стереть все мои детские воспоминания о папе. Но школьные друзья приходят и уходят, сытые по горло моими комплексами и истериками. Би Джаан остается мне единственным другом.
– В итоге вы спрашиваете мать, почему она дала вам пощечину?
– Я знаю почему, – сказала Сабин, и по ее щекам потекли слезы. – А еще я знаю, почему она вечно кричит на меня. Она хочет, чтобы я была сильной. А я сопротивляюсь всем ее попыткам меня закалить. В отличие от мамы, я не боюсь показывать людям свою уязвимость. Все эти годы она прячет собственные слабости, чтобы никто не мог ими воспользоваться ей во вред.
– Откуда вы знаете, что она прячет свои слабости?
Сабин сделала паузу. Медленно и глубоко вдохнула, а затем мягко выдохнула. Вопрос поставил ее в тупик, подводя к центральной загадке, которую она была еще не готова решать. Ей было больно проживать заново и анализировать горестные воспоминания о матери. Поэтому она решила озвучить то, что слышала от других, надеясь, что это не сослужит Назии дурной службы.
– Однажды тетя Долли кое-что рассказывает мне. Вскоре после того, как мама устроилась на работу в газету дяди Фарида.
– Что она говорит? – спросил Салман, притворяясь, что ничего об этом не знает.
– Она говорит, что мама спит с женщинами, – губы Сабин дрожали на каждом слове. – Я не понимаю, что она имеет в виду. Но, судя по тону тети Долли, мама делает что-то плохое. В следующие несколько месяцев мама приходит домой позже обычного. Наконец я спрашиваю, где она пропадает. «На работе, бети», – отвечает она. «О! – восклицаю я с укором. – Это там ты с женщинами спишь?» Мой вопрос явно тревожит маму до глубины души, и она спрашивает, где я услышала такое выражение. Когда я повторяю слова тети Долли, мама бранит меня за дерзость и велит Би Джаан уложить меня спать в другой комнате. Услышав, как она выкрикивает этот приказ экономке, я понимаю, что совершила ошибку. Весь остаток вечера я лежу на кровати в гостевой комнате с Би Джаан, спальня матери – прямо за стенкой. Я ворочаюсь всю ночь, не могу уснуть. Из маминой запертой комнаты доносятся приглушенные рыдания, напоминая мне, как всего несколько жестоких слов могут непоправимо ранить человека.
– В итоге вы извиняетесь перед ней?
– Нет. Слова тети Долли продолжают крутиться в моем сознании следующие несколько лет, особенно после одного случая в средней школе, когда моя одноклассница Садия перестает общаться со своей подружкой Найлой, потому что та поцеловала ее в щечку. «Она думает, что я хочу спать с женщинами, – с издевкой рассказывает она шумной толпе школьниц на перемене. – Найла чертова лесбуха!» Злорадство Садии меня задевает, заставляя сделать неприятный вывод о том, что за моей матерью числится тот же грешок; что она тоже «чертова лесбуха». Во мне просыпается глубокое отвращение. Когда мама на работе, я открываю ее ящики и просматриваю ее дневники, ищу любые намеки, которые могли бы подтвердить мои догадки. На страницах ее тетрадей, среди пятен чернил, я читаю подробности ее супружеской жизни с папой, которые мама скрывала от меня, – то, как сильно она страдала из-за его исчезновения. С каждой новой записью передо мной вырисовывается образ ДМК как банды буйнопомешанных головорезов, что идет вразрез с папиной слепой преданностью этой партии. Между этими записями находится всего один короткий абзац о ее дружбе с тетей Долли. Мама пишет, что их отношения – словно дождь после засухи в пустыне, побег от болезненного прошлого с папой.
– Как вы себя чувствуете, читая эти записи в дневнике?
– Мне жаль мою мать. Но некоторые ее слова меня злят.
– Почему?
– В паре записей она упоминает о своей интрижке с дядей Фаридом. Было неправильно так поступать с тетей Долли.
– Только это вас злит?
– В одной из записей говорится о телефонном звонке от папы, – сказала Сабин, внезапно притихнув, будто она девочка, вспомнившая, что нельзя читать мамин дневник. – Если ее дневнику можно доверять, то много лет спустя папа вернулся и хотел меня повидать. Но мама запретила ему, потому что считала, что он лишился своего права волноваться обо мне. Я читаю это, и меня охватывает ярость. Как мать приняла такое важное решение, не посоветовавшись со мной?! Она могла хотя бы спросить меня, хочу ли я видеть отца.
– В итоге вы спрашиваете ее, почему она так поступила?
– Нет. Мне не хватает духу. Я просто продолжаю читать ее дневники, чтобы найти ответы на свои вопросы.
– Мать знает, что вы читаете ее дневники?
– Не уверена, – сказала Сабин, подумав. – Она всегда держит их в ящиках. Но однажды я нахожу ее текущий дневник на прикроватной тумбочке. А на следующей неделе – на подушке. Еще неделю спустя я замечаю, что она загнула края у нескольких его страниц. Мой детский ум гадает, значит ли это, что она хочет, чтобы я прочла именно эти записи. Так продолжается несколько недель, пока мама вдруг не начинает дружить с дядей Асфандом.
– Почему же? – требует пояснений Салман. – Что меняется, когда она начинает с ним дружить?
– Она вроде как вообще перестает вести дневник. Я продолжаю рыться в ее ящиках, искать тетради, которые мать заполняет своими мыслями. Но ничего не нахожу. Сперва я думаю, что она спрятала их в каком-то новом месте. Но спустя несколько недель осознаю, что она просто больше не ведет дневник. Ей это не нужно. То время, что она тратила, чтобы излить свои мысли на бумагу, она теперь проводит с дядей Асфандом. И общение с ним, кажется, заменяет ей дневник.
– Что вы чувствуете по этому поводу?
Сабин вспоминает, как подростком проснулась в холодном поту от кошмара, в котором мать ее бросила. Она подавила крик, сделала глубокий вдох и включила настольную лампу. Залпом выхлебав стакан воды, девочка заметила, что мамы нет рядом с ней в постели. Встревожившись, она побежала к двери и выглянула на веранду. И ахнула от ужаса, когда увидела, что мать обнимается с дядей Асфандом, а затем идет с ним в гостевую спальню.
– Я не знаю, как реагировать, когда вижу, что она заходит с дядей Асфандом в ту комнату, – сказала Сабин Салману. – Меня тянет постучаться к ним и под каким-нибудь предлогом вернуть ее. Но я подозреваю, что она не пойдет. Снова ложась спать, я молюсь, чтобы дядя Асфанд умер, чтобы мама перестала проводить ночи с ним. Но господь всегда умел игнорировать мои молитвы и исполнять все с точностью до наоборот. Здоровье дяди ни капли не
