«Моли о нас!» Так призван был с мольбой
И Михаил, и Пётр, и все святые.
52 Навряд ли ходит по земле такой
Жестокосердый, кто бы не смутился
Тем, что предстало вскоре предо мной;
55 Когда я с ними рядом очутился
И видеть мог подробно их дела,
Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился.
58 Их тело власяница облекла,
Они плечом друг друга подпирают,
А вместе подпирает всех скала.
61 Так нищие слепцы на хлеб сбирают
У церкви, в дни прощения грехов,
И друг на друга голову склоняют,
64 Чтоб всякий пожалеть их был готов,
Подвигнутый не только звуком слова,
Но видом, вопиющим громче слов.
67 И как незримо солнце для слепого,
Так и от этих душ, сидящих там,
Небесный свет себя замкнул сурово:
70 У всех железной нитью по краям
Зашиты веки, как для прирученья
Их зашивают диким ястребам.
73 Я не хотел чинить им огорченья,
Пройдя невидимым и видя их,
И оглянулся, алча наставленья.
76 Вождь понял смысл немых речей моих
И так сказал, не требуя вопроса:
«Спроси, в словах коротких и живых!»
79 Вергилий шёл по выступу откоса
Тем краем, где нетрудно, оступясь,
Упасть с неогражденного утёса.
82 С другого края, к скалам прислонясь,
Сидели тени, и по лицам влага
Сквозь страшный шов у них волной лилась.
85 Я начал так, не продолжая шага:
"О вы, чей взор увидит свет высот
И кто другого не желает блага,
88 Да растворится пенистый налёт,
Мрачащий вашу совесть, и сияя,
Над нею память вновь да потечёт!
91 И если есть меж вами мне родная
Латинская душа, я был бы рад
И мог бы ей быть в помощь, это зная".
94 "У нас одна отчизна — вечный град.[709]
Ты разумел — душа, что обитала
Пришелицей в Италии, мой брат".
97 Немного дальше эта речь звучала,
Чем стали я и мудрый мой певец;
В ту сторону подвинувшись сначала,
100 Я меж других увидел, наконец,
Того, кто ждал. Как я его заметил?
Он поднял подбородок, как слепец.
103 "Дух, — я сказал, — чей жребий станет светел!
Откуда ты иль как зовут тебя,
Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?"
106 И тень: "Из Сьены я и здесь, скорбя,
Как эти всё, что жизнь свою пятнали,
Зову, чтоб Вечный нам явил себя.
109 Не мудрая, хотя меня и звали
Сапия,[710] меньше радовалась я
Своим удачам, чем чужой печали.
112 Сам посуди, правдива ль речь моя
И был ли кто безумен в большей доле,
Уже склонясь к закату бытия.
115 Моих сограждан враг теснил у Колле,[711]
А я молила нашего Творца
О том, что сталось по его же воле.
118 Их одолели, не было бойца,
Что б не бежал; я на разгром глядела
И радости не ведала конца;
121 Настолько, что, лицо подъемля смело,
Вскричала: «Бог теперь не страшен мне!». —
Как чёрный дрозд, чуть только потеплело.
124 У края дней я, в скорбной тишине,
Прибегла к богу; но мой долг ужасный
Ещё на мне бы тяготел вполне,
127 Когда б не вышло так, что сердцем ясный
Пьер Петтинайо[712] мне помог, творя,
По доброте, молитвы о несчастной.[713]
130 Но кто же ты, который, нам даря
Своё вниманье, ходишь, словно зрячий,
Как я сужу, и дышишь, говоря?"
133 И я: "Мой взор замкнётся не иначе,
Чем ваш, но ненадолго, ибо он
Кривился редко при чужой удаче.
136 Гораздо большим ужасом смущён
Мой дух пред мукой нижнего обрыва;
Той ношей я заране пригнетён".[714]
139 "Раз ты там не был, — словно слыша диво,
Сказала тень, — кто дал тебе взойти?"
И я: "Он здесь и внемлет молчаливо.
142 Ещё я жив; лишь волю возвести,
Избранная душа, и я земные,
Тебе служа, готов топтать пути".
145 "О, — тень в ответ, — слова твои такие,
Что, несомненно, богом ты любим;
Так помолись иной раз о Сапии.
148 Прошу тебя всем, сердцу дорогим:
Быть может, ты пройдёшь землёй Тосканы,
Так обо мне скажи моим родным.
151 В том городе все люди обуяны
Любовью к Таламонэ, но успех
Обманет их, как поиски Дианы,
154 И адмиралам будет хуже всех".[715]
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Круг второй (продолжение)1 "Кто это кружит здесь, как странник некий,
Хоть смертью он ещё не окрылён,
И подымает и смыкает веки?"
4 "Не знаю, кто; он кем-то приведён;
Спроси, ты ближе; только не сурово,
А ласково, чтобы ответил он".
7 Так, наклонясь один к плечу другого,
Шептались двое, от меня правей;
Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово,
10 Один сказал: "Дух, во плоти своей
Идущий к небу из земного края,
Скажи нам и смущение развей:
13 Откуда ты и кто ты, что такая
Тебе награда дивная дана,
Редчайшая, чем всякая иная?"
16 И я: "В Тоскане речка есть одна;
Сбегая с Фальтероны,[716] вьётся смело
И сотой милей не утолена.
19 С тех берегов принёс я это тело;
Сказать моё вам имя — смысла нет,
Оно ещё не много прозвенело".
22 И вопрошавший: "Если в твой ответ
Суждение моё проникнуть властно,
Ты говоришь об Арно". А сосед
25 Ему сказал: "Должно быть, не напрасно
Названья этой речки он избег,
Как будто до того оно ужасно".
28 И тот: "Что думал этот человек,
Не ведаю; но по заслугам надо,
Чтоб это имя сгинуло навек!
31 Вдоль всей реки, оттуда, где громада
Хребта, с которым разлучён Пелор,[717]
Едва ль не толще остального ряда,
34 Дотуда, где опять в морской простор
Спешит вернуться то, что небо сушит,
А реки снова устремляют с гор,
37 Всё доброе, как змея, каждый душит;
Места ли эти под наитьем зла,
Или дурной обычай правду рушит,
40 Но жалкая долина привела
Людей к такой утрате их природы,
Как если бы Цирцея[718] их пасла.
43 Сперва среди дрянной свиной породы,
Что только желудей не жрёт пока,
Она струит свои скупые воды;[719]
46 Затем к дворняжкам держит путь река,
Задорным без какого-либо права,
И нос от них воротит свысока.[720]
49 Спадая вниз и ширясь величаво,
Уже не псов находит, а волков
Проклятая несчастная канава.[721]
52 И, наконец, меж тёмных омутов,
Она к таким лисицам попадает,
Что и хитрец пред ними бестолков.[722]
55 К чему молчать? Пусть всякий мне внимает!
И этому полезно знать вперёд
О том, что мне правдивый дух внушает.
58 Я вижу, как племянник твой идёт
Охотой на волков и как их травит
