Мы въехали в крошечный городок, и лоб у меня взмок в два счета. За свою юность мне не раз приходилось испытывать страх, вот только совсем не такой, как теперь. Едва ли нам удалось бы остаться незамеченными с парой жирафов в прицепе, а если уж в этом треклятом городишке хоть кто-нибудь заметит пеканщика, мы горько за это поплатимся. Солнце еще не село, но времени оставалось мало. И когда Старик взял дробовик и положил себе на колени, мне стало только тревожнее.
Центр города состоял буквально из четырех улочек и был немногим шире, чем само шоссе. И пока мы медленно его пересекали, горстка зевак — белых, что вовсе не удивительно, — высыпала из окрестных магазинчиков, чтобы поглазеть на нас.
Я оглянулся, выискивая взглядом пеканщика. Но его и след простыл.
— Стой! — громко крикнул Старик, и я ударил по тормозам.
Румяный здоровяк в поношенной темно-коричневой военной форме и с потертой кобурой на поясе встал у нас на пути, вскинув руку. Оглядев окровавленный бампер, он подошел к машине со стороны Старика, заглянул в кабину. У него на груди — судя по виду, перьевой ручкой, да еще подтекающей, — было выведено: «Закатный патруль». Совсем нетрудно было представить его в другой форме — с капюшоном… Я вдруг сильно пожалел, что рядом нет того самого негритянского клана с острыми, жутковатыми с виду косами.
— Аварийную ситуацию создаем, уважаемый? — пробурчал здоровяк. — Что это вы везете?
— Жирафов.
— Вот оно что. Карнавал собираетесь устраивать? Не до карнавалов нам тут — и так полно всяких неприятностей да проходимцев. После заката в городе все должно быть тихо и мирно, — сказал он, указав на гордую надпись на своей груди. — А солнце уже почти село.
— Мы тут проездом, только и всего, — попытался объяснить Старик. — Нам надо добраться до зоопарка, пока не стемнело.
— Вот оно что, — снова повторил здоровяк, скользнув взглядом по ране на виске Старика, и кивнул на бампер: — У вас машина в крови.
— Мы сбили оленя где-то в миле отсюда, — пояснил Старик.
«Закатный патрульный» подошел к бамперу и оторвал присохший кусочек окровавленной оленьей шкуры. Тем временем в зеркале заднего вида мелькнула голова Красавицы — она тянула длинную шею туда, где недавно прятался пеканщик.
Патрульный взглянул на нее:
— Зверя что-то встревожило!
— Олень напугал, только и всего, — сказал Старик.
Патрульный почесал в затылке. А потом, положив руку на кобуру — точь-в-точь как полицейские из вестернов, которых он, должно быть, насмотрелся, — пошел посмотреть, куда же это так тянется Красавица.
Тут Старик приподнял дуло дробовика и положил его под самое окошко, чтобы патрульный наверняка его заметил.
— Я бы на вашем месте держался поодаль, сэр, — предупредил Старик. — Это опасные животные. И я нисколько не шучу.
Здоровяк застыл, перевел взгляд с дула на Старика и медленно отнял руку от кобуры.
— Повторюсь, мы тут проездом, — продолжил Старик. — Нам надо попасть в зоопарк до заката. У нас мало времени.
— Что ж, ладно… Не хочу задерживать таких хороших людей, а тем более белых, — пробормотал здоровяк, отступив назад, а потом выпятил грудь и жестом разрешил нам ехать дальше. — Доброй дороги.
Набрав скорость, мы снова выехали на шоссе, и я вдруг услышал, как на ветру хлопает брезентовый навес, припрятанный в тягаче на случай непогоды или холодных ночей (ни с тем ни с другим мы пока не сталкивались). Я поглядел в зеркало и действительно увидел уголок брезента и выглянувшее из-под него лицо пеканщика. Он спрятался под краем навеса вместе со своими орехами — впрочем, ради этого пришлось пожертвовать помятой шляпой. Только когда городок остался далеко позади, пеканщик выбрался из убежища и расправил плечи, а Красавица лизнула и боднула его в знак приветствия.
Мы со Стариком ехали молча. Тем для разговоров не было — по меньшей мере таких, которые мы оба готовы были бы обсудить. Так что мы помалкивали, и каждый нет-нет да и поглядывал на пеканщика.
