– Дядька Мажуга, может, лучше поедем на север, а?
– Нет, так не годится.
– Правило?
– Точно.
Йоля вздохнула. Если Игнаш сказал: «Правило», значит, не свернет, покуда до конца не пройдет весь путь, что назначил себе. Ну и ей, Йоле, заодно тоже назначил. А что она? Разве может теперь без Мажуги? Не может. И не хочет. Путь теперь у них один, общий…
Игнаш еще раз сходил к мотоциклетке, возвратился со свертком брезента, бросил на заднее сиденье. Сверток глухо звякнул.
– Патроны нашел, – объяснил Мажуга и задумался, глядя на быстро темнеющий горизонт. – Вот что, посиди-ка здесь, из сендера ни на шаг.
– А ты куда?
– За бархан гляну, туда, где они засаду устроили. Аршака там убили. Посмотрю, нет ли еще чего. До темноты спешить некуда.
– А потом?
– Потом буду высматривать, где костры. Если стойбище этих черномазых рядом, то огонь, наверное, заметен будет ночью. Что бы ни случилось, жди здесь.
Мажуга повернулся и побрел к гребню длинной песчаной насыпи, за которой все и началось. Йоля с тревогой следила, как он шагает, останавливается, глядит по сторонам, поглаживая рукоять кольта. Вот Мажуга пошел вверх по склону, песок посыпался из-под сапог. Его фигура вырисовалась на фоне темно-синего неба над перекатом, он пригнулся, пошел быстрее, пересек верхушку. С каждым шагом его видно было все хуже. Вот он уже по другую сторону, еще шаг, еще, видны только плечи, только голова, кепка, силуэт уходящего человека сливается с очертаниями холма, скрип песка под ногами звучит тише… И наконец Йоля осталась одна. Совсем одна посреди тишины.
Девушка ждала, сжавшись в комок на сиденье сендера, ей было страшно. Вдруг показалось, что Мажуга не вернется, что она теперь навсегда одна среди темноты и тишины. Никогда прежде ей не приходилось бывать в такой темноте, тишине и одиночестве. Свет ламп, шум вентиляторов, неизменное присутствие рядом членов банды – сколько Йоля себя помнила, всегда было так. И вдруг появился Игнаш, вырвал ее из привычной круговерти серых дней, наполненных воровством, недоеданием, страхом и вечной враждой с окружающим миром. Вырвал – и она очутилась в совершенно другом мире. Здесь были расстояния и простор, здесь были ветер, вино, оружие в руках, много незнакомых людей, и даже не все они оказывались врагами. Здесь были правила, солнце и надежда. И все это сейчас ушло вместе с Мажугой. А может, и солнце больше не взойдет? Может, пустота и темнота – навеки? Ей стало по-настоящему жутко.
Страх одиночества сделался даже сильнее страха смерти. Лучше уж пустыня со всеми ее смертоносными обитателями…
Йоля открыла дверцу и поставила ногу на песок. Подождала – ничего не произошло, никто не набросился из темноты, не зашуршал песком. Тогда она решительно выбралась из сендера и отошла от него на несколько шагов.
Пустыня оставалась безмолвной. Йоля направилась к бархану, за которым скрылся Мажуга, достигла подножия, стала взбираться по рыхлому склону. Песок под ногами осыпался струями, и это было единственным движением, а шорох песчинок – единственным звуком. Она достигла гребня и посмотрела вниз. Взгляд скользнул дальше – тот же песок, который сровнял и выгладил ветер. Потом она различила очертания неподвижного тела, почти полностью занесенного песком. Ей почудилось, что это Игнаш, и Йоля, позабыв об осторожности, со всех ног помчалась к лежащему. Подбежала, присела в песок, протянула руку… Под пальцами было холодное и гладкое. Вглядевшись, она сообразила: у мертвеца нет головы!
Йоля взвизгнула и резко вскочила, попятилась от трупа и вдруг наткнулась спиной на что-то широкое, жесткое и живое. Под ногами песок зашевелился и потек куда-то вниз, ноги поползли в открывающуюся пустоту… Йоля подавилась собственным криком, песок из-под ступней убегал все стремительней. Считаные мгновения – и она повисла над пустотой. Ее держали сильные руки, поднимали и оттаскивали от разверзающейся ямы, а там, внизу, что-то чавкало, клацало и шевелилось. Йоля пищала, хотелось кричать от страха, но горло перехватило, она издавала негромкие звуки и боялась обернуться и глянуть, кто ее держит над убегающим из-под ног песком.
– Тихо, – велел знакомый голос, – не ори, успокойся.
– Ой.
– Ты что здесь забыла? Я ж велел в сендере ждать!
– И-и-игнаш…
– Давай-ка осторожненько…
Мажуга, не опуская Йолю на землю, попятился от ямы, на дне которой затаилась неведомая опасность. Девушка повисла в неудобной позе, но ей было хорошо и спокойно в этих объятиях.
– Ты ушел, я боялась, что всё, того… не вернешься.
– Вот еще. Прошелся немного, глянул. Вроде есть зарево неподалеку, что-то светится, похоже на костер.
