Мне предстояло провести некоторое время в стенах посольства. Меня осмотрел врач, пожилой англичанин. Он был очень ласков со мной и предписал полный покой. Я должна была отдыхать и помнить о том, что мне уже ничего не угрожает. Он также задал мне несколько вопросов. Я рассказала ему, как мне повезло найти в гареме друзей, что помогло мне избежать насилия. Мне показалось, что, услышав это, он вздохнул с облегчением. Он также отметил, что, судя по всему, мое здоровье не пострадало, но я должна быть очень осторожна. Последствия таких испытаний могли проявиться значительно позже. Если я желала поговорить о пережитом, он был к моим услугам, но в любом случае мои желания святы.
Я много думала о Саймоне. Да и не могла иначе. Окружающие обращали внимание на мою задумчивость и, по всей вероятности, объясняли ее тем, что я не могу забыть о пережитых ужасах.
Более того, я не могла не думать о гареме, о том, что там происходит, о реакции Рани, обнаружившей, что вместо Фатимы из гарема вышла я. А ведь исчезла не только я, но и Саймон. К счастью, наш побег был делом рук старшего евнуха, а уж он сумеет позаботиться, чтобы поскорее замять эту историю. В том, что Рани разозлится не на шутку, я не сомневалась, но даже она вынуждена считаться со старшим евнухом.
Я думала и о Николь. Она по-царски расплатилась со своим долгом, как она его называла, и я страстно надеялась, что за добрые дела ее также ожидает вознаграждение, и ей удастся сохранить расположение паши как к себе, так и к своему сыну.
Но я этого уже никогда не узнаю. Все эти люди покинули мою жизнь так же неожиданно, как и вошли в нее.
Временами мне трудно было поверить в то, что я действительно на свободе. Неужели я скоро буду дома? Неужели я буду вести жизнь обычной английской девушки? — изумленно спрашивала я себя. Я знала, что всегда буду благодарна людям, которые помогли мне без потерь пройти через этот необычайный период моей жизни, хотя, обретя свободу, я потеряла Саймона.
* * *
Я с трудом припоминаю дни, проведенные в посольстве. Проснувшись утром, я первые несколько секунд думала, что лежу на своем диване в гареме. Меня опять охватывали тревожные предчувствия. Возможно, сегодня меня отведут к паше. Только теперь я поняла, в каком напряжении жила все это время.
Затем я вспоминала, где нахожусь, и волна облегчения прокатывалась по моему телу… пока я не вспоминала о Саймоне. В безопасности ли он? Удалось ли ему сесть на корабль, отправляющийся в Австралию? Мне казалось, что в нынешней его ситуации лучше места, чем Австралия, и придумать невозможно. Удастся ли ему до нее добраться? Он молод, силен и изобретателен. И когда-нибудь, когда он сможет доказать свою невиновность, он вернется домой. Возможно, мы еще встретимся и возобновим свою дружбу с того момента, на котором она прервалась. Он намекнул на то, что любит меня. Что он имел в виду? Вероятно, всего лишь привязанность, неизбежно возникающую между двумя людьми, вместе прошедшими через тяжелые испытания.
Я скоро должна была отправиться к себе, где меня ожидал дом в Блумсбери. Если он, конечно, все еще наш. Что случилось с моими родителями? И где теперь мистер Долланд, миссис Харлоу, Мег и Эмили? Вряд ли на кухне дома в Блумсбери, если мои родители не вернулись. Я часто представляла себе, как мистер Долланд сидит во главе стола, подняв на лоб очки, и рассказывает домочадцам о крушении, постигшем «Звезду Атлантики». Если мои родители и в самом деле не вернулись, какова участь моих друзей с кухни?
Иногда жизнь на свободе казалась мне такой же зыбкой, как и существование в стенах гарема.
Однажды меня пригласили зайти к послу. Посол Британии — высокий худощавый мужчина с изысканными манерами — держался со мной ласково и предупредительно, как и все сотрудники посольства.
