Однако сохранившиеся новгородские источники несколько по-иному рисуют картину Шелонской битвы. Новгородцы, пользуясь своим численным превосходством, потеснили москвичей и даже погнали их за Шелонь. Но подоспевшие касимовские татары решили исход дела в пользу московского войска. Архиепископский новгородский конный полк при этом бездействовал — архиепископские воеводы отговаривались, что они посланы только против псковичей. Попавшего в плен к москвичам новгородского воеводу Дмитрия Борецкого и еще троих бояр великий князь, прибывший на место боя через 10 (?!) дней, велел казнить, а еще 50 лучших новгородцев отправили в Коломну «в тоурму».
Шокированные Шелонским разгромом новгородцы запросили (по инициативе архиепископа) мира — и вскоре к Ивану Васильевичу прибыла новгородская делегация во главе с Феофилом. Иван Васильевич милостиво простил «крамольников» и, взяв «откоупъ копейного с города 16 тысячъ рублевъ Новогородскихъ», а также всех пленных, отбыл в Москву. Отдельно летописец отмечает, как великий князь «чтивъ царевича Даниара и отдаривъ, отпусти его в Мещероу, оубиша бо оу него Новогородци 40 Татариновъ в загоне», т. е. 40 служилых басурман и для великого князя, и для летописца оказались дороже, чем сотни и тысячи новгородцев, которые «восхотеша Латынскому кралю и митрополитоу работати».
По договору с великим князем, больше похожему на акт капитуляции, новгородцы обязались отныне не отставать от Москвы и не «отдаться за короля». Но все же новгородское самоуправление было сильно ограничено, хотя не отменено вовсе. А Феофил на следующий год был поставлен московским митрополитом в архиепископы Новгородские и Псковские. Типографская летопись не скрывает удовлетворения победой «с корыстью» Ивана Васильевича «над новыми отстоупникы и надъ своими изменникы и надъ вечникы над Новогородци». По мнению московских книжников, только самодержавные порядки были природными и законными, тогда как вечевое самоуправление представлялось дьявольской прелестью. Стоит ли удивляться, что при таком антагонизме Шелонской битвой дело не кончилось?
Но продолжение новгородских походов будет несколько позже…
По словам австрийского посла С. Герберштейна, сват Ивана Васильевича, господарь Молдавии Стефан Великий, говорил на пирах с нескрываемой завистью, что московский князь, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы[81]. Но успехи великого князя привлекали к себе внимание не только союзников. На следующий, 1472 г. от Р.Х. великий хан Большой Орды Ахмат выступил походом на подвластные Ивану Васильевичу земли «съ всеми князми и силами Ординьскими».
Иван Васильевич отправил против Ахмата всех своих братьев и все свои полки, которые стали по реке Оке, на своем берегу, намереваясь не пропустить врага. Ахмат начал слать послов к польскому королю Казимиру, но «…королю бо свои оусобици быша в то время, и не посла царю помочи». Тогда Ахмат разбил сторожевые московские заслоны у приграничного города Алексина, находящегося где-то в 120—130 км от тогдашней Москвы, а сам город на следующий день сжег. Далее слово Типографской летописи:
«Прииде весть к великому князю на Москву, что Татарове подъ Олексинымъ, князь великий поиде с Москвы къ берегу вборзе в четвергь, июля 30, а Татарове съжгоша и Олексинъ и начаша перевозитися на сю сторону рекы Окы. В тоу же пороу прииде на нихъ с верху рекы князь Василей Михайловичь Верейскый съ своимъ полкомъ, а с низоу рекы, отъ Серпохова, князь Юрьи Васильевичь съ своими полки, и отнята оу нихъ берегъ, а которые Татарове перевезошяся рекоу и техъ пребиша на оноу стороноу, а иныхъ ту оубиша и суды оу нихъ поотнимаша, и начата чрезъ рекоу стрелятися. Противу же соуботы нощи той, противоу Спасова дни, егда воду крестять, отстоупиша Татарове отъ берегу, и побеждь царь Ахмать съ всеми уланы, князми своими 1 съ всеми силами опять в поле къ своей Орде. Назавтрее же, в суботу, на Спасовъ день, августа 1, побегоша и останокъ Татаръ отъ берега, и побегоша всии Татарове, никымъ же гонимъ, но токмо гневомъ Божиимъ и пречистые его Матери милостию и всехъ святыхъ чюдотворець Роускихъ молитвою. Тако избави Богъ Роускоую землю отъ поганыхъ».
Не правда ли, весь этот эпизод подобен Стоянию на Угре? Те же персонажи, та же несостоявшаяся якобы угроза антимосковской коалиции, те же попытки татар переправиться через реку, успешно отбитые московскими войсками, и то же татарское отступление, когда «никем не гонимые» басурмане «побегоша». Вот бы господам историкам обратить внимание на «стояние на Оке», да и объявить годом освобождения от монголо-татарского ига год 1472-й! Ведь в 1480 г. ситуация повторилась один в один. Почему такая несправедливость?
