранее собственные мысли. Я хотел сыграть на контрасте: в мои планы входило всё объяснить в следующей книге. Мне не дали на это время. Еще одну книгу. Об истине веры.
61
«Луна, братья, — квохтал Блант, — падает в темноту ночи и тем самым символизирует человека, человека, который не сияет собственным светом, но спасается от тьмы, получая его от Бога, как Луна от Солнца. Человек должен умереть точно так же, как умирает, исчезает Луна, чтобы потом переродиться в вечное божественное сияние восхода. Иерихон был разрушен по седьмому сигналу трубы. Равно и мы будем уничтожены, когда Бог сочтёт нужным обратить к нам глас пронзительнее труб иерихонских. Мы глупы, как Луна, мудры, как Луна, мы, по ком вот-вот зазвонит колокол! Потому что Господь сделал мудрость глупой, а глупость мудрой! Кто-то из вас очень скоро окажется в доме Господнем, и бесполезно ворчать там, в глубине, вы, канальи. Подумайте, что двумя часами ранее вас не пожалела бы даже плаха. Я говорю, что скоро кто-то из вас будет там, и да пребудет Бог милостив к этому человеку в последний час его жизни. Остальным же ещё предстоит долгое плавание перед возвращением в порт. Мир — море горечи, захлёстывающее небольшой кораблик: куда ни посмотри — в бескрайней темноте отражается лишь образ смерти.
