Через неделю охранники стали заходить в эту камеру только в марлевых повязках, зловоние от гниющих ран стояло ужасное. Уолк вообще не мог пошевелиться, кровь и гной намертво присохли к пластику крышки стола, на которой он продолжал лежать. Можно только удивляться, как не началась гангрена или общее заражение крови. Только к вечеру 5 февраля, на десятый (!) день после захвата корабля ранеными занялись корейские медики. До этого никому никакой помощи оказано не было.
Уолка привязали за руки и за ноги к металлическому столу. Корейцы резали по-живому, не прибегая к средствам анестезии. Крики Стивена были слышны в камерах на всех этажах, и многие моряки подумали, что кого-то из них уже начали пытать каким-то средневековым способом.
Улучшения после такого варварского лечения не наступило, и через неделю вечером (в Корее, как показалось американцам, начало всех начал, по большей части нерадостных, приходилось почему-то на вечера) охрана положила Уолка на носилки, укрыла с головой одеялом и на джипе (не наш ли ГА3-69) доставила в одну из пхеньянских больниц. Условия показались американцу просто дикими, особенно ужасающая грязь в крошечной палате и полная антисанитария. Перевязку делали раз в два дня врач и две медсестры.
В больнице, где ни один человек ни слова не понимал по-английски, моторист «Пуэбло» провел 44 дня. Больному полагались сигареты, спички, северокорейские журналы, прославляющие коммунистический режим и вождя, колода игральных карт и графин с водой. Поскольку воду никто и не думал кипятить, раненый подхватил еще и дизентерию. Каждый прожитый день он отмечал царапиной на штукатурке стены. В корейской больнице Стивену исполнилось 20 лет.
Лечение заключалось в том, что врач парой пинцетов запихивал длинную полосу бинта, густо пропитанного отвратительно пахнущей мазью (Вишневского?) в открытые раны Стивена, невзирая на его отчаянные вопли. Впрочем, дело молодое, раны начали заживать, и каждый раз доктору все труднее было впихивать прежнее количество бинта. В один из дней обнаружился курьез с бинтом, вызвавший живой интерес медперсонала. Оказывается, кровать имела какое-то отверстие, которое корейцы старательно нашпиговывали своей маслянистой дрянью уже много дней! Но это ни на кого не произвело впечатления — Уолк усмотрел в этом примету каждодневной жизни в КНДР. Ежедневно больному делали несколько уколов и ставили капельницу на ногу. Иногда ему казалось, что никакая медицина не поможет его несчастной нижней конечности, раздутой вдвое против нормального размера, но в конце концов молодость взяла свое, и больной пошел на поправку.
Стивен провел много дней в тяжелых раздумьях — что сталось с его товарищами. Больше всего его беспокоило, не отправлен ли экипаж домой, не брошен ли он в Корее в одиночестве.
Дело уже ощутимо склонялось к выписке, когда пофигисты-эскулапы занесли в рану инфекцию, и началось подкожное нагноение. Снова безо всяких анаболиков кожа взрезалась ножницами, гной выдавливали, и снова начался цикл «пинцеты-бинты-мазь». В конце концов, только за три дня до возвращения в тюрьму он смог самостоятельно встать с кровати и сделать несколько шагов. Зеркала не было, но в верхней части дверного проема оказалась застекленная фрамуга. Впервые за два с половиной месяца Стивен увидел свое отражение и ужаснулся. Он похудел на 25 килограммов. В этом нет ничего удивительного, больничный рацион почти не отличался от тюремного, за исключением ежедневного яблока и изредка стакана козьего молока.
Как бы там ни было, полтора месяца назад его отсюда вынесли на руках, а возвратился он на своих ногах, изо всех сил хватаясь рукой за поручень лестницы, чтобы не упасть от слабости. Первыми его встретили коммандер Бучер и офицеры, и это, вспоминает Уолк, самое приятное впечатление за все время в плену.
Позднее Стивену пришлось еще раз столкнуться с корейскими врачами. С детства он страдал увеличенными миндалинами, корейцы решили удалить гланды довольно оригинальным способом. Прежде чем брать миндалину специальным зажимом, они… привязывали ее толстой бечевкой. «Я предполагаю, — вспоминает Уолк, — это делалось на случай, если я проглочу вырванную миндалину или вдруг выплюну ее на пол!» Разумеется, и здесь всякая анестезия отсутствовала.
СЕКРЕТНО; МОЛНИЯ; NODIS; CACTUS,
ТЕЛЕГРАММА
28 января 1968 года.
Госдеп США — посольству США в Республике Корея 0152Z.
