– Ехай медленно, – велел Аршак. – Следы смотреть буду. Место для ночевки смотреть тоже буду. Скоро встанем.
Высматривал место проводник довольно долго; сендеры катили по пустыне, которая медленно из серой превращалась в красную; разбухшее солнце неторопливо клонилось к закату… Наконец Аршак дал знак остановиться. Тяжело выбрался на песок, постоял, принюхиваясь. Когда заглушили моторы, стало совсем тихо, только шуршала просторная накидка проводника да тихонько подвывал ветерок. Аршак махнул рукой – сидите, мол, – и стал, помахивая тесаком, обходить площадку, которую наметил для стоянки. Шагал он медленно, иногда нагибался, всматривался в песок, потом шел дальше. В одном месте остановился и ткнул тесаком, провернул лезвие, выдернул из грунта какой-то темный ком. Осторожно стащил с тесака добычу, помял твердыми черными пальцами, поморщился. Отшвырнул. Затем обернулся к харьковчанам:
– Выходите. Не самое лучшее место, но сойдет.
Сендеры и мотоциклетку поставили кругом, верней треугольником, на тесном пятачке внутри расстелили брезент, оставив в центре место для костра, – так велел сделать Аршак. Они с Угольком стали бродить вокруг лагеря, подбирали окаменевшие побеги пустынного коралла, сгребали хрупкие иссохшие стебли, оставшиеся после сезона дождей, темные твердые комочки округлой формы. Собранное вывалили в центре лагеря на песок. Аршак полил кучу тягучей жижей из превращенной во флягу высушенной арбузной кожуры. Пояснил:
– Чтобы не сразу прогорело. Ночью огонь нужен, долго чтобы светил. – И поджег. По жалкой кучке топлива побежали голубенькие огоньки, поднялись клубы вонючего дыма.
– Фу, – сказала Йоля, отодвигаясь подальше.
– А ты думала, как? – Аршак выдавил бледную ухмылку. – Манис – он не цветочками гадит. А другого топлива ты здесь не сыщешь. – Потом позвал ученика и отдал приказ – произнес несколько слов на языке дикарей.
Мальчишка убрался из круга искать все, что может гореть.
– Не сожрут его там? – спросил водитель мотоциклетки.
Уже начало темнеть, тени стелились по пустыне, подбирались все ближе к лагерю, а фары беглецы не включали – берегли энергию. Призрачный бледный огонек костра, по крайней мере, создавал иллюзию безопасности, возле огня было спокойней.
– Ха, – Аршак покачал головой, – он здесь сам кого хошь съест, ты не гляди, что мелкий. Он словно змеюка, прыткий и зубастый. Вот такие, как он, и есть пустыня. Он бы и меня сожрал, когда б мог.
Мальчишка вернулся, вывалил добычу под ноги Аршаку, пробормотал несколько слов и снова ускакал в темень. Он не боялся пустыни.
Харьковчане грустили, глядя на тощие язычки пламени. Все устали от жары и пыли, всех грызли сомнения и неуверенность. Самоха принялся вполголоса жаловаться, что ему теперь придется отвечать за гибель колонны.
– Вали на корабельщиков, – посоветовал Игнаш. – Они, скажи, напали.
Йоля многозначительно хмыкнула. Мажуга вспомнил, как рассказывал насчет правила, чтобы без надобности не врать. Покосился на девчонку и добавил:
– Это, кстати, не совсем неправда: заваруха-то в Трубе началась, да и сейчас корабельщики к нам без особой радости. И главное, Графа ты мертвым видел. Опиши таким образом, что на Корабле на нас напали, была драка, колонна погибла, но Граф теперь точно мертв. Неплохо звучит, а?
– Ну да… – кислым голосом протянул управленец. – По крайности, наш цех такой слушок пустит, что все было ради того, чтоб с Графом поквитаться, и это у нас вышло. Но если ракеты еще где себя покажут…
– Этим, которые с ракетами, сперва нужно через Мост прорваться, – напомнил водитель мотоциклетки. – Может, мы как к Мосту подкатим, там их косточки найдем?
– Это вряд ли, скорей они и Мост разнесут… Эй! Чёй-то?
Брезент рядом с Самохой зашевелился, заскрипел раздвигаемый песок. Потом все успокоилось.
– Ничего, – успокоил Аршак. – То мелкая тварь была. Краб молодой или змея.
– Ядовитая?
– Кто ж ее знает. Наткнулась на брезент и ушла, поищет другой путь к поверхности. Днем-то она в песке спит, наружу не лезет, а теперь пора ей наверх.
Самоха, не слушая обстоятельных объяснений, уже вскочил и направился к сендеру. Несмотря на спокойствие Аршака, ночевать харьковчане решили там.
Устраиваясь на ночлег в сендере, Йоля попросила:
– Дядька Мажуга, ты спи как-то почутче, а? Еще подкрадется этот косматый, краба мне подсунет или змею.