– Поставь меня, я и сама могу.
– Нет уж. – Игнаш перехватил Йолю, развернул лицом к себе. – Обними меня, будет удобней.
Она с удовольствием обвила руками его шею, поелозила по твердой куртке, устраиваясь.
– Я с мертвого Аршака кохар снял, мне эти твари не так страшны теперь, а вот тебя они чуют. Так что лучше на руках, – объяснил Мажуга.
– Что такое «кохар»?
– Ну, мешочек такой, видела небось, здесь все их на шее носят. Узор указывает, из какого племени человек. Но главное не это. В мешочек дикари какую-то дрянь пихают, пахучую такую.
– Ага, видела.
– Пустыней пахнуть из-за этого начинают, на них твари не нападают.
– Все твари?
– Вряд ли, чтобы все, но все же так безопасней. Всё, пришли, лезь в сендер.
Йоле ужасно не хотелось размыкать объятия и выпускать Мажугу. Он понял это иначе – решил, что боится.
– Ну что ты? Все уже хорошо, лезь давай. Что такое?
– Так бы всю жизнь, – буркнула Йоля, неохотно выпуская его шею.
– Чего – всю жизнь? На мне бы ездила?
– Обнимала бы, дурак.
– А… – Мажуга обошел сендер, уселся за руль и потянул из кармана кисет. – И впрямь дурак… Йоля, не нужно тебе со мной. Вот закончится все, и… даже не знаю, куда б тебя пристроить. Придумаю что-нибудь, дай только выбраться отсюда. Дурак я и есть – потащил с собой в пустыню, думал, под охраной карателей, думал, спокойно будет, увидишь жизнь, поглядишь, как Пустошь устроена, а потом… потом и сама сможешь.
Игнаш щелкнул зажигалкой, и чернота вокруг Йоли разорвалась, возник крошечный огонек, живой и теплый.
– Не прогоняй меня, а? – Йоля потянулась к Мажуге, он мягко отстранил ее руки.
– Да я ж не прогоняю, я хочу, чтоб ты жива была. А со мной рядом теперь очень опасно.
– Это потому что ты женатый? – Йоля едва не плакала. Эх, не так все выходит, совсем не так… Неправильно все как-то!
– Женатый? Ты чего?
– Ну, Ористида твоя, дочка у вас… Луша…
Мажуга помолчал, сосредоточенно выпуская клубы дыма. В отсветах сигаретного огонька Йоля видела, как он хмурится.
– Нет, – заговорил Игнаш. – Не женат я… Ладно, слушай. Был я в Харькове сыскарем. Если кому чего надо найти – пропажу там, или обокрали, или еще какое дело, всегда люди ко мне шли. Ржавый, такое прозвище было, весь Харьков нас знал. Меня и напарника моего, Тимохой его звали.
– Тимоня? – Йоля сразу вспомнила, как Игнаш вздрогнул, когда усатый распорядитель Арены назвал имя волка.
– Тимоня… Я его так называл, для других он Тимоха был. Я в самом деле дурак, много глупостей успел наделать, а Тимоня мой – правильный такой был. Я хотел, чтобы весело, а он – по правилам да по правилам. По правилам хотел жизнь прожить. Ну да ты знаешь, каково это, когда тебе твердят о правилах. – Мажуга слегка улыбнулся и покачал головой. – Вот и я с ним вечно спорил. Он весь такой правильный из себя – ферму купил, женился, но со мной продолжал в Харькове работать по сыскной части. Мне же на правила тогда плевать было, только веселье подавай, однако работали мы с ним славно, с полуслова друг друга понимали, спину прикрыть, деньги доверить – это у нас промежду собой без вопросов. Из-за меня, дурака, и пропал Тимоня. Я правило его нарушил, полез, куда нельзя было. Сам полез, без него. Хоть на это ума хватило – его не впутывать… Ладно бы меня при этом грохнули, оно бы и честно… Башку едва не разбили, вон шрам по сю пору остался.
– Это там, где волосы седые у тебя?
– Точно. Тимоня меня разыскал, отбил у них. Я тогда уже скорей мертвый был, чем живой. Он привез меня к себе, там жена, дочка у него, прислуга… Я, когда очухался, просил: отвези меня… ну хоть куда отвези, не надо, чтобы на твоей ферме. Понимаешь? Не послушался он, сказал: никуда не денешься, пока я тебя на ноги не поставлю. Выходил вот. Стою на ногах. А его ферму сожгли. И Тимоню, и жену, и батраков – всех перебили. Из-за меня. Дочку его, Лушеньку, из огня Ористида вынесла, она у Тимони служанкой была, тоже в ту ночь всех потеряла. Теперь я ферму завел, хозяйство, Луша при мне да Ористида. И все у меня теперь по правилам. Вместо Тимони. – Мажуга привычным движением вдавил окурок в дверцу сендера и задумался.
– Ой… – Йоля почувствовала, как волна жара заливает щеки. Хорошо, что в темноте не видно. Какая ж она дура, в самом деле… – Я прощения попрошу, когда вернемся. У Луши попрошу, да и у Ористиды тоже.
