Мы быстро собрались и тронулись в путь. Сегодня, вообще, денек выдался какой-то легкий, особенно после купания. Поэтому и двигались мы и спокойно, и быстро, как в турпоходе. Только поход этот был слишком кровавым и опасным, особенно в последнее время. Но сегодня нам выпала полная благодать, до вечера мы отмотали порядочное расстояние и стали устраиваться на ночлег. Даже не поленились соорудить небольшой шалашик, да развести костерок. Надо было подсушиться, по пути нам пришлось пересечь две небольшие речушки.
Мне подумалось, что очень редко выпадали вот такие деньки за время моего героического отступления. Я даже усмехнулся про себя, надо же, герой какой нашелся! Надо было немцев вообще не пускать вглубь страны, а останавливать на государственной границе. Вот черт, надо спать, а то что-то не туда меня понесло, Ванька уже храпит давно. Надо бы карту глянуть, но это завтра, завтра, завтра…
Меня разбудил комар, один-единственный, он назойливо зудел над ухом. Сначала я отмахивался, потом все это стало меня раздражать, я окончательно проснулся и разбудил капитана:
— Поднимайся, заспанец! Пора работать копытами. На данный момент это у нас единственный транспорт, потому что ни метро, ни трамвая, ни троллейбуса здесь нет. За полным отсутствием электричества.
Несмотря на подлого кровососа, с утра у меня было приподнятое настроение. И это не очень хорошо, потому что к вечеру оно точно испортится. Или само собой, или это сделает кто-то посторонний. Это многократно проверено на практике, но бывает и, наоборот — с утра ни в зуб ногой, а к вечеру радость в доме.
Ванька упорно не желал просыпаться, пришлось приступить к более решительным мерам. Я вылез из шалаша, отошел на метр и клацнул затвором автомата. И тут же из шалаша показалась Ванькина морда лица:
— Что случилось, Вить? Немцы?
— Ага, немцы, Ваня! Целое стадо! Только не здесь, а где-то вдалеке. Ждут, не дождутся. И в головах у них только одно — куда же подевались эти отважные ребята? Танкист Ваня и пограничник Витя. Что-то долго мы от них не получали по соплям, обидно даже!
Ванька покрутил пальцем у виска:
— Чего, чего?
— А вот того! Танкист Ваня храпит на всю Ивановскую и не думает решать проблемы немецко-фашистских захватчиков!
Ванька, наконец-таки, въехал в тему:
— Да, Витька, с тобой с тоски не помрешь, если только от смеха.
— Потому что уныние — тяжкий грех, товарищ капитан!
— Послушай, а ты что, верующий? Это же что-то церковное.
— Так-так! А ну-ка колись, Ваня! Откуда про это знаешь? Ты же комсомолец, а не богомолец.
— Да ну тебя!
И он толкнул меня в плечо, я схватил его за шею, и мы немного покувыркались. Прямо, как дети. Но настроение — выше уровня. Быстренько собрались, и в путь. Через пару часов мы увидели впереди просвет и осторожно вышли на опушку леса. Перед нами оказалась довольно большая поляна, вся изрытая бомбовыми воронками. А на разных краях поляны валялись, перевернутыми, две армейские двуколки. Немного понаблюдав, я вышел из леса, оставив капитана прикрывать. Чем ближе я подходил к разбитой повозке, тем сильнее становился тошнотворный запах, и вскоре я увидел двоих убитых солдат. Скорее всего, это ездовые с этих двуколок, только непонятно, как они сюда попали. Вероятно, самолеты загнали, а ведь можно было и в лесу укрыться. Но, наверное, лошади испугались и понесли. И все закончилось на этой поляне… Я остановился, снял фуражку, и в этот момент подошел Ванька. Я внезапно обозлился на него, от хорошего настроения не осталось и следа, как я и предполагал:
— Ты чего приперся сюда, капитан?
— Так нет же никого! Чего я там буду сидеть?
Я только устало махнул рукой и пошел к другой повозке. Погибших не было, но на земле валялись тюки с солдатским обмундированием, правда, без обуви. Да, не было бы счастья.… А обувь, между прочим, нам и не нужна. Мои сапоги отлично подремонтированы лесником Герасимовичем, а у капитана трофейные офицерские, еще добротные. А вот одежка-то наша поистрепалась, и нам находка кстати. Хотя здесь и погибли наши солдаты, но сопли нечего разводить, война есть война. Надо вот только осмотреться. Может еще убитые есть. Я заметил подходящий дуб, забрался на него, достал бинокль и внимательно осмотрел поляну. Убитых больше не было, это уже хорошо, а этих нужно похоронить. Пока я раскачивался, капитан уже занялся этим делом, из бомбовой воронки временами показывалась его голова, и я направился к нему.
