100 Но где она идёт стезёю зла
Иль блага жаждет слишком или мало,
Там тварь завет творца не соблюла.
103 Отсюда ясно, что любовь — начало
Как всякого похвального плода,
Так и всего, за что карать пристало.
106 А так как взор любви склонен всегда
К тому всех прежде, кем она носима,
То неприязнь к себе вещам чужда.
109 И так как сущее неотделимо
От Первой сущности,[771] она никак
Не может оказаться нелюбима.
112 Раз это верно, остаётся так:
Зло, как предмет любви, есть зло чужое,
И в вашем иле[772] вид её трояк.
115 Иной надеется подняться вдвое,
Поправ соседа, — этот должен пасть,
И лишь тогда он будет жить в покое;
118 Иной боится славу, милость, власть
Утратить, если ближний вознесётся;
И неприязнь томит его, как страсть;
121 Иной же от обиды так зажжётся,
Что голоден, пока не отомстит,
И мыслями к чужой невзгоде рвётся.
124 И этой вот любви троякий вид
Оплакан там внизу; но есть другая,
Чей путь к добру — иной, чем надлежит.
127 Все смутно жаждут блага, сознавая,
Что мир души лишь в нём осуществим,
И все к нему стремятся, уповая.
130 Но если вас влечёт к общенью с ним
Лишь вялая любовь, то покаянных
Казнит вот этот круг, где мы стоим.
133 Ещё есть благо, полное обманных,
Пустых отрад, в котором нет того,
В чём плод и корень благ, для счастья данных.
136 Любовь, чресчур алкавшая его,
В трёх верхних кругах предаётся плачу;
Но в чём её тройное естество,
139 Я умолчу, чтоб ты решил задачу".[773]
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Круг четвёртый (продолжение)1 Закончил речь наставник мой высокий
И мне глядел в глаза, чтобы узнать,
Вполне ли я постиг его уроки.
4 Я, новой жаждой мучимый опять,
Вовне молчал, внутри твердил: "Не дело
Ему, быть может, слишком докучать".
7 Он, как отец, поняв, какое тлело
Во мне желанье, начал разговор,
Чтоб я решился высказаться смело.
10 И я: "Твой свет так оживил мне взор,
Учитель, что ему наглядным стало
Всё то, что перед ним ты распростёр;
13 Но, мой отец, ещё я знаю мало,
Что есть любовь, в которой всех благих
И грешных дел ты полагал начало".
16 "Направь ко мне, — сказал он, — взгляд своих
Духовных глаз, и вскроешь заблужденье
Слепцов,[774] которые ведут других.
19 В душе к любви заложено стремленье,
И всё, что нравится, её влечёт,
Едва её поманит наслажденье.
22 У вас внутри воспринятым живёт
Наружный образ, к вам запав — таится
И душу на себя взглянуть зовёт;
25 И если им, взглянув, она пленится,
То этот плен — любовь; природный он,
И наслажденьем может лишь скрепиться.
28 И вот, как пламень кверху устремлён,
И первое из свойств его — взлетанье
К среде, где он прочнее сохранён,[775] —
31 Так душу пленную стрёмит желанье,
Духовный взлёт, стихая лишь тогда,
Когда она вступает в обладанье.
34 Ты видишь сам, как истина чужда
Приверженцам той мысли сумасбродной,
Что, мол, любовь оправдана всегда.
37 Пусть даже чист состав её природный;
Но если я и чистый воск возьму,
То отпечаток может быть негодный".
40 "Твои слова послушному уму
Раскрыли суть любви; но остаётся
Недоуменье, — молвил я ему. —
43 Ведь если нам любовь извне даётся
И для души другой дороги нет,
Ей отвечать за выбор не придётся".
46 "Скажу, что видит разум, — он в ответ. —
А дальше — дело веры; уповая,
Жди Беатриче, и обрящешь свет.
49 Творящее начало, пребывая
Врозь с веществом в пределах вещества,
Полно особой силы, каковая
52 В бездействии незрима, хоть жива,
А зрима лишь посредством проявленья;[776]
Так жизнь растенья выдаёт листва.
55 Откуда в вас зачатки постиженья,
Сокрыто от людей завесой мглы,
Как и откуда первые влеченья,
58 Подобные потребности пчелы
Брать мёд; и нет хвалы, коль взвесить строго,
Для этой первой воли, ни хулы.
61 Но вслед за ней других теснится много,
И вам дана способность править суд
И делать выбор, стоя у порога.
64 Вот почему у вас ответ несут,
Когда любви благой или презренной
Дадут или отпор, или приют.
67 И те, чья мысль была проникновенной,
Познав, что вам свобода врождена.
Нравоученье вынесли вселенной.
70 Итак, пусть даже вам извне дана
Любовь, которая внутри пылает, —
Душа всегда изгнать её вольна.
73 Вот то, что Беатриче называет
Свободной волей;[777] если б речь зашла
О том у вас, пойми, как подобает".
76 Луна в полночный поздний час плыла
И, понуждая звезды разредиться,
Скользила, в виде яркого котла,
79 Навстречу небу,[778] там, где солнце мчится,
Когда оно за Римом для очей
Меж сардами и корсами садится.[779]
82 И тень, чьей славой Пьетола[780] славней
Всей мантуанской области пространной,
Сложила бремя тяготы моей.
85 А я, приняв столь ясный и желанный
Ответ на каждый заданный вопрос,
Стоял, как бы дремотой обуянный.
88 Но эту дрёму тотчас же унёс
Внезапный крик, и показались тени,
За нами обегавшие утёс.
91 Как некогда Асоп или Исмений[781]
Видали по ночам толпу и гон
Фивян во время Вакховых радений,
94 Так здесь несутся, огибая склон, —
Я смутно видел, — в вечном непокое
Те, кто благой любовью уязвлён.
97 Мгновенно это скопище большое,
Спеша бегом, настигло нас, и так,
Всех впереди, в слезах кричали двое:
100 "Мария в горы устремила шаг,[782]
И Цезарь поспешил, кольнув Марсилью,
В Испанию, где ждал в Илерде враг".[783]
103 "Скорей, скорей, нельзя любвеобилью
Быть вялым! — сзади общий крик летел. —
Нисходит милость к доброму усилью".
106 "О вы, в которых острый пыл вскипел
Взамен того, как хладно и лениво
Вы медлили в свершенье добрых дел!
109 Вот он, живой, — я говорю нелживо, —
Идёт наверх и только солнца ждёт;
Скажите нам, где щель в стене обрыва".
112 Так встретил вождь стремившийся народ;
Одна душа сказала, пробегая:
"Иди за нами и увидишь вход.
115 Потребность двигаться у нас такая,
Что ноги нас неудержимо мчат;
Прости, наш долг за грубость не считая.
118 Я жил в стенах Сан-Дзено[784] как аббат,
И нами добрый Барбаросса правил,
О ком в Милане скорбно говорят.[785]
121 Одну стопу уже во гроб поставил
