свою мать, Салман задумался: могла ли Захра поступить с ним так же из-за того, что он ставил свою профессию выше нужд семьи? «Может, Азифа забрала ее потому, что хотела уберечь меня от боли? Чтобы дочь не бросила меня, когда станет взрослой?» Этого он никогда не узнает.
– Переехав к тете Пино, вы скучаете по матери? – спросил Наранг, временно отгоняя мысли об Азифе и Захре.
– Каждый день! – говорит Сабин с таким пылом, что Салман невольно улыбается. – Я впервые читаю ее книги. Мне не по себе от того, что я была с ней в одной комнате, когда она их писала. И все же с каждым словом я все больше отдаляюсь от нее. Я отчаянно ищу хоть какие-то следы той, кем мама была до ухода папы. Но она писала эти книги уже после того, как полностью вычеркнула его из своей жизни. Когда я не нахожу в книгах ни намека на ту женщину, которая тайком повезла меня в Бахадурабад на рикше, я начинаю искать ее в других местах. Я присоединяюсь к группе молодых жительниц Карачи, которые катаются по городу на велосипедах, чтобы заявить, что общественные места принадлежат и женщинам тоже. Я присоединяюсь к ним исключительно в корыстных целях. Просто хочу быть такой же смелой, отважной и беззаботной, какой когда-то была мама.
– Вы считаете, что поступили правильно, покинув мать?
– Нет, не считаю, – угрюмо отозвалась Сабин. – Тогда мне это казалось верным решением. Я доверилась не тому человеку. Тетя Пино воспользовалась моими обидами, чтобы разлучить нас с мамой. Она не сказала мне, что мать больна, и меня скрутило чувство вины, когда я узнала, что Сорайя взяла на себя обязанности, которые полагалось исполнять мне. Я должна была оставаться с мамой до самого конца.
– Как вы думаете, вы когда-нибудь вернетесь жить к тете и дяде? – спросил Салман, отчаянно желая, чтобы ее ответ был утвердительным.
– Я вернусь, – уверенно сказала она. – А как же иначе? Я не могу больше убегать от реальности. Мама хотела бы, чтобы я вернулась. Но нужно дождаться подходящего момента.
– Думаю, вам стоит вернуться в дом тети, – сказал Наранг, наплевав на то, что переступает границы, установленные профессиональной этикой, и лишает Сабин возможности прийти к собственным выводам. Да, он пытался направить ее мысли в определенное русло и отчасти подтолкнул к решению. Но Салман чувствовал, что Сабин, которая всегда находила утешение в побеге от реальности, теперь нуждается в поддержке семьи, чтобы легче пережить боль от утраты Назии. Разве он навредит, если позаботится о ее благополучии?
Девушка кивнула и улыбнулась одним уголком губ.
– Ваша мама сейчас лежит рядом с вами, Сабин, – сказал Салман. – Почему бы вам не повернуться и не обнять ее на прощание?
Хоть Салман и опасался непредвиденных действий, которые могли навредить Сорайе, он знал, что Сабин будет ласкова со служанкой. По лицу девушки катились слезы, она повернулась на кровати, крепко обняла Сорайю за талию и заплакала, спрятав лицо на ее плече. Салман поднялся со своего места, достал из кармана платок и вытер собственные слезы.
Один только вид плачущей Сабин напомнил ему о Захре, о том, как она однажды рыдала на его плече, потому что учитель отчитал ее за неуплату школьных взносов. Спустя несколько минут, когда он выводил Сабин из транса, он был уверен, что она ничем не отличается от его дочери.
Очередное предательство
– Можно с вами поговорить, тетя Наурин? – сказала Сабин, входя в салон. – Дядя Асфанд, и вы тоже идите с нами.
Наурин кивнула и повернулась к Асфанду, которому, кажется, не терпелось отделаться от Салима. Он поднялся с дивана, а тот все продолжал говорить об алчных политиках Карачи. Асфанд протер глаза, подавил зевок и махнул Сабин и Наурин, чтобы ждали его снаружи.
Парвин тоже подскочила. Она подошла к Сабин и стиснула ее руку:
– О чем таком тебе нужно с ними поговорить, что этого нельзя сделать при мне?
– Тетя Пино, – холодно взглянула на нее девушка, – это тебя не касается.
– Пино, – сказала Наурин, – тебе пора подниматься к Салману на сеанс. Ах да, я совсем забыла. – Она сунула в руку Сабин небольшой конверт.
– Не нужно, тетя Наурин. Меня не интересуют мамины деньги.
– Тогда, уверена, ты и не разочаруешься! – ехидно усмехнулась Парвин.
Наурин слегка передернуло, а затем она грозно посмотрела на Пино: мол, только рискни продолжить!
– Не лезь в мою жизнь, – категорично сказала Сабин, грозя Парвин пальцем.
Наурин крепко обняла племянницу, успокаивающе потирая ее шею. Девушка опустила палец и пожала плечами.
– Поднимайся в комнату Назии, Пино! – строго велела Наурин. – Время позднее.
– Идем в сад, – предложила Сабин. – Там нам никто не помешает.
Когда Сабин вышла из комнаты с дядей и тетей, Парвин тяжко вздохнула и присела рядом с Салимом. Она повесила голову и сжала пальцами виски, отчасти надеясь, что он предложит помассировать ей плечи, чтобы помочь снять стресс. Но Салим пялился в свой телефон, словно вовсе не замечая, что она в комнате.
«Между нами что-то изменилось?»
– Ты получил мое сообщение? – спросила Парвин.
Он все так же глядел на экран своего телефона, мурлыкая себе под нос мелодию, будто и не слышал вопроса.
– Я спросила, прочел ли ты мое сообщение, – повторила она спустя несколько минут.
– Я тебя слышал! – огрызнулся Салим. – Да видел я твое сообщение. Ты выяснила, что было в письме?
– Чего это ты говоришь со мной таким тоном?.. – растерянно нахмурилась Парвин. – Я же не виновата, что в конвертах нет денег.
– Знаю! – резко бросил он.
– Что случилось, Салим? – Парвин мягко постучала пальцем по его колену. – Мы с тобой на одной стороне. Разве ты не заметил, как мы сегодня отлично ладим? У нас с тобой отличная химия. Еще совсем не поздно, даже сейчас, перевести наши особенные отношения на новый уровень.
– Ты выжила из ума? – отозвался Салим. – Я не люблю тебя. Я никогда тебя не любил. С чего ты вообще взяла, что я проявляю к тебе хотя бы минимальный интерес?
– Но ты был так заботлив и учтив… – Парвин запнулась. Ее сердце колотилось как бешеное. – Я просто подумала…
– Неверно подумала, – угрюмо ответил он. – Я с тобой любезничал только затем, чтобы ты поделилась со мной своими денежками. Сабин бы мне свои ни за что не отдала. Моя любимая доченька меня ненавидит. В любом случае теперь мы знаем, что никаких денег нет, а значит, мне больше ни к чему притворяться. – Он недовольно фыркнул и вернулся к
