– Я знаю, знаю, просто... – Его лицо потемнело. – Этот проклятый полицейский. Вы видели, как он на меня смотрел? И разговаривал, будто я... какой-то старый маразматик! Я знаю, что совершил ошибку, не проверив замки, но зачем же так свысока смотреть?!
Он уставился на свои ноги, плотно сжав губы.
– Порой такая досада берет... Чувствуешь себя беспомощным. Иногда ведь так и тянет хоть что-нибудь сделать, понимаете?
Я смотрел на унылую, пустынную гладь озера. В виду – ни души.
– А если бы вы свалились в воду?
– Оказал бы всем большую услугу, разве не так? – Генри бросил на меня взгляд и сардонически улыбнулся, вновь став похожим на самого себя. – И нечего так смотреть. Я еще не строю планов, как свернуть себе шею. Уже успел показать себя идиотом. На один день хватит.
Поморщившись, он приподнялся с места.
– Ладно, помогите лучше забраться в эту проклятую коляску.
Пока он залезал обратно, я поддерживал его снизу, после чего покатил кресло к дому. На это Генри не возразил ни слова, из-за чего стало ясно, до какой степени он измотан. В лабораторию я уже совершенно точно опаздывал, да все равно задержался, чтобы сделать ему чаю и убедиться, что теперь он в безопасности.
Когда я встал из-за стола, Генри зевнул и потер глаза:
– Пора привести себя в порядок. Утренний прием начинается через полчаса.
– Да, но не сегодня. Вы не в состоянии работать. Надо поспать.
Он вздернул бровь.
– Приказ доктора, я так понимаю?
– Если угодно, да.
– А пациенты?
– Дженис им скажет, что на утро прием отменен. Если что-то срочное, то пусть звонят в какую-нибудь круглосуточную службу.
На этот раз Генри не стал спорить. Сейчас, когда досада и разочарование покинули его, он выглядел совершенно выжатым.
– Послушайте, Дэвид... Вы ведь никому об этом не расскажете?
– Конечно, нет.
Он облегченно кивнул:
– Хорошо. Я и так себя дураком чувствую.
– Напрасно.
Я уже подходил к дверям, когда он меня окликнул:
– Дэвид... – Генри сконфуженно замолчал. – Спасибо.
Его благодарность ничуть не уменьшила моего чувства вины. По дороге в лабораторию стало до боли ясно, под каким давлением находился Генри последние дни. Из-за меня. Я все воспринимал как должное: не только его помощь в работе, но и в других вещах тоже. Мучило запоздалое раскаяние, что надо было покататься вместе на лодке или просто побольше проводить с ним времени. Увы, я настолько увлекся расследованием – и еще больше своей новой подругой, – что почти совсем забыл про Генри.
«Это мы изменим», – решил я. В лаборатории почти все уже закончено. Как только я передам Маккензи отчеты, эстафетную палочку примет полиция. Вот пусть криминалисты и пытаются использовать мои результаты, а я лично смогу как-то загладить недавние упущения. «С завтрашнего дня, – сказал я себе, – моя жизнь вернется в норму».
Как же я ошибался...
* * *
После суматохи последних двенадцати часов я чуть ли не с облегчением погрузился в клиническую атмосферу лаборатории. Здесь по крайней мере под моими ногами вновь твердая почва. Пришли результаты анализов, подтвердив сделанные ранее предположения. Лин Меткалф была мертва примерно шесть суток, а это означало, что убийца – из каких-то своих гнусных побуждений – почти три дня держал ее в живых, прежде чем перерезать горло. Именно эта рана стала причиной смерти. Как и с Салли Палмер, степень обезвоживания тканей говорила о значительной кровопотере. А низкая концентрация железа вокруг мертвого тела свидетельствовала, что убийство произошло в другом месте, после чего жертву просто бросили на болоте.
Далее, опять-таки как и в случае Салли Палмер, на месте обнаружения трупа не нашлось никаких улик, которые могли бы указать на личность преступника. Почва слишком запеклась под солнцем, чтобы на ней могли остаться отпечатки ног, и за исключением волокон от веревки, зацепившихся за сломанные ногти жертвы, никаких прочих микроследов, с которыми могли бы поработать эксперты, тоже обнаружено не было.
Впрочем, пусть над этими вопросами ломают голову другие. Лично мой вклад в расследование почти завершен. Сейчас я занимался тем, что делал последние слепки шейного позвонка, поцарапанного ножом. Как никогда раньше, во мне росла убежденность, что обе женщины зарезаны одним и тем же орудием. Когда закончу, останется только прибрать за собой – и на этом все. Марина предложила сходить вместе пообедать, чтобы отметить окончание тяжких трудов, но я отказался. Мне так и не довелось переговорить с Дженни, а откладывать дальше просто нет сил.
