В этот момент — точно небо решило подать мне знак — я услышал шум грузового поезда. Он ехал в нашу сторону.
С трудом оторвав взгляд от жирафов, я пошел посмотреть на обитателей крошечного зоопарка. Шумная горстка посетителей уже направлялась к выходу. Я поглядел на ворота и, сжав в кулаке золотую монетку, стал набираться решимости для побега.
«До Калифорнии я и сам смогу добраться, — сказал я себе. — У меня же еще осталось целых двадцать долларов… Справлюсь. Я жирафам не нужен. Они тоже обойдутся без меня… Даже и не заметят, что я исчез. А Старик… Ну потопчет немного свою Федору, а потом коротышка в цилиндре найдет ему хорошего водителя, который и доставит жирафов миссис Бенчли в целости и сохранности. И все будет прекрасно…»
А люди всё шли мимо меня и исчезали за воротами. Я сделал несколько глубоких вдохов и присоединился к ним. Но стоило мне смешаться с толпой, и тут кто-то схватил меня за руку. Я резко развернулся, готовый, как и всегда, дать отпор.
Но передо мной стояла Рыжик с камерой наперевес. Она взяла меня под руку.
— Так вот ты где, шкет! — воскликнула она. — Как там жирафы, целы? Что это за негодяи напали на вас вчера? Я вас почти потеряла в тумане, а потом увидела, что стало с прицепом и…
— Куда ты пропала? — перебил я.
Она взглянула на меня испуганно — точно олениха, ослепленная светом фар.
— Никуда. Просто меня немного задержали.
— Я все думаю, что нам с тобой пора бы распрощаться.
Она крепче стиснула мою руку.
— Со всем в этой жизни приходится прощаться, Вуди. Но наше время пока не пришло. Расскажи же скорее, что стряслось? Эти пройдохи хотели выкрасть жирафов, да? И ты пальнул в одного, я сама видела! Эдак и застрелить человека недолго!
— Я его припугнул, — проворчал я, недоумевая, отчего все так сомневаются в моей меткости. — Если бы я хотел его застрелить, он бы уже покоился с миром.
Рыжик посмотрела на меня с сомнением, совсем как Старик незадолго до этого.
— А что сказали в полиции?
— Ничего. Ее не стали вызывать.
— Мистер Джонс не обратился в полицию? Но почему?! Расскажи мне всё-всё-всё!
Но рассказывать мне особо ничего не хотелось все мысли сейчас были вовсе не о толстосумах да цирковых пройдохах, а о полицейских разнарядках и женах-беглянках.
Так что вместо ответа я спросил:
— А чего ж ты сама не осталась поглядеть, что будет?
Рыжик немного помолчала, а потом проговорила:
— Я была уверена, что мистер Джонс вызовет полицию, и решила, что мне лучше во все это не вмешиваться.
— Отчего же? — не отставал я.
Она выпустила мою руку и торопливо сменила тему.
— До чего же печальное зрелище, — сказала она и кивнула на парковый «Гувервилль» за воротами. — Гляди, что мне дал мужчина у входа, когда я его сфотографировала. — Она достала из кармана рубашки визитку.
СОЮЗ ВНУТРЕННИХ ТРУДОВЫХ МИГРАНТОВ
АМЕРИКАНСКИЕ ХОБО
Членская карточка № 103299
Благодарю за символический взнос в пользу дальнейшего моего существования.
Я в долгу перед Вами. Благослови Господь Вашу щедрую душу.
(переверните)
Рыжик перевернула карточку.
— Ты погляди, что с другой стороны!
Клятва хобо
Я, Джон Джейком Эстор, эсквайр, торжественно клянусь, что сделаю все возможное, чтобы помочь тем, кто стремится помочь самим себе. Клянусь, что никогда не воспользуюсь слабостями моих товарищей, буду всячески избегать несправедливости по отношению к другим, обличать несправедливых и делать все, что смогу, ради блага — собственного и Американского. Да поможет мне Бог!
— Обычная визитка хобо, — проворчал я.
— У бродяг есть визитки? — переспросила она.
— Хобо — не бродяги. Они гордятся званием «хобо».
— Да ладно! Как бы там ни было, все получилось. Я дала ему пенни. Снимок будет просто бомба! — заверила она меня, снова спрятав визитку в нагрудный карман своей белой шелковой блузки.