Ванька, действительно, стащил убитых в воронку и теперь закапывал. Я предложил свою помощь, но он отказался, причем, как-то зло. Что же, я его понимаю, везде нервы! Капитан сделал аккуратный холмик. Выбрался наверх и уселся рядом со мной:
— Как там?
— Нормально, убитых больше нет. Наверное, они оба здесь.
Ванька кивнул, а я продолжил:
— Хорошо, что лошадей мертвых нет, а то бы и не подошли сюда никогда. Наверное, постромки перебило осколками, они и убежали.
Капитан задумчиво ответил:
— Да, конечно.
Я легонько хлопнул его по спине:
— Пойдем, посмотрим, что нам досталось? Авось пригодится.
— Конечно, пригодится. Продукты здесь, я уже смотрел. А там что?
Он махнул рукой в сторону второй двуколки.
— Там обмундирование, Ваня. Новенькое, только немного землей присыпано.
Капитан безразлично сказал:
— Тоже пригодится.
Я поднялся и подошел поближе к съестному. На земле валялись коробки, ящики, мешки. Некоторые целые, некоторые побиты осколками, но выбор есть. Сухари, тушенка, крупы различные, сахар — целое богатство. Я оглянулся, капитан сидел на прежнем месте:
— Вань, кончай горевать. В калачном ряду я уже побывал, теперь пойдем в мануфактурный!
И уже серьезно добавил:
— Пошли, Ваня, некогда нам.
Капитан поднялся с земли, и мы пошли к обмундированию, обходя многочисленные воронки. Он сначала молчал, а потом зло сказал:
— Вот, гады! На две повозки столько бомб не пожалели. Видать, у них боеприпасов по горло.
— Конечно, на них вся Европа пашет!
Подошли и стали подыскивать подходящие размеры. Мы с капитаном примерно одинаковые были, поэтому особого труда нам это не составило. Потом переоделись и взяли еще по одному комплекту в запас, но неожиданно обнаружили мешок с нижним бельем. Вот это удача, правда, пришлось снова переодеваться, но это было даже приятно. Белья тоже взяли по комплекту, а вот пилотки брать не стали. Я остался верен своей фуражке, хоть и битая-перебитая, но это моя гордость. А капитан оставил себе пилотку штабного писаря Юрки Тимофеева, принявшего смертный бой с фашистскими танками и скончавшегося от ран в лагере для военнопленных. Потом набрали продуктов, в общем, затарились по максимуму, с такой ношей быстро не пойдешь. Но есть и положительная сторона — вес быстро убывает в зависимости от скорости передвижения. Короче, смотрелись мы со стороны, как караван верблюдов. Даже не верблюдов. И ишаков мужицкого пола, в количестве, двух особей. А пока мы затаривались, то Ванька почему-то все время крутил головой, явно к чему-то прислушиваясь. Я же не обращал на это никакого внимания, но капитан вдруг поднял вверх указательный палец:
— Тихо, Вить! Слышишь что-нибудь?
Я только рукой махнул:
— Не слышу я ничего! Давай, пошли.
— Да погоди ты! Что-то непонятное.
Я начал прислушиваться, действительно, до нас доносился неясный гул. Мы стояли, почти не дыша, а звук то усиливался, то пропадал совсем. Наконец, я стал что-то соображать:
— Ваня, ты знаешь, что это такое?
— Без понятия, шум какой-то, я давно его слышу.
Тут я такими глазами посмотрел на Ваньку, что он даже отшатнулся от неожиданности. А я уже почти кричал:
— Ванька!!! Дорогой мой человек! Это же фронт! Это же наши! Наши!
А капитан повел себя как-то странно, у него подогнулись колени и он рухнул на землю, чуть было не свалившись в воронку. Я среагировал мгновенно, тут же упал пластом, столкнул Ваньку в воронку и скатился туда собственной персоной. Потом скинул мешок, осторожно подобрался к краю воронки и приготовился к бою. Но вокруг ничего не происходило и было совершенно пусто, как на футбольном поле во время перерыва.
Зато позади меня стали раздаваться смешки, вполне идиотские для нашего положения. Я повернулся, Ванька начинал уже хохотать, постепенно набирая обороты. Ничего не понимая, я зашипел на него:
— С ума, что ли, сбрендил? Отставить, капитан!
Но мой серьезный вид еще больше раззадорил Ваньку, и он уже не мог остановиться, хохоча во все горло. Я молча и хмуро смотрел на его веселье, но постепенно и меня стало забирать, и через некоторое время уже и я не мог остановиться. Наконец, когда сил смеяться уже не осталось, нам пришлось успокоиться, я все-таки поинтересовался у капитана:
— А ты чего повалился-то?
— Да я не знаю! Что-то вдруг ноги ослабли, от радости, наверное.