– Да уж, нажила ты, Йоля, дружка, ничего не скажешь…
В этот раз Йоле снились крабы. Она несколько раз просыпалась в страхе, что сон обернется явью, но все было спокойно. Уголек так никакой каверзы и не устроил. Может, считал, что уже отомстил, а может, краба подходящего не нашел.
Наутро Аршак, прежде чем отправляться, обошел окрестности. Возвратился недовольный, подозвал Уголька. Проводники долго лопотали между собой на дикарском наречии. Судя по жестам, Аршак требовал ответа, мальчишка мотал головой, отказывался.
Наконец старик отстал от Уголька и объяснил:
– Манис наследил совсем рядом. Здоровенная такая скотина, и следы глубокие, тяжелый то есть манис был. То ли очень большой и потому без стада сам бегает, то ли наездник на нем сидел. Этот сопляк твердит: ничего не видел, под утро заснул. Может, и так.
– Так чего делать будем? – спросил один из карателей.
– Известно чего – дальше двинем, только осторожней. Без спешки катить станем, в пустыне торопиться вредно.
Собрались быстро, Аршак велел Угольку затоптать пятно копоти, оставленное костром, и поехали дальше. Поначалу ветерок нес какое-то облегчение, потом солнце поднялось, стало жарко и ветер сделался знойным и сухим. Аршак беспокоился, он несколько раз просил остановить сендер, вставал и оглядывался, прикрывая глаза широкой ладонью, словно козырьком. Потом и Самоха угадал причину его беспокойства, указал Йоле:
– Гляди, следы.
Цепочка почти совсем занесенных ветром отпечатков тянулась по равнине и скрывалась за гребнем невысокой песчаной гряды. Всего лишь углубления в рыхлом слое ила, но Аршак казался едва ли не напуганным. Он посоветовался с учеником, подумал немного и потребовал сменить направление:
– Сделаем крюк, немного времени потеряем, зато кочевых со следа собьем. Если это кочевые, конечно… Ветер поднимается, наши колеи занесет.
Сендеры и мотоциклетка свернули вправо, хотя Мост, по расчетам Игнаша, должен был находиться левее. Что же, резонно. Если маленькую колонну в самом деле выслеживают дикари, то засаду устроят между ними и Мостом – где-то дальше. А сейчас не следят, чтобы усыпить бдительность добычи. Это значит, если повезет, харьковчане смогут оторваться от преследователей, которые ждут на пути к Мосту.
Некоторое время катили, ничего подозрительного не замечая, потом Аршак снова забеспокоился. Он приказал остановиться и отправил Уголька проверить, что за песчаными насыпями впереди по ходу. Барханы там навалило выше человеческого роста, может оказаться засада.
Парнишка кивнул и, как обычно, вприпрыжку умчался. Ему зной и сушь были нипочем, юный дикарь скакал так же резво, как и в день первой встречи, на Мосту. Харьковчане следили, как он поднимается на холм, потом Уголек оглянулся и бодро почесал на другую сторону. Вот его косички в последний раз подпрыгнули над гребнем бархана и пропали.
Ожидание затягивалось… Ветер окреп, на бурю это было не похоже, но воздух вокруг наполнился пылью, шорох песчинок скрадывал любой звук, тишина сменилась колким и резким шуршанием.
– Зачем он туда полез? – буркнул Аршак. – Я ему велел только на гребень подняться и оглядеться, не укрылись ли за холмиком кочевые… Пойду сам гляну.
– Может, вместе? – предложил водитель Самохи.
– Нет уж, лучше я один. Вас дикари учуют. – Старик выразительно прикоснулся пальцем к загорелому хрящеватому носу. – Они, как звери, нюхом сильны. А от вас потом разит, да выпивкой, да дурман-травой, а первое дело – водой! Воды в вас много, а здесь все живое высушено, совсем иной запах!
Аршак осторожно приблизился к длинному холму, присел, разглядывая следы Уголька, зачерпнул горсть песка, понюхал.
– Чего это он, дядька Мажуга? – с тревогой спросила Йоля.
– А некроз его разберет. Это в городе я все понимаю, что происходит да чего откуда ждать, а здесь не больше твоего знаю.
Старик выпрямился, опустил руку, позволив песку просыпаться. Ветер понес песчинки, развеивая в серую полосу, а проводник решительно направился к гребню, его следы образовали цепочку, параллельную отпечаткам босых ног мальца, уже наполовину занесенным иловой пылью. Когда Аршак достиг переката, по ту сторону раздались громкий шорох и шипение, старик присел, вскидывая ружье, налетел новый порыв ветра, взметнулся ворох пыли, в сером мареве ударил выстрел…
Когда все стихло и песчаное облако развеялось, старика на гребне уже не было. И тут округа огласилась протяжным воем. Кричали сразу с нескольких сторон; слов было не разобрать, что-то наподобие: «Уллы-ы-а-а-а!!!»
