ними вместе. Паломники остановились за городом Гао — обычай их был [таков] во времена сонгаев, чтобы они, когда возвращались, останавливались вне города и не входили иначе, как испросив совет у аскии и после просьбы к нему о разрешении [этого]. Аския выходил для встречи с ними, одаривая их одеждой и убором, просил их о молении за него и стяжал через них благословение. И когда прибыли упомянутые паломники — а было то во времена аскии Дауда, — они остановились за городом по всегдашнему их обыкновению. Аския услышал о том, потом к нему явился их посланный, передавший ему их послание. Альфа Кати оказался у аскии. Аския вышел с несколькими начальниками города и предложил альфе Кати выйти к паломникам вместе с ним; и тот так и поступил. Они прибыли к паломникам — аския и те, кто с ним [был], сошли [с лошадей], и к ним подошли паломники. А аския сам встал из уважения и почтения к ним и поцеловал им руки. И приблизился человек из Канты, о коем ранее говорилось, что он был из рабов аскии, и аския встал к нему, а он не знал того и не ведал его происхождения, пожал руку и хотел поцеловать руку его. Но позади аскии стоял уандо, а он знал того помянутого паломника из Канты и знал его происхождение и отчество. И он сказал: “Убери свою руку из руки аскии! Ты берешь его руку своей рукой — вышел ты не из тех людей, что могут это! И как же ты /
112/, раб его, что тебя толкнуло на рукопожатие с государем? Уж не этот ли твой выезд из Мекки?!” Уандо схватил паломника за руку, вырвал ее из руки аскии — и поклялся, что отрежет руку его, что вложил он в руку аскии.
Людям то показалось серьезным, и они поразились паломниковой дерзости в отношении руки аскии, когда вкладывал он в нее свою руку. А альфа Кати сидел рядом с аскией и молчал. Аския обернулся к нему и сказал: “О Махмуд, что ты скажешь об этом предмете? И каково вознаграждение тому, кто не знает своих возможностей?” Альфа Кати сказал: “А разве не то, чтобы ты отсек его руку? Это же самое близкое к нему!” И сказал ему аския: “Умоляю тебя, ради Аллаха, законно ли отсечение его руки за это?!” Альфа ответил: “Как же незаконно отсечение руки тому, кто стоял в Арафе, обошел вокруг Каабы, положил эту руку на Черный камень, потом ею дотрагивался до столба ал-Йемани, ею бросил два камня[268], потом посетил посланника, да благословит его Аллах и да приветствует, и положил руку эту на сиденье посланника Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, на его благородном минбаре, потом вошел в благородный садик и положил руку на его решетчатую ограду, положил ее на могилу Абу Бекра и Омара, да будет Аллах доволен ими обоими, потом же не сложил руки со всеми этими заслугами, достоинствами и похвальными деяниями, пока не пришел к тебе, пожимая тебе ею руку, дабы ты его одарил малым и скорым удовлетворением из числа мирских удовольствий. Нет, эта рука имеет право, что бы ее владельцу из-за нее завидовали, чтобы он ее охранял от загрязнения и не соглашался пожать ею твою руку. Когда он ею дал тебе рукопожатие, мы думали, что наступил для нее худший конец. Мы прибегаем к Аллаху для избавления от того!” И когда Дауд выслушал, склонившись, его речь, то встал к тому паломнику из Кангы (а слезы текли /113/ и капали из его глаз), говоря: “О горе нам! Мы ведь совершили ошибку: поистине, мы износились не по годам!” И поцеловал он руку тому и пожаловал ему сто тысяч [каури]. Он отдал повеление относительно уандо — и с головы того сорвали его тюрбан и отхлестали по щекам; аския же бросил его в тюрьму и уволил его с той его должности. Потом аския сказал паломнику: “Я тебя освобождаю ради святости руки твоей, и освобождаю в племени отца твоего пятьдесят человек и пятьдесят человек — в племени твоей матери, и снимаю с них государственные повинности!” Затем сказал альфе Кати: “Если бы не ученые, поистине, мы были бы в числе погибающих. Да наделит тебя Аллах благом вместо нас!” Потом они вернулись в город, и когда аския вернулся в свой дворец, то послал альфе Кати десять одежд и пятерых рабов, сказав: “Это твоя награда за то, что ты вмешался в [дело] между мной и неповиновением Аллаху и гневом его. Я обращаюсь к величию Аллаха и его могуществу за прибежищем от того!”[269].
Добродетели аскии Дауда, его благодеяния ищущим науки, славное его поведение с подданными больше того, чтобы привести [хотя бы] некоторые из них. Так как же [изложить] их вое? И проследить их было бы [слишком] долго.
А из [примеров] его благожелательности и его уважения к ученым и праведникам и его терпеливости по отношению к ним — то, что мне рассказал один из наших наставников [о том], что случилось между аскией и факихом Ахмедом ибн Мухаммедом ибн Саидом, потомком кадия Махмуда ибн Омара ибн Мухаммеда Акита, когда Ахмед пришел к аскии в Гао с господами факихами Мухаммедом Багайого и его братом Ахмедом — сыновьями кадия Махмуда Багайого, да помилует их Аллах, [и] когда аския Дауд приказал, чтобы один из них двоих принял должность судьи в Дженне, и упрашивал их обоих о том. И уговаривали их люди, но [кандидат] отказался. Аския же усилил настояния в том, так что они оба бежали, вошли в мечеть и оставались в ней несколько месяцев. Каждый день к ним приходили посланцы аскии, пока не были оба они прощены. Тогда аския сказал: “Нет прощения, пока они двое не прибудут ко мне в Гао, а мы будем благословлены через их появление!” И они выехали /114/ к нему, а вместе с ними выехал к нему факих, упомянутый Ахмед ибн Мухаммед ибн Саид, пока они не приехали к аскии. А их приезд пришелся на пятницу. Факих Ахмед ибн Мухаммед ибн Саид пришел к аскии один, оставив обоих упомянутых шейхов в гавани, т. е. в гавани Гао. Факих вошел к нему и нашел аскию в пятничном собрании, согласно их обычаю, а позади него стояли его рабы-евнухи; было их около семисот. На каждом из них было шелковое одеяние. И если аския
