– Ты там не был ни разу! – возмутилась я. – Может, я во Францию хочу…
– Съездим потом, там рукой подать.
Он наконец открыл коробку.
– Бог ты мой, ну и пакость! – вырвалось у меня, когда я увидела ее содержимое.
Татьяна посмотрела и стала «белее белого».
Из коробки, наглая и бесстыдная, вывалилась надувная кукла – из тех, которые продаются в секс-шопах. А на голове у этой голой дуры был красный колпак палача!
* * *
Они стояли, рассматривая куклу с огромным интересом. Я бы даже сказала, что они наслаждались этой обнаженной идиоткой, предназначенной для сугубо интимных развлечений.
Конечно, рожи у них у всех были разные – у Подла, например, просто слюни текли от удовольствия, но в целом – черт бы побрал всю эту тусовку! – они были так счастливы, что можно было смело предположить, что этот «дар» плод коллективного размышления.
«Вот мы тут думали, думали и надумали…»
Лариков продолжал сидеть на своем месте, не проявляя ни к кому особого интереса. Как если бы его это вообще не касалось. Впрочем, поймав мой взгляд, он едва заметно усмехнулся и подмигнул.
На Таню же было страшно смотреть. Она стояла, не сводя с куклы глаз, и шевелила губами. Беззвучно, будто молитву решила сотворить…
Потом она вдруг пробормотала:
– Я больше не могу…
И, словно в ней что-то сломалось, закрыла лицо руками, крикнула:
– Не могу, не могу, не могу!
После этого вылетела из комнаты как ошпаренная. Растерянный Никитич побежал за ней.
– Таня! – крикнул он. – Танюша, вернись!
В наступившей тишине повис чей-то смешок. Я оглянулась. Варлаамов. Он, кажется, искренне забавлялся моментом.
А мне это что-то напоминало. Я напрягала память, пытаясь вспомнить, и вот – наконец-то! – воспоминание явилось и сказало мне:
«Уилт посмотрел на сверток. Он знал, что там, не открывая его. Эта мерзкая кукла».
Уилт…
«Как в Уилте».
Кто-то говорил эту фразу совсем недавно.
– Господи, ребята, какие же вы скучные, – пробормотала я, глядя на надувную дамочку в красном колпаке. – Даже идеи воруете… Жалкая кучка бездарных плагиаторов.
Я поддала куклу ногой.
Они продолжали стоять вокруг, тихо переговариваясь.
– Это уже мерзко, – сказала Лада, задумчиво глядя на куклу. – Вот это уже безвкусно и не очень-то прилично…
Странно. Я вскинула на нее глаза и насмешливо поинтересовалась:
– А писать кретинские письма, по-вашему, просто бездна вкуса?
Я посмотрела на Ларчика. Вернее, на то место, где он еще недавно был. Теперь его не было.
Он смылся. Интересно, куда?
– Никто этого не говорил, – ответила Лада. – Но только ведь и ваша будущая родственница далеко не ангелочек. Знали бы вы, Сашенька, на какие подвиги она шла, чтобы взойти на следующую ступеньку!
С этими словами она отошла.
– Наверное, надо расходиться, – вздохнул Подл. – Вряд ли мы можем рассчитывать, что после этого нас покормят.
Мне стало смешно. Кажется, их вообще не волновало происходящее. Варлаамов тоже откровенно потешался.
– Послушай, Славик, а может, покормят теперь лучше? С испугу-то? – спросил он. – Или сам пройди к холодильнику, воспользовавшись всеобщим замешательством. Если не боишься обнаружить там искусственный пенис с сопровождающим письмом!
– Ты придурок, Илюша, – пробурчал Подл. – Твои шутки действуют мне на нервы. Я даже думаю, что все эти письма написаны тобой, миленький!
– Ну конечно, мной, – заявил Илья, широко улыбаясь. – А то кем же еще? У вас ума бы не хватило.
С этими словами он преспокойно уселся в кресло и начал рассматривать журнал.
Все разбрелись по углам, решив, что нехорошо покидать хозяйку в трудную минуту. Мы с Пенсом чувствовали себя омерзительно.
Как на празднике вампиров.
Во всяком случае, в этих ребятах было нечто ненатуральное. Как будто они играют некий спектакль с текстом, понятным только им самим.
– Они мне надоели, – пробормотал Пенс.
– А мне-то как! – ответила я, вздохнув. – Узнать бы, кто здесь развлекается, и по домам разойтись… Меня от этого серпентария уже выворачивает наизнанку. И кто сказал, что они забавные?
В это время дверь распахнулась. На пороге стояли Лариков и Никитич. Никитич молча прошел в комнату, и я испугалась. Он был какой-то странный. Будто что-то случилось. Что-то страшное.
Ларчик застыл на пороге, оглядывая всех.
– Я должен сообщить вам одну очень неприятную новость, – тихо сказал он. – Татьяна Дмитриевна Борисова только что покончила с собой.
В комнате повисла тишина.