Тут уж я, не сумев сдержаться, бессовестно уставился на нее. Такие блузки только кинозвезды носят, впрочем, как и брюки! Но пока я наблюдал, как Рыжик вкручивает новую лампочку в камеру — счастливая, точно кабан в дождливую пору, — во мне вспыхнула жаркая ярость, которую мне требовалось излить как раз на нее.
Мне хотелось, чтобы Рыжику стало так же плохо, как мне, — за то, что она предала нас в пути; мало того, я нуждался в этом.
Не в силах больше выносить этой муки, я спросил в лоб:
— А почему за тобой гнался тот полицейский из Чаттануги?
— Что? — Рыжик напряженно замерла.
— Я же видел, как ты по газам дала. Он сказал, что ты украла «паккард».
Рыжик помрачнела:
— Ничего я не крала. Я его одолжила.
— Да я тоже без конца одалживаю то одно, то другое, — не сдержался я. — Это и называется воровством. А деньги у хозяина «паккарда» ты одолжить не забыла? Мало ли, понадобятся в пути!
— Шкет, не дерзи! — отрезала она, а потом, немного помолчав, спросила: — А мистер Джонс тоже все это слышал?
— Даже не сомневайся.
Она помрачнела еще сильнее, но мне и этого оказалось мало.
— Честно скажи: ты сбежала, чтобы закрутить интрижку с богатым папиком?
У Рыжика аж челюсть отвисла:
— Это еще что за вопрос?!
— Полицейский сказал, что ты подозреваешься в нарушении какого-то «закона Манна», касающегося жен, которые сбежали от своих супругов с другими мужчинами. Это так?
— Тебе же прекрасно известно, что я еду одна!
«А муж-то у тебя есть?» — так и подмывало меня спросить.
Но Рыжик уже отмахивалась от меня, так энергично, точно одного этого жеста было достаточно, чтобы развеять все подозрения.
— Лайонель получит назад свой «паккард», когда я вернусь. Он же сам отказался ехать!
Внутри у меня все оборвалось: «Мистер Великий Репортер? Но он же старый: ему лет тридцать, если не больше!»
— Я выпушу этот репортаж независимо от того, хочет он этого или нет! — воскликнула Рыжик. — Мне надо, чтобы мы все прославились! Ты бы разве отказался от такого?
— Так ты же уже взялась за работу.
Она только глаза закатила.
— Над текстом — да. Но ведь нужны еще фотографии… Это же сам журнал «Лайф»! Шкет, ну ладно, прекращай уже. Ты все равно меня не поймешь, — подытожила она и направилась к обезьянкам.
Я действительно не понимал, хотя очень хотел. Может, тот парень не только казался негодяем со стороны, но был им на самом деле? Может, ему надо бы еще разок съездить по физиономии? Я должен был это выяснить, так что зашагал следом за ней к обезьяньему вольеру. Но стоило Рыжику поднять камеру, как я опустил ее руку.
— Расскажи, чем же тебе так опостылел дом, что ты решила бежать?
Она ответила мне так тихо, что я едва разобрал:
— Дом — вовсе не то место, откуда ты держишь путь, Вуди. А то, где тебе хочется быть.
Я ждал продолжения. Но Рыжик не стала развивать тему. Поглядев на шумных, крикливых обезьянок в клетках, она проговорила:
— Ты когда-нибудь задумывался о том, что им на свободу уже не вырваться?
— Обезьянам-то?
— Всем, — уточнила она. — Даже жирафам.
Раздираемый противоречивыми чувствами, я ляпнул самое сомнительное предположение, до которого только мог додуматься:
— А может, им так даже нравится. Не приходится голодать. Львы в спину не дышат. Пыльные бури не истребляют всех родичей. Среди тех, кто сейчас толпится вон там, за воротами, наверняка нашлось бы немало желающих поменяться с ними местами.
Рыжик поморщилась:
— Да я ведь совсем не об этом… Представь, что тебе пришлось бы всю жизнь провести, сложив крылья.
Кажется, разговор уже не касался одних только обезьян с жирафами, но мне было все равно:
— У жирафов нет крыльев.
Поняв, что на этот раз меня очаровать уже не выйдет, Рыжик вздохнула.
— Наш уговор по-прежнему в силе, так? — Она протянула мне свободную от фотоаппарата руку в надежде на новое рукопожатие.
