молитвы и причитания.
– Господи! Што там стряслось?…
Подбежала ко двору Кузьмы Ивановича, когда он встал на четвереньки, а его паства, воздев к небу руки, славила божью премудрость. Нестройный хор голосов сливался с гулом надвигавшейся грозы. Полил дождь. Крестясь, народ торопливо начал расходиться. В суматохе никто не обратил внимания на солдата в долгополой шинели, затаившегося у ворот.
«Вот и Ванюшка в розовой шелковой рубахе рядом с невестой». И то, что они шли, взявшись за руки, и то, что плечи их касались друг друга, придало особую порывистость движениям Ксюши. Резко положив руку на Ванюшкино плечо, она сильно тряхнула его. Ванюшка даже качнулся. Поднял глаза.
– Ты?!
– Надо тебя. Выходи быстрей! – схватив за руку, потащила его от ворот к переулку. Из переулка в поскотину. Там, среди пожелтевших берез, остановилась и сразу, без слов, обвила Ванюшкину шею руками и с силой прижалась сухими губами к его губам.
– Желанный… родной… Не могу без тебя… Не могу… Хоть железом жги. Хоть убей…
Ванюшка опешил, но с готовностью отвечал на град поцелуев. Вот уж чего не ждал. И надо ж! Свершилось! Ксюша рядом, добрая, взволнованная, покорная и властная одновременно. Любимая и долгожданная!
– Никому не отдам тебя, Ваня, никогда.
– Да как не отдашь-то? Я же женат.
– Пусть женат. Пусть. А мы будем друг друга любить. Ваня, забудь ее… Пусть еще бога благодарит, што зенки ей не выдрала. Пойдем, пойдем скорее за Выдриху…
Погромыхала гроза и умчалась куда-то за горы. Наступила таежная ночь. Ванюшка спал на шинели, укрытый полой, а Ксюша сидела рядом и тихо гладила его волосы. И было ей непонятно, как могла она раньше жить в одном селе, в одном доме с Ванюшкой и быть так далеко от него, не слышать его дыхания ночью, не ощущать его губ, не гладить его шелковистые волосы.
Нет для влюбленных лучшей крыши, чем иссиня-черный шатер бездонного неба, особенно в теплую осеннюю ночь. В такую ночь весь мир кажется удивительно-близким: и звезды, и горы, и река, что шуршит недалеко, и кедры над головой, и люди на всем белом свете – все кажется частью тебя самого. Лежишь на постели из мягких пихтовых веток, закинув под голову руки, смотришь на звезды, и тысячи дум чередой.проносятся в голове.
Когда Ванюшка проснулся, Ксюша чуть слышно спросила:
– Ваня, о чем ты грезишь. Я хочу знать, што у тебя на сердце.
– Отродясь не бывало так хорошо.
– И мне хорошо. Родной мой, такое б тебе сказала, какое никто, никогда, никому не сказывал, да слов не знаю таких. А ведь они есть, такие слова. Новая жизнь начинается, Ваня. Колчаков мы прогоним и заживем, как не снилось.
Виделась просторная изба. Пол крашеный, как у Кузьмы. По лавкам – сарынь, и все с книжками. А учит их Егоров Петюшка… То сотни плугов идут один за другим… То сразу все жнут…
Ванюшка молчал. Он тоже видел иную жизнь, о которой мечтал столько лет. Только совсем другую.
.Когда на востоке обозначилась белая полоска, Ксюша решительно поднялась.
– Вставай, идем.
– Куда?
– К нам в отряд. Я же сказала, никуда не пущу тебя. Никуда. Мы будем в отряде, как муж и жена. Навсегда. Или не согласен?
– Што ты? Да я об этом только и грезил… Надо б домой зайти, одежонку взять.
– Разве можно сейчас в село? Надевай шинель и пойдем. Прямо в отряд. Ваня, родной мой, да как же раньше-то жили в одном селе, в одном доме и… не любились. А седня!… Боже, вот она жизнь, вот оно счастье!
8
Начальник тыла генерал Мотковский докладывал Колчаку:
– По последним неполным данным, численный состав так называемых партизан от Урала до Тихого океана достиг ста пятидесяти – ста девяноста тысяч человек. Численность некоторых наиболее крупных соединений достигает десятков тысяч человек, Таковы группировка Мамонтова-Громова в Кулундинской степи, Горно-Алтайская Третьяка, Ачинск-Минусинская Кравченко и Щетинкина, Забайкальская Журавлева.
Мы отмобилизовали все, что возможно. На нашей стороне, кроме русских частей, действуют чехословаков пятьдесят пять тысяч, сербов – четыре, поляков – четырнадцать, итальянцев – две, англичан около двух, французов около тысячи человек. Кроме того, мы и атамана Семенова отозвали с фронта и двинули против красных банд наиболее боеспособные войска.
Мы передали союзникам для покрытия их расходов концессии на многие предприятия Сибири и значительную часть золотого запаса, вывезенного в свое время из Казани.
Генерал Мотковский заглянул в бумажку.
– Англии передано две тысячи восемьсот восемьдесят три пуда золота, Японии – две тысячи шестьсот семьдесят два пуда, Америке – две тысячи сто восемьдесят пудов, Франции – тысяча сто двадцать пять пудов…
Колчак медленно ходил по просторному кабинету. Высокий. Худой. В строгой форме адмирала русского флота.
Генерал Мотковский продолжал доклад:
– У союзников сейчас сложная внутренняя обстановка, и на большую помощь войсками рассчитывать трудно, хотя оружие, боеприпасы и снаряжение продолжают поступать регулярно. Но всех этих усилий недостаточно для ликвидации красных банд.
Колчак повернулся к Мотковскому и встал, заложив руки за спину, расставив ноги, как обычно стоял на мостике боевых кораблей.
– Пишите, генерал, приказ. Для резкого усиления войск, действующих против повстанческих банд, приказываю:
Параграф первый. Непосредственное командование войсками, действующими против повстанческих банд, возложить на начальника тыла генерала Мотковского.
Параграф второй. Для командования частями, непосредственно занятыми действиями против повстанческих банд, направить в распоряжение генерала Мотковского, генерала Бржезовского, генерала Евтина… передать в распоряжение генерала Мотковского дополнительно три бронепоезда…
Закончив диктовать, Колчак подошел к карте. Районы, где действовали крупные партизанские соединения, были заштрихованы. Это внутренние фронты, отвлекающие с основного фронта полки и дивизии. Местами карта словно посыпана черным горохом, и у каждой горошины – свой черный номер. Это обозначение места, где действовали партизанские отряды. Были среди них и не очень активные, такие, как отряд Вавилы Уралова, но их было много, и они тоже отвлекали силы. Повернувшись к Мотковскому, Колчак протянул ему руку.
– Теперь разрешите сказать вам чисто по-дружески. От ваших успехов в тылу зависит очень и очень многое. Не сочтите ваше назначение за обиду. Отнюдь. Это, если хотите, акт величайшего к вам доверия.
– Я так и понял. Благодарю.
– Да поможет вам бог!
9
В окно землянки заглянул рассвет и разбудил Ксюшу. Не хотелось вставать. Под боком у Ванюшки уютно. Он тихо посапывал, точно младенец. А у Ксюши на душе тревога: как объяснить Вавиле, Вере и всем остальным приход Ванюшки в отряд? Как рассказать