Они стояли совершенно ошарашенные. Не меньше, чем мы с Пенсом. У Варлаамова на губах застыла улыбка, казавшаяся теперь совершенно идиотской и неуместной. Лада схватилась за стену, как будто собиралась грохнуться в обморок. Подл открывал рот, как рыба, выброшенная на берег, и его глаза были вытаращены. Грязнер нервно потирал руки и трясся мелкой дрожью, как перед эпилептическим припадком.
Я обернулась туда, где в тени стоял Виктор.
Но теперь его не было. Только хлопнула дверь – та, которая вела в коридор.
– Вы шутите? – нарушил тишину Варлаамов.
– Я? – удивился Ларчик. – Я что, похож на человека, способного так шутить? Нет, милые мои, я не шучу. Татьяна Борисова действительно покончила с собой, и, что самое во всей этой истории печальное, некто довел ее до самоубийства как раз вот этими самыми глупыми и беспринципными шутками. Не надо вам объяснять, что с этого момента шуточки стали уголовно наказуемым деянием.
– Что вы хотите этим сказать? – встрепенулся Подл.
– Лично я считаю, что произошло не самоубийство.
Он сделал эффектную паузу и зловещим голосом изрек:
– Я считаю, что в данном случае мы имеем дело с убийством.
* * *
– А кто вы, собственно, такой? – мрачно спросила Лада. – Почему вы берете на себя полномочия милиции?
– Да все просто, – улыбнулся Ларчик. – Я и есть милиция. Вот и беру эти полномочия. Поэтому мне бы хотелось все-таки разобраться в ситуации. Итак, нам с вами придется провести некоторое время в тесном контакте и прояснить кое-какие вопросы. Что же произошло в вашей компании? Почему Татьяна Дмитриевна вдруг стала подвергаться письменному терроризму, доведшему ее до самоубийства? Насколько я понимаю, вы ведь являетесь ее близкими друзьями, не так ли?
Варлаамов рассмеялся. Лариков посмотрел в его сторону и спросил:
– Вы смеетесь? Вы хотите возразить мне?
– Нет, – покачал Варлаамов головой. – Просто непонятно, почему вы решили, что все, собравшиеся здесь, близкие друзья нашей Тани.
– Но ведь она вас пригласила на праздник!
– Вот это-то до сих пор мне и непонятно, – признался Варлаамов. – Потому что Танечка по совершенно непонятным причинам пригласила на свой праздник именно тех людей, которые ее больше всего ненавидели.
– И вы в том числе? – поинтересовался Ларчик, не обращая внимания на замешательство остальных.
– И я в том числе, – шутливо поклонился Варлаамов. – Только в отличие от остальных я ненавидел не Танечку. Я ненавижу Никитича. Как вам мое чистосердечное признание без тени раскаяния, друзья мои?
Если его признание и произвело эффект, то мне он показался негативным.
Я вообще пока еще находилась в прострации. Мысль о том, что Танечки больше нет и мы не смогли ее спасти, была мучительнее самой страшной пытки. Я чувствовала себя предательницей.
Почему я не остановила ее?
Почему я не схватила ее за руку?
Я продолжала всматриваться в лица «мутантов», твердо помня, что один из них явился косвенной причиной Таниной гибели.
Ни на одном из этих лиц я не заметила и тени раскаяния. Только безграничное удивление – как, неужели она действительно покончила с собой? Как интересно, говорили их глупые взгляды, жадные и любопытные.
Может быть, немного изменилась в лице Лада. Ее глаза сейчас были удивленными и грустными. То, что произошло, было для нее более чем неожиданным.
«Могут ли женщины убивать…»
Я взглянула на резиновую женщину.
Могут…
– Андрей, – позвала я его. – Думаю, что ты можешь обвинить нашего мистера икс в прямом убийстве.
Я подошла к нему, чувствуя себя неуютно под обстрелом направленных на меня глаз, и протянула ему письмо.
Он прочел его, нахмурился и внимательно оглядел собравшихся.
– Это еще больше меняет дело, – сообщил он. – Дело в том, что это неслучайное убийство. Кто-то из вас прекрасно знал, что делает, и очень этого хотел.
* * *
В комнате повисла тишина. Она была такой тяжелой, что я почувствовала ее почти физически, начиная задыхаться.
Несколько пар глаз, направленных на Ларчика, были злыми, напряженными и озабоченными.
– Вы хотите сказать, что обвиняете кого-то из нас в совершении преступления? – тихо, почти свистящим шепотом, спросил Подл.
– Я не хочу, – усмехнулся Ларчик. – Я это делаю, хотя и не хочу. Поверьте, обвинять кого-то в совершении убийства неприятное занятие. Хотеть этого нормальный человек не может. Но давайте посмотрим, что произошло. Кто-то из вас долго и целенаправленно отравлял жизнь Тане Борисовой своими чудовищными письмами. В каждом из писем содержались угрозы. Причем не простые угрозы, а, я бы сказал, многообещающие. Взять хотя бы вот это – «Палач в нетерпении»… или «Могут ли женщины убивать». Вроде бы просто заглавия романов, да? А тайный смысл? Кто может доказать, что то, что произошло сейчас, не было результатом всей этой «эпистолярной акции»?
