князь Дадиани исчез.
Раздались какие-то сигналы. Многотысячная толпа, окружившая площадь и заполнившая крыши примыкавших к площади домов, дружно закричала. С балкона дома Шемир-Хана, первого драгомана корпуса, замахали платочками баронесса Розен и Лидия Дадиани. Тамара стояла за ними.
Показалась коляска с императором и его вечным спутником, генералом Орловым. За ними верхом ехал Розен с офицерами своего штаба. Следом — почетный конвой из грузинских дворян в малиновых с золотом кафтанах и в жёлтых сапогах.
Командующий парадом отдал Николаю рапорт. Царь прошел по рядам, здороваясь с каждой частью отдельно. Мазнул по мне взглядом, но ни слова не сказал. Отдал команду начинать развод.
Роты прошли церемониальным шагом. В первой шеренге шагали гренадеры с нафабренными усами и застывшими в ужасе лицами[3]. Из-за грязи часто сбивались с ноги. Царь недовольно морщился. Батальон произвел смену. Часть солдат отправилась по местам караула. Остальные выстроились перед царем.
— Штаб- и обер-офицеры! Ко мне! — на всю площадь гаркнул царь.
Мы кинулись к нему. Окружили плотной толпой, выстроившись в слабое подобие каре.
— Где полковник Дадиан⁈
Кто-то доложил, что князь сказался больным и покинул площадь.
— Привести его!
Вся площадь погрузилась в молчание. Всем стало ясно, что происходит нечто экстраординарное.
На площадь прибежал запыхавшийся Дадиани. Остановился в десятке метров от императора. Приложив два пальца к козырьку, твердым чеканным шагом приблизился к царю. Отрапортовал.
— Ты обманул мое доверие, князь! Ты не достоин носить аксельбанты. Снять!
Дадиани замер ни жив, ни мертв. К нему подбежал какой-то старичок в больших чинах и стал трясущимися руками отстегивать серебряный шнур. Царь отстранил его и под треск мундира резким движением сорвал аксельбант вместе с погоном. На балконе дома напротив в обморок упали и мать, и дочь Розены. Тамара склонилась над ними, пытаясь привести в чувство.
— Поручик барон Розен! — громко позвал Николай сына старого барона.
За моей спиной в толпе зашумели. «Розог? Царь требует розги? Неужто сечь будут князя⁈»
— Держи! Поздравляю тебя моим флигель-адъютантом.
Царь бросил аксельбант молодому офицеру.
Старик Розен не выдержал прилюдного унижения. Всем было ясно, что награда сыну — всего лишь подачка. Наместник уткнулся в плечо подошедшему к нему императору и зарыдал.
— Арестовать полковника Дадиани! — громко приказал император, не обращая внимания на орошавшего слезами его мундир барона.
Тут же два жандарма увели князя к заранее подготовленному закрытому возку.
— Как я умею карать, так умею и миловать… — вдруг обратился Государь к офицерам. — Прапорщик Варваци! Ко мне!
Я вышел из шеренги. Приблизился.
— За усердие твое жалую перстень с бриллиантом!
Я не знал, что мне следовало делать. Застыл истуканом. Ко мне подскочил Орлов. Сунул в руку перстень. В толпе офицеров раздались шепотки.
Сцена, и вправду, выглядела странно. Можно было подумать, что меня наградили за низвержение командира Эриванского полка. Лишь Тамара и Розен ведали об истинной причине высокой награды.
[1] Хан-Гирей действительно не явился к Государю в Тифлис, хотя его ждали. Мы предлагаем ничем не подкрепленную версию его странного поведения. Кстати, делегатов горцев он все же собрал. Не триста человек, как было поручено. В три раза меньше. И большую их часть составляли горцы на русской службе. Толку от встречи с ними царя было меньше, чем чуть-чуть.
[2] Все мемуаристы обвиняли баронессу в этом деле. И не беспочвенно. По прошествии многих лет случилась странная история. Баронессу обворовал собственный управляющий. Речь шла о ста тысячах рублей — огромной по тем временам сумме. Но в суд баронесса не подала. Почему? Боялась огласки? И закономерного вопроса, откуда такие деньги у вдовы, живущей на пенсию мужа⁈
[3] По свидетельству многих очевидцев император Николай Первый внушал людям неподдельный и малообъяснимый ужас.
Глава 14
Время отдавать долги
Трагедия на площади опрокинула семейство Розенов. Жилая часть Дворца погрузилась в скорбную тишину. Ее прерывало лишь рыдание женской половины семьи барона. Плакали все — Лидия, ее сестры, даже Тамара, — но не старая баронесса. Елизавета Дмитриевна шипела на дочь, требуя «держать лицо».
— Государю мало нашего унижения! Он приказал, чтобы сегодня я непременно прибыла на бал. Вместе с тобой, моя дорогая. Ты вытрешь слезы и отправишься со мной. И будешь танцевать, улыбаться и всем своим видом показывать, что нас так просто не сломить. Следует дистанцироваться от князя. Пусть все видят, что барон еще на коне!
На коне⁈ Тифлисское общество, как чуткий флюгер, избегало отныне семейство Розенов. Еще вчера все искали баронской милости. Сегодня же сторонились Дворца, как чумного барака. Ни одного просителя! Ни одного визита!
— Но маман!… Как же я справлюсь со своим горем?
— Светский такт, дорогая. Только так и никак иначе. Простым смертным этого не понять! — баронесса окинула меня презрительным взглядом.
— Что с моим мужем? Куда его увезли?
— В Бобруйск, — ответил дрожащим голосом вошедший в комнату барон. — Его будут держать в крепости под арестом, пока будут длиться следствие и суд.
— Суд? Это невозможно! Моя жизнь разбита! Что будет со мной и моими детьми, если князя отдадут в солдаты⁈
— Сотни офицеров через это прошли, дорогая! Начать все сначала — это не конец. Можно вернуть себе и ордена, и дворянское достоинство.
— Я должна быть с мужем, — решительно заявила Лидия. — Чем я хуже Волконской, Нарышкиной или милой Анечки Розен?
— Молчи, несчастная! Не смей вспоминать декабристов! Хватит нам твоего мужа! — зашипела на дочь баронесса.
Старая карга! Будто это не она виновата в том, что случилось!
— Я еду в Бобруйск! — твердо ответила Лидия.
Я встал и подошел к ее стулу.
— Лидия Григорьевна! Для меня будет честью сопровождать вас до Кубанской Линии!
— А я останусь с баронессой! — Тамар встала рядом со мной, смело глядя в глаза Елизавете Дмитриевне. — За всю вашу доброту, за ваше участие мы не можем поступить иначе. Думаю, вам, Ваша Светлость, не помешает дружеское плечо даже такой дикарки, как я!
Баронесса вдруг разрыдалась. Розен бросился к ней. Стал поглаживать по плечу. Шептать что-то ласково-успокоительное. Потом подошел ко мне и протянул руку. Я крепко пожал ладонь старого солдата, получившего свою первую награду за храбрость на поле боя под Аустерлицем.
— Я еще наместник и мое слово на Кавказе — закон! Что бы ни думали эти прохвосты, вчерашние льстецы! Не волнуйся, дочка, я все
