будет литься кровь годами, если оставить все, как прежде. Вот он, царь! Сидит передо мной, а я не могу ничего сделать! Признаться, ему, что я попаданец⁈ Что знаю будущее в крупную клетку? Что он сам роет себе могилу?
Мое отчаяние и растерянность Николай понял по-своему.
— Ты заблуждаешься, прапорщик. Не понимаешь ни меня, ни моей роли, ни моих прав, — увидев мои вздернутые брови, он крикнул. — Не перебивай! Знай же, я каторжник на троне! Закон — мои цепи! Нет у меня возможности его преступать! И нет такого права у тех, кто обличен большой властью! Пригрел барон Розен змею на своей груди. И тем позорит меня, своего главного начальника! Одно тебе обещаю твердо! С князем Дадиани поступлю по закону. Учиню следствие. Как оно решит, так и будет! Теперь ступай. Свита на подходе.
Я отступил на два шага. Четко развернулся, щелкнув каблуками. И полез вниз в провал, чтобы отыскать свой кивер в надежде, что дурацкий помпон уцелел.
… Вечером во Дворце был бал грузинского дворянства, куда меня не позвали. Я и не рвался. Думал спокойно проведу вечер с женой. Приведу в порядок свои мысли. Успокоюсь, наконец. Полный провал моей встречи с царем выбил из колеи. Что делать дальше, я не понимал. Но за меня уже все решили.
Ко мне прибежал взмыленный Золотарев.
— Беда, Константин! Государь повелел князю Васильчикову утром прибыть в Манглис и провести ревизию наших дел. Мне нужно мухой метнуться в полк, чтобы навести порядок до его приезда. Дай мне своего «кабардинца» на подмену!
— Быть может, мне с тобой отправиться?
— Куда тебе ночью скакать во весь опор⁈ Ты еще от ран до конца не оправился.
С этим не поспоришь. Я позвал Бахадура и поручил ему отдать коня поручику.
Ночью спал плохо. Мозг сверлила только одна мысль: не наделал ли я беды своим заступничеством? А если взглянуть с другой стороны? Быть может, князя уже сегодня разжаловали бы в солдаты, лишив всех прав, орденов и состояний? Царь был настроен решительно! Как же мне узнать, фиаско вышло из моей затеи или нет?
Так ничего и не решил. Лишь измучил Тамару своей бессонницей и мрачным видом. Она, видя мои метания, ни слова не сказала. Лишь лаской пыталась меня успокоить.
Утром за завтраком сидели с бароном. Его супруга не вышла к столу из своих комнат. На старика было жалко смотреть, так он сдал за эти дни. Его подкосили не только нависшая над зятем угроза, но и растущее недовольство царя всем увиденным за стеной Кавказа. Кресло наместника и командира Отдельного корпуса шаталось все сильнее.
Я честно рассказал о своей попытке что-то изменить.
Барон поднял на меня глаза. В них стояли слезы.
— Как тут решить и ума не приложишь. Я всю жизнь кроме службы ничего и не знал другого. К черту все! Поеду сенатором в Петербург!
Честнейший служака, которому домашний халат заменяла шинель, а доброта — начальственную гордыню. По отзывам многих, он был отличным администратором, глубоко вникавшим в суть управления Кавказским краем. С весьма ограниченными силами и скудными средствами, действуя то лаской, то предельно жестоко, он держал в кулаке огромную территорию с мозаикой запутанных социальных отношений, старых кровавых обид и миллионом проблем, которые не решишь наскоком. Он как-то умудрялся маневрировать в этой пестроте, находить нестандартные решения. Смогут ли новые люди, не знакомые с особенностями Кавказа, сделать лучше? Я сильно сомневался.
— Пойдешь со мной на Мадатовскую площадь? Там царский смотр будет Нижегородскому гусарскому полку.
Я кивнул. Старик посмотрел с благодарностью. В его распоряжении была куча блестящих адъютантов, но ему хотелось живого неподдельного участия. Мы оба заковыляли к площади, опираясь на трости. Мне снова пришлось воспользоваться своим подарком Бахадуру. Вчерашнее приключение не прошло даром. Раны снова разболелись.
Смотр прошел блестяще. Император остался доволен. Хвалил командира полка. Ласково разговаривал с офицерами. Настроение у него явно поднялось. Быть может, пронесет грозу?
Я выглядывал Лермонтова. Он же к этому полку был приписан. Но его не было видно ни в строю, ни в толпе зевак на Мадатовской площади.
Здесь-то и нашел меня Золотарев. Поручик был не на шутку встревожен. Я догадался, что ревизия вскрыла то, что желательно было бы утаить. И теперь офицер опасался уже за собственную судьбу. Почему-то я не сомневался, что блондинчик начнет топить своего благодетеля, если учинять серьезное следствие. Будет ссылать на приказы князя.
— Не волнуйся, коня твоего не загнал. Как же удивился князь Васильчиков! «Я же вас видел вчера на балу. Как вы меня опередили?» — все спрашивал меня, — хвалился полковой адъютант. — Он рысью по наезженной дороге. А я напрямки, да с подменой. Вот и обогнал его.
— А что дознание?
— Чистый театр! Я всех погонщиков и пастухов согнал на плац. Стал им деньги и форму раздавать. Овцы, волы и коровы без присмотра разбрелись вокруг казарм. Мычат, блеют. Все бегают. И тут выезжает флигель-адъютант…
— И что Васильчиков?
— Князь-то? Нашел кучу недочетов. У него с собой бумаги какие-то были. Он по ним и проверял. Выяснилось, что сенатор Ган заранее заслал к нам шпиона. Вот он и вынюхал все. За те немногие часы, что у меня были, исправить положение не было никакой возможности. Теперь жди беды!
Как в воду глядел. Вся семья, включая князя и его жену, собрались в столовой. К еде не притрагивались. Ждали барона с новостями. Все были на грани срыва. Тамара все успокаивала Лидию. Гладила по руке. Шептала какие-то ободряющие слова.
Поздно вечером пришел барон. Бледный. Руки его дрожали.
— Государь вычеркнул князя из списка своих флигель-адъютантов!
Лидия упала в обморок. Все забегали в поисках нюхательных солей. Баронесса презрительно наблюдала сквозь лорнетку за всей этой кутерьмой.
… Наступило 12 октября. 1-й батальон зриванцев, несший службу в Тифлисе, должен был сменить Грузинский полк с караула в присутствии царя.
День был жаркий и влажный. Ночью прошел сильный дождь. Мадатовская площадь покрылась густой липкой грязью. Солдат нарядили в странную смесь парадной и караульной формы и заранее построили на площади. Люди стояли, боясь пошевелиться. Когда стали падать первые сморенные, дали команду «Ружья составить, стоять вольно, оправиться». Солдаты тут же разбежались по близлежащим улицам, чтобы облегчиться.
Снова стали строить шеренги, бесконечное равнение по линиям и рядам. Я не знал, где мне приткнуться. Встал рядом с офицерами полкового штаба. С удивлением обнаружил, что