Но почему-то господа историки к «стоянию на Оке» остались равнодушны. То ли три дня «стояния» показались историкам несущественными; то ли силы татар, поверженные вспять, оказались незначительными для такого знаменательного события; то ли сожженный Алексин превращал праздник «со слезами на глазах»… А то ли дата исторического события казалась «некруглой». А вот 1480 г. — это ж еще столетний юбилей Куликовской битвы! Какая символичность!
Но все-таки год 1472-й от Р.Х. вошел в историю России. Правда, это было не связано со «стоянием на Оке». В этот год вдовец Иван Васильевич сочетался вторым браком с дочерью последнего деспота Морей Зоей (в православном крещении — Софьей) Палеолог. Свадьбу отметили пышно, а еще пышнее (но уже столетия спустя) расцвели домыслы о «византийском наследии» и «Москве — Третьем Риме», хотя в 1472 г. подобная ересь Ивану Васильевичу даже близко не могла прийти в голову.
В тот же год умер один из братьев Ивана III Юрий — князь дмитровский, можайский и серпуховской. Умер, не оставив ни наследника, ни завещания. По сложившейся традиции такой вот «выморочный» удел подлежал разделу между братьями. Однако Иван III нарушил эту удельную традицию, забрав весь удел себе, даже не утрудив себя объясниться, чем озлобил двух средних братьев Андрея Углицкого и Бориса Волоцкого: те рассчитывали на свою законную долю. Это был первый такой случай в Московской Руси. За этот самодержавный, антиудельный акт историки превозносили Ивана Васильевича III до небес. Впрочем, утверждать, что шаг этот был глубоко продуман политически и был продиктован исключительно государственными интересами, нет оснований: борясь с отдельными удельными князьями, Иван Васильевич в то же время не забывал наделять уделами своих сыновей. В общем, великим князем двигали не только высшие государственные соображения, но и простая великокняжеская алчность. Другое дело, что количество упраздненных уделов при Иване III превышало количество вновь созданных, т. е. процесс «уделизации» был обращен вспять.
В 1473 г. произошло еще одно важное историческое событие, которое российские и советские историки старались не афишировать. В Москву прибыл посол от крымского хана Менгли-Гирея, некий Азии-Бабу, а вскоре сам Иван Васильевич отправил своего посла боярина Никиту Бекле-мешева в Крым. Как оказалось, Иван Васильевич задумал хитрую комбинацию: если отец его Василий Васильевич Темный создал Касимовское царство, привлекая татар на службу к себе, то почему бы не заключить союз с настоящим татарским царством и союзно с ним воевать Большую Орду? Как уже отмечалось выше, в XV в. Золотая Орда распалась на несколько враждующих между собой царств, или орд: Большая Орда со столицей в Сарае, Казанское ханство (с 1438 г.), Астраханское царство (с 1459 г.), Крымское царство (с 1443 г.), Ногайская (с 1426 г.) и Сибирская (с 1396 г.) Орды. В 1465 г. хан Большой Орды Сайд Ахмед (Мехмед) пошел походом на Залесскую Русь, но в это же время ему в спину зашел крымский хан Хаджи-Гирей и разбил Сайда. Все историки сходятся на том, что так получилось случайно. Но, видимо, именно тогда Ивану Васильевичу пришла в голову мысль использовать вражду крымчаков и ордынцев, реализовав главный принцип средневековой дипломатии — «дружить через соседа».
Вскоре Беклемешев вернулся из Крыма, и не с пустыми руками: с ним прибыл крымский посол мурза Довлетек, который привез от Менгли-Гирея ярлык. Иван Васильевич в присутствии мурзы целовал крест, что будет точно исполнять все указанные условия союза. С.М. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» приводит текст ярлыка:
«Вышнего бога волею я, Менгли-Гирей, царь, пожаловал с братом своим, великим князем Иваном, взял любовь, братство и вечный мир от детей на внучат. Быть нам везде заодно, другу другом быть, а недругу недругом. Мне, Менгли-Гирею царю, твоей земли и тех князей, которые на тебя смотрят, не воевать, ни моим уланам, ни князьям, ни козакам; если же без нашего ведома люди наши твоих людей повоюют и придут к нам, то нам их казнить и взятое отдать и головы людские без окупа выдать. Если мой посол от меня пойдет к тебе, то мне его к тебе послать без пошлин и без пошлинных людей, когда же твой посол ко мне придет, то он идет прямо ко мне. Пошлинам даражским и никаким другим пошлинам не быть. На всем на этом, как писано в ярлыке, я, Менгли-Гирей царь, с своими уланами и князьями тебе, брату своему, великому князю Ивану, молвя крепкое слово, шерть дал: жить нам с тобою по этому ярлыку».