Вскоре тот уже перестал горбиться и сидел до того прямо, что даже смог дотянуться до мордочки Красавицы. Пеканщик прикоснулся к ней с таким видом, будто и не верил, что это все происходит наяву.
На подъезде к Литл-Року пеканщик постучал в заднее окошко тягача. Я притормозил у какой-то грязной улочки, и он спрыгнул, расправил измятую шляпу, достал мешки с орехами и, вскинув подбородок, поднес один из них к окошку Старика. Я видел — Старик бы предпочел, чтобы пеканщик оставил все орехи при себе, но если уж кто-то перед тобой в долгу, то он вправе его возвратить. Так что Старик взял мешочек. Кивнув нам и бросив последний взгляд на жирафов, пеканщик шагнул в тень.
С минуту мы посидели в тишине, глядя на сгущающийся сумрак, — даже жирафы и те напрягли зрение, силясь рассмотреть в нем нашего былого попутчика. Наконец Старик вернул дробовик на подставку и скомандовал:
— Поехали.
Я снова нажал на газ. Сзади послышался рев автомобиля.
Я обернулся и застыл. Это был фургончик… желтого цвета.
ДОСТАВКА АРКАНЗАССКОЙ ВЕЧЕРНЕЙ ГАЗЕТЫ ДО ВАШЕЙ ДВЕРИ
— прочел я, когда машина пронеслась мимо.
Стараясь унять бешеный стук сердца, я отпустил сцепление, и мы поехали дальше.
Мы пересекли черту города, и вскоре впереди показался указатель «ФЭЙР-ПАРК». Мы перебрались по старому каменному мосту через железную дорогу, пересекли городской парк и наконец очутились у зоопарка. Его здание было единственным, которое выглядело точь-в-точь как каменные постройки, которые мы уже видели в горах, — судя по всему, и его возвели ребята из ГКООС.
Вход располагался на небольшом возвышении, а в парке вокруг было очень людно. Вот только посетители тут выглядели совсем не так, как вы, должно быть, себе представили. Куда ни кинь взгляд, повсюду были сплошь бедняки и бродяги. Они лежали на лавочках, у самодельных лабазов, в желобах, по которым вода в дождливые дни стекала в канализацию, и напомнили мне тех, кого я видел в Центральном парке Нью-Йорка, пока гнался за жирафами.
— Сиди тут, — приказал Старик и вышел из кабины.
Обогнув полицейского, который как раз отгонял какого-то бездомного от входа, Старик направился в зоопарк.
— К нам жирафы приехали! — вдруг закричал какой-то ребенок. Вырвавшись из маминых рук, он подбежал к нам. — Жирафы! Жирафы! — радостно подскакивая, тараторил он.
Вокруг нас тут же собралась толпа. Она охала и ахала, разглядывая жирафов, а те даже потянулись к зевакам, давая себя погладить. После сложного дня для жирафов это был настоящий праздник, и даже у меня на душе стало легче, когда я заметил их радость.
Вернулся Старик и сделал мне знак подъехать к воротам в высоком каменном заборе, окружавшем зоопарк. Когда мы поравнялись, он уже болтал с каким-то коротышкой в очках в проволочной оправе и таком изысканном наряде, какой и не ожидаешь увидеть на работнике зоопарка — тут тебе и костюмчик с иголочки, и галстук, и цилиндр. Стоило нам только заехать на территорию, как он тут же закрыл за нами ворота и сопроводил к раскидистому платану у задней стены — самое то для жирафьего пира!
Зоопарк и впрямь оказался крошечным — как Старик и описывал. Даже в сумерках с того места, где я припарковал тягач, можно было без труда увидеть всю территорию. Слева, у самого входа, тянулось здание, заставленное обезьяньими клетками. Заканчивалось оно коридорчиком, который выводил гостей к загончикам справа; тут были и буйвол в просторном вольере, и черепашки, и луговые собачки в сухой канаве, и павлины, и верблюды, один лев, одна зебра, бурый медведь. И все.
Старик и коротышка в цилиндре остановились у прицепа и завели беседу, я же тем временем поднял крышу вагончика. А когда спрыгнул, Старик жестом подозвал меня к себе.
— Прошу прощения за это столпотворение у ворот, — сказал коротышка высоким, точно у женщины, голосом. — У нас тут не парк, а настоящий Гувервилль[22], как и во многих больших городах в наше время. Ничего не помогает, а чем ближе к закрытию, тем хуже. С кем имею честь говорить?