Как только Марина ушла, я набрал номер Дженни и с таким нетерпением поджидал, когда она возьмет трубку, что испытал чуть ли не физическую боль.
– Извини, – запыхавшись, сказала она. – Тины нет дома, а я была в садике.
– Ну как ты? – спросил я, неожиданно занервничав. Целиком погрузившись в свои мысли, я забыл, что у Дженни могли быть собственные представления о наших с ней отношениях. Причем кардинально отличающиеся от моих.
– Да я в порядке, а ты-то как? Здесь все только и говорят что про клинику. Тебя не ранили?
– Нет-нет. Генри досталось гораздо больше моего.
– Господи Боже, я когда услышала, то подумала... Ну, в общем, я очень беспокоилась.
Надо же, а ведь мне это и в голову не пришло! Отвык, видно, думать о других.
– Извини. Действительно, надо было позвонить пораньше.
– Ничего. Я просто рада, что с тобой все хорошо. Да я бы и сама позвонила, но... – Я напрягся, ожидая продолжения. «Ну вот, сейчас начнется». – Знаешь, я помню, что мы договорились пару дней... поодиночке, да... В общем, я бы очень хотела тебя увидеть. В смысле если ты не против.
Я невольно улыбнулся:
– Конечно, не против.
– Точно?
– Совершенно точно.
Мы рассмеялись.
– Господи, это так глупо! Я чувствую себя прямо как девчонка-тинейджер, – сказала она.
– Я тоже. – Я взглянул на часы. Десять минут второго. ВМанхэм можно добраться к двум, а вечерний прием начинается только в четыре. – Могу прямо сейчас заехать, если хочешь.
– Хорошо.
У нее это прозвучало застенчиво, но я почувствовал, что она улыбнулась. Из телефона донесся мелодичный звук, две стеклянные ноты.
– Погоди секунду, кто-то в дверь звонит.
Брякнула трубка, положенная на стол. Я присел на краешек лабораторного стола, все еще улыбаясь как идиот, и принялся ждать. К черту личную свободу! Все, чего мне хотелось, – это оказаться с ней рядом прямо сейчас. Уже давно я ничего не желал так страстно.
В телефоне слышались слабые звуки радио. Что-то долго она там ходит... Наконец трубку взяли.
– Это молочная лавка? – пошутил я.
Молчание, хотя слышно, как на том конце кто-то сопит. Чуть запыхавшись, будто человек только что с чем-то возился.
– Дженни? – неуверенно спросил я.
В ответ – ничего. Звук дыхания слышался в течение еще пары ударов сердца, а потом раздался мягкий щелчок. Линия разъединилась.
Некоторое время я тупо смотрел на свой мобильник, затем стал перезванивать, путаясь в кнопках. «Ответь! Пожалуйста, ответь!» – молил я. Однако в трубке одни лишь длинные гудки...
Нажав отбой, я кинулся к машине, на ходу набирая номер Маккензи.
Глава 20
Нетрудно догадаться, что случилось. Дом рассказал всю историю. На том же расшатанном столике, за которым мы в свое время ели жареное мясо, лежал надкусанный сандвич, уже начавший коробиться на солнцепеке. Рядом – безразлично наигрывающий какую-то мелодию радиоприемник. Дверь, ведущая из кухни в садик, распахнута настежь, в проеме болтается стеклярусная занавеска, которую постоянно задевали снующие взад-вперед полицейские. Половик из кокосовой копры, ранее лежавший при входе, отброшен к холодильнику. А вот телефонная трубка на своем обычном месте. Там, куда ее положила чья-то рука.
Сама же Дженни словно испарилась.
Когда я приехал, полиция не хотела меня впускать. Они уже отгородили место происшествия кордонами, и толпа соседей с детьми мрачно следила с улицы, как одетые в униформу сотрудники то исчезают внутри, то появляются вновь. Молодой констебль, нервно обшаривавший взглядом загон возле дома, преградил мне дорогу, едва я шагнул к калитке. Выслушивать объяснения он отказался, и его можно было понять: ведь я находился в таком взвинченном состоянии. Пройти разрешили только с появлением Маккензи, который, вскинув руки, все пытался меня успокоить.
– Ничего не трогайте, – сказал он в дверях, будто я сам ничего не понимал.
– Я не новичок!
– Вот и прекратите себя так вести.
Я чуть было не огрызнулся, однако вовремя сообразил, что он прав. Сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки. Маккензи задумчиво меня разглядывал.
– Вы с ней хорошо знакомы?
Захотелось сказать: «Не лезьте в чужие дела!» – но, естественно, такого я не мог себе позволить.
– Только-только начали встречаться, – ответил я и сжал кулаки, увидев, как двое полицейских обрабатывают телефон, снимая отпечатки пальцев.
