Asesinato я нашла сразу же — так же, как и asesino.
Слова и здесь следовали друг за другом, иначе и быть не могло. Первое переводилось как «Убийство». Второе — как «убийца». Кто бы мог подумать, а как нежно они звучат, прямо как китайские колокольчики, подвешенные на ветру — у нас с Динкой в нашей квартире с видом на Большую Неву тоже висят колокольчики.
Черт… При чем здесь колокольчики? И при чем здесь убийство? Что такого мог написать Ленчик испанцу, с которым даже не был знаком?… Или был? Мы познакомились с Ангелом в «Пипе», совершенно случайно, но в «Пипу» нас привел Ленчик. И совсем не случайно… Он рекомендовал ее как самый лучший клуб, в котором можно на славу оттянуться.
Да уж… Оттянулись. На славу.
Ленчик давно сидит в России, он и носа сюда не кажет, бросил нас с легким сердцем, отделывается обещаниями, звонит раз в две недели… А в промежутках собирается запустить новый проект и пишет письма некоему Пабло-Иманолу Нуньесу, о существовании которого узнал только от нас. Вот хрень. И зачем нужно прошивать письма такими очаровательными словами как «убийство» и «убийца»? И что это может означать? Или все дело в собаке? Собака напугала меня, а в таком состоянии любая ботва в башку полезет. Собака едва меня не убила, но какое это имеет отношение к Ленчикову «asesinato»?.. Мысли в голове путались, мне слишком дорого дался поединок с пергаментными глазами Рико. Ч-черт… Вот именно, черт. Может, не так страшен черт, как его малютки, как любила говорить покойная Виксан. Стоит только перевести шесть строк, скопированные мной на обрывок счета, — и все сразу прояснится, и весь смешной и невинный смысл послания выползет наружу…
Но переводить откровения Ленчика у меня не было никаких сил. Во всяком случае — сейчас. Потом, позже, «asesino» подождет, он всегда ждет, он умеет ждать, он все делает грамотно, это только дилетантки Тельма и Луиза срывались, палили в белый свет как в копеечку… Тельма и Луиза, Динка и Ренатка… Не получилось из нас Тельмы и Луизы, не прав оказался Ленчик. В пропасть мы рухнули, это точно. Вот только за руки взяться забыли…
* * *
…Динка по-прежнему сидела в саду, прямо на земле, поджав под себя ноги по-турецки. Это была любимая ее поза. Она смотрела прямо перед собой, на собачью площадку, хотя ни псов, ни Ангела там уже не было. Скорее всего он ушел — завести собак и вымыть их после тренировки, больше похожей на бойню.
Я тихонько присела рядом. Рядом, но чуть в стороне: отсюда, с моего места, с нагретой земли, был хорошо виден отросший Динкин затылок. Но прикоснуться к нему, обнять его мне больше не хотелось.
— Mio costoso, — тихонько сказала я.
Динка неожиданно вздрогнула. И повернулась ко мне. Но — не сразу. И глаза у нее… Глаза у нее вдруг на секунду стали такими же, как тогда, после нашего первого выступления в «Питбуле», когда она прижалась ко мне и сказала: «Неужели это мы? Мы — „Таис“?… Ты веришь в это, Ренатка?»…
— Что? Что ты сказала?
— Mio costoso… Как это переводится?
— А-а… Зачем тебе?
— Просто… ты ведь знаешь испанский…
— Моя дорогая… Мой дорогой…
Произнеся это, Динка снова отвернулась.
Вот оно что! «Ангел, мой дорогой…» Совсем неплохо для письма незнакомому человеку. Совсем неплохо. Мой дорогой… Убийца… Убийство… Я с трудом отвела глаза от Динкиного затылка. И повернула голову. В отдалении сидел Рико. И смотрел на меня пергаментными глазами, в которых больше не было угрозы.
— Mio costoso… Рико… — я подмигнула псу.
Девятнадцатой по счету миниатюре в моем бестиарии…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДЖАНГО
Сентябрь 200… года
…Известие об убийстве жены главы пивной компании «Корабельникоff» попало в телевизионные репортажи и на страницы прессы в сильно урезанном виде. И вполне щадящем. Никаких намеков на тело в ванной, никаких намеков на двусмысленно обнаженную телохранительницу, найденную в супружеской постели. При мартини и мандаринах. Совсем избежать огласки не удалось — уж слишком масштабной была фигура Корабельникоffа, и выразить соболезнования несчастному вдовцу поспешили такие же масштабные личности. При таких масштабах сообщение о смерти Мариночки выглядело неоправданно куцым: «В собственной квартире застрелена жена известного бизнесмена. Следствие склоняется к бытовой версии происшедшего». Подобным комментарием отделалась «Телевизионная служба безопасности». Комментарий перепечатали несколько городских газет, после чего историю благополучно замяли. Во всяком случае, больше она ни в одном из изданий не всплывала. И грязное белье семейства Корабельникоffых никто особо не полоскал.
