– Ну и? Это ведь он, этот Тисс, правда? Который казался тебе таким замечательным? Я ни с кем его не перепутал?
– Нет, это он. Прости, нам тут еще кое-что надо сделать.
Я собралась и королевской поступью направилась к своему ведру. Ко мне подошел папа.
– Скажи, ребенок…
– Да? – Никогда в жизни я не отжимала тряпку так тщательно. Мне даже пришлось ее снова намочить. – Что?
– Ты ведь нам не верила, да?
– В чем?
– Ну, что с этим типом что-то не так.
– Теперь я это увидела. Можешь оставить при себе свое «я же тебе говорил».
– Да я не это хотел сказать. Он с тобой… я имею в виду, он тебе… ну, как это?…
– Папа, можешь не переживать, я уже двадцать восемь лет как не девственница, и мы с ним не помолвлены. Что теперь? Будем болтать или займемся делом?
Он грустно посмотрел на меня:
– Ах, Тина…
И выпрямил спину.
– Если он думает, что это сойдет ему с рук, то ошибается. Ох ему мало не покажется, ох не покажется! Гизберт, нам надо поговорить. Калли, Карстен, я схожу за пивом. Гизберт, помоги мне принести.
Следующие десять минут я лихорадочно пыталась найти какие-нибудь безобидные объяснения случившемуся, но в голову так ничего и не пришло. И все-таки надо объясниться с Йоханном, раз уж есть возможность улизнуть, надо отправиться на его поиски. Хайнц прав, Нордерней – маленький остров.
Дверь распахнулась. Ханнелора и Мехтхильда в фиолетовых спортивных костюмах, с шапочками в тон и в белых кроссовках ворвались в пивную и в возбуждении остановились у стойки.
– Кристиена! – Мехтхильда всегда произносила мое имя с «ие». – В голове не укладывается, Гизберт нам все рассказал. Что вы об этом думаете?
Я думала, не швырнуть ли в нее тряпкой, броском от бедра, как в гандболе, и промолчала. К тому же заговорил Гизберт, вошедший в пивную раньше отца:
– А-а, вы уже здесь. Хайнц, я сообщил дамам результат нашей слежки. И у них родилась великолепная идея.
Он сиял, как масленый блин. Ханнелора Клюпперсберг раскачивалась на носках и чуть не лопалась от нетерпения.
– Да, мы подсунем ему приманку.
Карстен поперхнулся, Калли закашлялся, а я резко встала.
– Папа, мне нужно сходить домой за каплями. И я хочу полежать.
– Да, хорошо, – озабоченно кивнул он. – Не торопись, мы все сделаем.
Я быстро пересекла комнату, спеша уйти оттуда и ничего, ничего не знать об их стратегических планах. Перед дверью в квартиру мой телефон зазвонил.
– Это я, Йоханн. Я все время о тебе думаю. Что ты сейчас делаешь?
У меня заныло в желудке. Ледяным голосом я сказала:
– Мне нужно немедленно тебя увидеть. Слышишь? Немедленно! Через десять минут на скамейке у «Молочного бара».
Я отключила мобильный и попыталась привести дыхание в норму.
«У любой дороги есть конец»
М. Розенберг
Я почти бежала, но по спине струился холодный пот. Тяжело дыша, я упала на скамейку и прикрыла глаза от солнца. Я еще не успела толком успокоиться, как передо мной появился Йоханн, улыбаясь, словно в мире все было в полном порядке.
– Ну? Ты тоже плохо справляешься со своей тоской?
Он хотел меня поцеловать, но я отвернулась, и его губы скользнули по моей щеке. Он сел и положил руку на спинку скамейки. Я подвинулась вперед.
– Что случилось?
В его голосе слышалось недоумение. Вот актер. Я села так, чтобы видеть его лицо. Часто по глазам можно понять, лгут тебе или нет.
– Где ты был весь день?
– На пляже, а что?
– Не в «Георгсхёе»?
Йоханн выпрямился и, по-моему, рассердился.
– В чем дело? Вчера мы с тобой говорили, что эта история с брачным аферистом – бред, ты сама смеялась над Гизбертом фон Майером, и вдруг такое недоверие. Я чего-то не знаю?
– Ты был в отеле или нет?
– Да, моя радость, я выпил там кое-что. Это преступление?
Он признался!
– Тебя видели.
Глаза его поблескивали. Секунду подумав, он сказал:
– Не понимаю, с чего вдруг после нашей ночи у тебя так мало доверия ко мне. Зачем ты со мной так?
– Зачем я так? – В голосе появились визгливые ноты, но мне уже было все равно. – И с кем же ты там кое-что выпил?
Йоханн задумчиво на меня посмотрел:
– Ах, Кристина. Я терпеть не могу допросы. Сегодня утром мне показалось, что между нами все как-то иначе.
Наверное, Гизберт мог бы стать соавтором этой фразы, именно так должен был вести себя его брачный аферист. Его уличили, и он пытается перевести стрелки. Но почему у него такие прекрасные глаза? И ресницы…
– Тебя видели, и ты был не один. А мне говорил, что никого тут не знаешь. И поедешь на пляж.
