небытием, болью и… Обретёт ли человеческая душа желанное спокойствие, или страдание продолжится? И если так, то какой смысл в прекращении
якобы-существования? Муза говорит опустошённому ученику, что это нравственный урок для тех, кто остался. Испытание, тяжелее которого нет ничего на свете. Неисцелимая боль, которую придётся принять, научиться жить с ней. Хочешь вырвать с корнем – ничего не выйдет, потому что это непосильная задача. Одно неосторожное прикосновение – и появятся новые ростки, и ни один нож не сможет их срезать. Любовь – единственное лекарство, делающее человека сильнее, мудрее, лучше; продолжать любить через боль – вот что остаётся одиноким душам, и, может быть, это поможет им не замёрзнуть в холодные дни.
Никита кивает, делая вид, что соглашается с каждым словом учительницы, но в глубине души понимает: она тоже не верит. Не верит в то, что можно принять и смириться. Не верит в то, что любовь – это лекарство… Возможно, лишь на короткое время, но не дольше. Настанет день, когда боль вспыхнет пламенем новой жизни и обрушится на плечи тревожного странника. И Кит уже чувствует её ледяное дыхание и не знает, как противостоять зловещим бурям.
Алекс (одной рукой держит костыли, а другой сжимает потухшую сигарету. Затягивается и не замечает, что её давно пора выбросить). Ну, что говорят врачи? Будешь ходить?
Кит (подъезжает к Алексу на инвалидной коляске и не смеет поднять глаза, опасаясь столкнуться с его насмешливым взглядом). Да. Инвалидом не останусь.
Пауза длиною в вечность. Алекс разворачивается лицом к собеседнику, и тот невольно вздрагивает. Это лицо мёртвого человека, который всё ещё ежедневно выполняет привычные действия, потому что того требуют обстоятельства. Но душа давно покинула уставшее тело, и где она теперь – бог знает, но точно не здесь, не в этом пространстве и времени.
Алекс. Что ж… Рад за тебя. Надеюсь, что твоя мечта сбудется (медленно подходит к Никите, опираясь на костыли. Останавливается так близко, что Кит слышит его прерывистое дыхание).
Кит. Спасибо. А… ты?
Алекс (улыбается. Глаза превращаются в узкие щёлки). Мне плевать. Если бы я мог, то умер бы вместо Макса и Лины. Да я бы всё сделал, чтобы их мечты исполнились! (смотрит на свои руки). Что я теперь могу? Я бессилен.
Кит. Мне очень жаль. Но ты не виноват в том, что случилось. Никто не виноват.
Алекс (отворачивается, подходит к перилам, облокачивается и ставит костыли рядом). Зачем ты это говоришь? Я взял машину у брата. Я был водителем. Разве этого недостаточно?
Кит (качает головой). Ты этого не хотел. И я тоже. Но… (внезапно умолкает; к горлу подступает ком, который юноша не в силах проглотить).
Алекс. Ты тоже чувствуешь себя виноватым. Конечно. Иначе и быть не может. Мы виноваты хотя бы потому, что выжили.
Кит (кивает). Алекс… А если бы всё было наоборот?
Алекс. Если бы всё было наоборот!
Кит. Макс и Лина… Они ведь были достойнее… да?
Алекс. Если честно, ты с первого взгляда мне не понравился. А они были моими настоящими друзьями. Мы многое пережили вместе. И если бы вместо них погиб ты… Да, я бы этого очень хотел.
Кит. Я знаю…
Алекс (прижимает пальцы к вискам). Это бесполезный разговор, Кит. И я лишь хочу предложить тебе… Давай больше никогда не будем видеться? (не дожидаясь ответа, медленно направляется к двери. У самого входа в больницу он оборачивается). Ты выжил. Докажи, что чего-то стоишь. И если ты не исполнишь свою мечту, я найду тебя и убью! Клянусь.
Кит (опускает голову). Клянусь, я не подведу.
***
Свинцовая тьма опустилась на плечи тревожных пассажиров, и автобус-призрак остановился на середине главы недописанного сценария. Никто не объявил остановку и не распахнул двери – это временная пауза в прерванном действии старой пьесы. Никита открыл глаза и долго не понимал, что с ним происходит и чьи ласковые руки влажным полотенцем отирают пот со лба. Он слышит чей-то насмешливый голос, который с подчёркнутым равнодушием сообщает молчаливым зрителям о смерти бесстрашного бариста. Конечно, это тот самый нахальный мальчишка по имени Кит. А ведь этот веснушчатый подросток-клептоман похитил имя Никиты, которое юноша хранил в памяти так же бережно, как древнее сокровище, найденное в пещерах гениальных предков. И если бы можно было начать путь заново, шаман из космоса никогда бы не бросился на помощь рыжему обманщику.
Бариста приподнялся на локтях, но тотчас же рухнул на колени Миры. Он ощутил острую боль в затылке, как будто кто-то вспарывал его голову клинком. Кажется, эта храбрая девушка плакала, и Никита не мог её утешить, потому что был слишком слаб и потому что боялся узнать причину этих беззвучных слёз. Мира – дитя вереска, и она не боится мечтать в настоящем времени. Но юноша вдруг подумал, что девушка, возможно, украла его мечту. То, ради чего он так много трудился, и то, для чего существовал долгие томительные годы, осталось лишь плодом воображения. А Мира не такая: она не умеет сдаваться и готова свернуть горы во имя своей мечты.
– Боже мой! Что с ним будет? Сколько уже времени он в таком состоянии? – тётя Груша суетится вокруг больного, но ничего не делает, чтобы облегчить его страдания. Краем глаза Никита видит, с каким вниманием коммерческая писательница разглядывает циферблат часов. Бариста не смог удержаться от кривой ухмылки, исказившей тонкие очертания его губ. Эта нетерпеливая женщина с остервенением дикого зверя борется за каждую бездарно потраченную минуту, но между тем почти никогда не решается сдвинуться с места. Не позволять себе жить только потому, что время уходит, оставляя после себя неподъёмный груз сожалений и неоправданных ожиданий? Никита тяжело вздыхает. Кажется, и он не раз запрещал себе тратить якобы драгоценные минуты на бесплодные мечтания о как будто невозможном счастье.
Юноша откашлялся и попытался заговорить бодрым тоном вполне здорового человека, но из груди вырвался лишь слабый охрипший голосок:
– Я не умер.
Ласковая рука коснулась его горячего лба.
– Ты всё ещё слаб.
Никита поднял голову и, превозмогая боль, повернулся в сторону целителя. Он ещё никогда не слышал такого спокойного тихого голоса, похожего на колыбельную песню или древнюю легенду о поисках счастья.
– Значит, ты притворялся немым, – сказал юноша, успев уловить на лице Владислава Цепеша лёгкую улыбку. Она скользнула по его губам, как танцующая бабочка, и поставила невидимую печать, скрепив торжественное обещание хранить тишину.
– Что со мной случилось? – Никита обвёл взглядом притихших спутников и заметил, как сильно опухли глаза бедной