За столь благополучный (если вообще можно было назвать его благополучным) исход Корабельникоff должен был благодарить Джаффарова. Хоть здесь начальник службы безопасности оказался на высоте, оперативно надавил на нужные рычаги в нужных ведомствах — тех самых, в которых проработал большую часть жизни. Собственно, именно Джаффаров и обнаружил тела обеих женщин. В ту же ночь и почти в то же самое время, когда Никита заседал у Левитаса со своим скорбным рассказом о трупах на Пятнадцатой линии.
Корабельникоff позвонил жене, как только приземлился в аэропорту Мюнхена. Мариночкин мобильный молчал, и Ока Алексеевич метнулся во Всеволожский особняк, где ему сообщили, что молодая хозяйка вместе с телохранительницей уехала в город. Пятнадцатая линия, как и следовало ожидать, тоже ничем Корабельникоffа не порадовала, оставалась надежда на Эку, но и Эка по мобиле не ответила. Последний звонок Корабельникoff сделал уже Джаффарову и попросил его разыскать легкомысленную женушку… Нет, это не прихоть, не яростный порыв ревнивца-мужа, у которого руки коротки, но все же, все же… Джаффаров откликнулся сразу же и начал прямо с Пятнадцатой линии.
И ею же и закончил.
Дурацких Никитиных комплексов в Джаффарове и не ночевало, к тому же он много лет занимался оперативно-следственной работой. И моментально сообразил, что к чему. Впрочем, тут любой бы сообразил: уж очень красноречивым был труп, плавающий в ванной. И другой — в постели. Звонить в милицию Джаффаров не стал, а сразу же вышел на руководство ГУВД, в котором у него имелась пара-тройка влиятельных друзей. Им же он и сообщил о неприятностях с женой Корабельникoffa и попросил прислать оперативную группу. Без особой помпы и слива информации в алчущую криминальных сенсаций прессу. Деликатность Джаффарова спасла реноме Корабельникoffa, поскольку картина преступления вырисовывалась довольно пикантная. Вслух это не проговаривалось, но и без того было ясно, что между Мариной Корабельниковой и ее грузинкой-телохранительницей существовали отношения, далекие от служебных. И даже просто дружеских.
Все это всплыло позже, много позже, когда оперы прошерстили небольшую квартирку бодигарда у метро «Академическая» и обнаружили несколько видеокассет весьма фривольного содержания. А проще говоря, то, что в среде известного рода профессионалов проходило под кодовым названием «веселые картинки». Эка и Мариночка напропалую занимались любовью. Прямо перед камерой. Неизвестно, узнал ли Kopaбeльникoff о существовании кассет, просматривал ли он их, — или его самолюбие пощадили. Или сам не захотел травить себя подобными, не очень приятными для околпаченного рогоносца вещами. Зато эти незабываемые кадры лицезрел Митенька Левитас, которому в свою очередь их показал старший опер убойного Калинкин. Именно Калинкин, сослуживец и приятель Левитаса, занимался делом покойной Корабельниковой.
Никита пару раз видел Калинкина у Митеньки и даже выпивал с ним, но особого впечатления на Никиту Калинкин не произвел. Никите вообще не нравился подобный тип мужиков: с наглыми, навыкате, глазами; наглыми, навыкате, мышцами; наглым, навыкате, пахом. Все разговоры таких деятелей, как правило, вертятся вокруг одного: какой-я-зашибись-хороший-трахальщик-бабы-ко-мне-в-очередь-стоят. Калинкин был одним из вариантов самого Митеньки Левитаса, записного холостяка и бабника. Вариантом почти экстремальным, почти карикатурным, доведенным почти до гротеска. Что, впрочем, не помешало ему сделать удачную карьеру в органах и раскрыть несколько довольно громких убийств. Нельзя сказать, чтобы Калинкин отличался таким уж выдающимся умом, и его IQ [18] вряд ли превышал IQ садовой улитки, но хватка у Калинкина была бульдожьей. Вот только в деле Мариночки Корабельниковой пришлось разжать зубы. И, недовольно поскуливая, отойти в сторону. О чем Калинкин и распинался за второй бутылкой коньяка, когда Никита в очередной раз заглянул к Митеньке.
Это был хорошо подготовленный экспромт. Со времени убийства жены Kopaбeльникoffa он виделся с Левитасом довольно часто. С той самой ночи, когда они расстались неподалеку от дома на Пятнадцатой линии: Митенька тогда и вправду настоял, чтобы они съездили на место происшествия. Но им даже выходить из машины не пришлось: Никита вовремя заметил джаффаровскую «Ауди», припаркованную неподалеку от особняка.