— У меня есть для вас новости, мисс Крэнли, — заговорил он, когда я вошла в кабинет. — Как хорошие, так и плохие. Хорошая новость заключается в том, что ваш отец выжил в катастрофе и теперь находится в своем доме в Блумсбери. Плохая новость — вашу матушку так и не нашли. Вашего отца известили о том, что вы спаслись, и он с нетерпением ожидает вашего возвращения домой. Через несколько дней в Англию направляются мистер и миссис Диардон. Они едут в отпуск. Было бы неплохо, если бы вы присоединились к ним.
Я его уже почти не слушала. Моя мама погибла! Я отчаянно пыталась представить ее себе, но в памяти всплывала лишь рассеянная улыбка, с которой она так часто на меня взирала. «А… это ребенок» или «Это наша дочь Розетта. Ее еще ничему не учили». Гораздо более отчетливо я видела перед собой лицо Фелисити, каким я его тогда впервые увидела. А теперь мама умерла. Ее забрал безжалостный океан. Думая о родителях, я всегда представляла их вместе. Каким теперь будет отец без нее?
Ко мне зашла миссис Диардон. Это была пухленькая, уютная, ни на минуту не умолкающая женщина. Впрочем, ее говорливость меня только радовала, поскольку сама я предпочитала молчать.
— Моя дорогая! — воскликнула она. — Сколько тебе пришлось перестрадать! Через что тебе пришлось пройти! Но ничего! Мы с Джеком о тебе позаботимся! Наш корабль направляется из Константинополя в Марсель, откуда мы пересечем Францию и сядем на паром в Кале. Ну и путешествие! Одна мысль о нем вселяет в меня ужас. Но что тут поделаешь? Деваться-то некуда. Одно утешает — ты знаешь, что с каждой минутой ты все ближе к дому.
Она была из тех женщин, кто способен за первые пять минут разговора вкратце изложить основные события своей жизни. Я узнала, что Джек всего себя посвятил дипломатической службе, что они вместе ходили в школу и поженились, когда им исполнилось по двадцать лет, после чего у них родилось двое детей, Джек-младший, нынче несущий службу в Министерстве иностранных дел, и Мартин, который еще не окончил учебу в университете. Но она не сомневалась, что он тоже поступит на государственную службу. Такова была семейная традиция.
Я видела, как она старается полностью освободить меня от необходимости поддерживать разговор, что также избавляло меня от риска сказать что-то, о чем я могла позже пожалеть. В то время я больше всего на свете боялась по неосторожности выдать Саймона. Он скрывался, и его желание было для меня законом. Я не имела права забывать о том, что в случае обнаружения ему грозил смертный приговор.
В обществе миссис Диардон я отправилась по магазинам, чтобы приобрести себе кое-какую одежду. Мы сидели в экипаже, она по своему обыкновению болтала без умолку, а я смотрела по сторонам. На этот раз я узнала, что они с Джеком провели в Константинополе уже три года.
— Ну и город! Когда Джек только получил это назначение, я была на седьмом небе от радости. Теперь я на все готова, лишь бы выбраться отсюда. Мне хотелось бы поселиться в каком-нибудь славном городке… вроде Парижа… или Рима… Не очень далеко от дома. Этот город ну просто на краю света, и он такой чужой! Господи, одни обычаи чего стоят! А что творится на турецкой стороне. Ну, ты об этом знаешь не понаслышке. Сама хлебнула! Прости меня, милая! Мне не следовало этого говорить! Бедняжка, как же я тебя понимаю! Умоляю простить мою неосторожность! Смотри, вон там, на другой стороне, виднеется Скутари. Он прославился во время Крымской войны, когда эта мужественная, мужественная женщина Флоренс Найтингейл возглавила целый отряд сестер милосердия. Я убеждена в том, что никто и не подозревает, какую роль сыграли женщины в одержанной победе. Мы находимся на северном берегу Золотого Рога. Противоположный берег — это страшное место. Ой, что это я опять… Мы недалеко от Галаты, это торговый квартал, сотни лет назад основанный тут генуэзцами. Джек расскажет тебе о нем подробнее. Он очень интересуется такими вещами. Хотя улицы там необыкновенно грязные и шумные. Наши люди стараются туда не ходить. Наш квартал получше. Он называется Пера. Тут размещаются все посольства, консульства и прочие представительства. И дома здесь очень красивые.