Текст ответа на заявление, сделанное Старшим Представителем Комиссии по перемирию:
«1. Я получил сообщение, которое Вы (генерал-майор Пак Чунг Гук) послали мне по каналам Наблюдательной Комиссии нейтральных государств.
2. Мой ответ следующий: политика правительства США относительно корабля “Пуэбло” и экипажа обнародована Президентом Соединенных Штатов 26 января: “Мы продолжим использовать любые доступные средства, чтобы найти быстрое и мирное решение проблемы”.
3. Экипаж “ Пуэбло” — военнослужащие, действующие согласно приказам Флота США. Двое из них — гражданские ученые, специалисты в области гидрографии. Вы захватили этих людей силой оружия. По крайней мере, они имеют право на защиту Женевской Конвенции 1949 года, подписанной вашей страной.
4. Я успокоен информацией из неофициальных источников, что моряки пребывают в хорошем состоянии, раненые получают нормальное медицинское обслуживание и что тело умершего сохранено.
5. Было предложено, чтобы дальнейшие детали сообщались через прямой контакт между обеими сторонами. Я поэтому запрашиваю имена раненых и погибшего и прошу немедленной встречи старших представителей обеих сторон, чтобы обсудить и решить этот вопрос быстро. Мы согласны на любую встречу, частную или открытую».
7. Использовать код Nodis Cactus для сообщений этой серии.
Раек
ДМ3 — Демилитаризованная зона на Корейском полуострове.
Пункт Панмунчжон,
Дом переговоров войск ООН и КНДР,
2 февраля 1968 года.
В начале февраля 1968 года на банкете в честь делегации румынской компартии секретарь ЦК Трудовой партии Кореи Ким Хван Хур неожиданно проявил инициативу. Ситуация, его словами, сложилась не в пользу США, которые только усугубляют свое незавидное положение разоблаченного агрессора. «Империалисты вновь пытаются ввести в заблуждение мировую общественность, вмешивая в это дело Объединенные Нации… зачем? Ведь уже имеется прецедент решения таких вопросов в комиссии по перемирию». Это была очевидная ссылка на инцидент четырехлетней давности. Тогда, в 1964 году пилоты американского военного вертолета по неосторожности нарушили границу, были задержаны в Северной Корее и провели год в тюрьме. США оказались вынуждены письменно подтвердить факт нарушения воздушного пространства КНДР. На следующее утро, 2 февраля, контр-адмирал Смит и генерал-майор Пак уже сидели лицом к лицу в Панмунчжоне — но не за огромным столом под зеленым сукном, а у маленького столика для частных бесед за чашкой чая. На этот раз, уже без оскорбительных выпадов в адрес американского президента, кореец в более или менее цивилизованной фразеологии предлагал США признать преступный акт по ранее предложенной формуле «трех А»: признать, извиниться, заверить… С этого момента в Панмунчжоне пошел новый отсчет встреч — «частных».
«ПИТ» БУЧЕР
Это, признаться, очень нелегко — утешать обезумевшую от горя жену своего старого товарища и одновременно пытаться организовать его гибель!
В те ужасные дни Алан Хэмпфилл, подключив все свои связи, отчаянно лоббировал через военно-морскую разведку и службу информации флота свою инициативу — уничтожить Пита Бучера любым способом, какой только возможен, включая прямую воинскую операцию, которая или освободит экипаж «Пуэбло», или приведет к смерти его командира.
Хэмпфилл очень тепло относился к Питу, но по-настоящему близкими друзьями они никогда не были: слишком разные темпераменты. Бучер как человек общественный постоянно нуждался в человеческом окружении, Хэмпфилл ярко выраженный индивидуал. Но Алан всегда испытывал к Бучеру глубокое уважение и чувствовал, что оно взаимно. Они познакомились на дружеской попойке в доме Уолта Бурикена, офицера-сослуживца с подлодки USS Ronquil (SS-396), и там же едва не подрались.
Хэмпфилл получил назначение, когда лодка стояла в заводском ремонте, вернувшись из дальнего заграничного похода. Первый день на борту «Ронкуил» был поистине ужасен. Алан спустился в машинное отделение и, нажав тревожную кнопку, сыграл учебную аварийную тревогу. Сработала только половина сигнальных лампочек. Через пару недель, облазав всю лодку от киля до верхушки перископа, офицер-механик осознал всю плачевность ее технического состояния. Список неисправностей оказался таким длинным, что командир лодки вздрогнул, прочитав его, и спросил, не намерен ли новый офицер дать бумаге официальный ход?