– Очевидно, ваш великий детектив еще одну ситуацию оценил неверно. В слежке он, во всяком случае, не слишком искушен.
– Тогда расскажи мне, что ты здесь делаешь. Почему распиваешь кофе с пожилыми дамами, интересуешься Марлен, почему фотографируешь пансион и все вокруг? Я хочу…
Зазвонил телефон Йоханна. Никаких поползновений ответить на звонок с его стороны не последовало. После трех громких гудков я сказала:
– Ну что же ты, ответь.
Не сводя с меня глаз, он подчинился. Голос в трубке был таким четким, что я слышала все.
– Ты где? Мы должны были встретиться пятнадцать минут назад. Ну иди же, номер сто двадцать шесть.
Йоханн закатил глаза.
– Мышка, сейчас неподходящий момент, спустись в бар, я приду сразу, как только смогу.
Я встала, не дожидаясь, когда он нажмет на отбой. Йоханн схватил меня за руку.
– Это моя тетя.
Он криво улыбнулся, я ужасно разозлилась. Подчеркнуто медленно высвободила руку.
– Знаешь что, Йоханн? Врать я и сама умею. Мне абсолютно все равно, что за игру ты ведешь. Но я к этому отношения иметь не хочу. Лучше уезжай, пока не попался на глаза моему отцу и Гизберту. Или отправляйся в «Георгсхёе», там уж тебя точно примут с распростертыми объятьями. Или поезжай домой, где бы он у тебя ни был.
– Кристина, это смешно. Я могу тебе все объяснить. Но не сейчас.
Ну конечно, нет, ведь его ждет мышка.
– Да пошел ты…
Я повернулась на каблуках и ушла, а он остался стоять где стоял. Когда-то я усвоила, что уходить надо с гордо поднятой головой, оставляя за собой последнее слово. Хотелось только понять, почему все это казалось мне неправильным. И все же я не обернулась и, стиснув зубы, быстро зашагала назад к пансиону.
Окна и двери пивной были открыты настежь. Марианна Розенберг вместе с папой пела песню «Чужой мужчина». Из пивной вышла Доротея с двумя мешками мусора, и я заплакала. Она тут же бросила мешки и подбежала ко мне.
– Что случилось?
Ответить я не могла.
– Твоя мама?
– Мой… папа… был… прав… брачный… – задохнулась я.
Вторым голосом вступил Хуберт, кто-то начал постукивать в такт.
– Пойдем, Кристина, пойдем в квартиру.
Она потянула меня за собой, я не сопротивлялась.
Вскоре мы сидели в нашей небольшой кухоньке. Доротея заваривала чай, я, израсходовав две пачки бумажных платков, постепенно обретала способность формулировать связные предложения. Она слушала меня, вытаращив глаза. Я старалась не упустить ни одной детали, за исключением некоторых, и описала вчерашний вечер и последовавшую за ним ночь, следуя хронологии и с колотящимся сердцем. В какой-то момент она вздохнула: «Как в кино!» – и слезы снова брызнули из моих глаз. Конъюнктивит ее позабавил. Когда я дошла до фотографий в телефоне Гизберта, она выпрямилась.
– И? Что там было?
– Ну что? Йоханн и пожилая дама, такая вся в кольцах, дорого одетая. И очень с ним нежничала.
– И кто же это оказался?
– Откуда я знаю? Наверное, следующая жертва…
Доротея посмотрела на меня с сомнением:
– А ты его не спрашивала, кто эта женщина?
– Спрашивала, – мысленно вернулась я к недавнему разговору, – но он не ответил.
– Может, ты неправильно его спросила? У него вообще был шанс все объяснить?
– Ну конечно, – отогнала я воспоминание об избранной мной тактике допроса. – К тому же там нечего объяснять. А потом позвонила эта мышка.
– И?
– Он сказал, что это его тетя. А голос был молодой.
– Тетя Мышка? Такое не выдумывают.
Я потерла глаза и размазала остатки туши.
– Скажи, ты вообще на чьей стороне? Мне тоже вся эта чушь с брачным аферистом кажется смешной, но ведь что-то происходит… Я не понимаю.
Доротея задумчиво мешала ложкой в чашке.
– Не знаю, но что-то здесь не так.
– Я и говорю…
Она отмахнулась:
– Я не это имею в виду. Подумай хорошенько. Ты знакомишься с классным парнем. Влюбляешься в него, он, похоже, тоже, и вы проводите вместе прекрасную ночь. На следующее утро тебе приходится трудиться, а он в одиночестве едет на пляж. На обратном пути он заходит в отель выпить кофе, и за столиком с ним оказывается какая-то старая дама. Если бы наш душевнобольной Гизберт фон Майер не разыгрывал из себя Джеймса Бонда, а твой отец не питал слабости к дурацким историям, в этом вообще не было бы ничего такого, правда?
