Следом заходит Лилла, с убийственным выражением лица. Она не садится, а становится за спинкой стула и яростно смотрит на нас. Под нашими взглядами делает три больших глотка, морщится и хватает ртом воздух, потом залпом допивает остальное.
— Ого, — говорит Маркус. — Что ты делаешь, Лилла? Не спеши.
— Я пытаюсь напиться пьяной, — холодно отвечает та. — А ты что делаешь?
— Ничего. — Маркус явно удивляется, услышав этот тон.
Лилла так резко ставит бокал на стол, что он чуть не падает.
— Если тебе интересно, мы с Анной разговаривали на кухне про Бенджамена.
Она пристально смотрит на Маркуса.
— Ужасная трагедия, да? Просто жуть. Немыслимо.
— Да. — Маркус опускает глаза. — Ужасно.
— Наверное, отцу тоже нелегко. Тяжело смириться с потерей ребенка, — продолжает Лилла. — Простить. Жить дальше.
— Да, наверное. — Он бледнеет и берет нож, чтобы отрезать кусок сыра, но тут же кладет обратно. Маркусу как будто становится дурно, или он перепуган. Или то и другое.
— Что-то не так? — спрашивает Лилла.
— Не так? — повторяет он. — Это с тобой что-то не так. И не надо на меня пялиться!
Она склоняется к нему.
— Я не люблю, когда мне врут. И когда водят за нос. Вот что не так.
Я посмеялся бы при виде столь откровенного лицемерия, не будь Лилла в неподдельном бешенстве.
— Врут? Но я тебе не врал!
— Но и не рассказал про Бенджамена, правда? Хотя это не такой уж пустячок, чтобы о нем забыть. Блин, Маркус, если бы я знала… — Лилла хлопает ладонью по столу, так что все подпрыгивают. — Ты просто подлец!
— Бенджамен? — Фиона смотрит на Маркуса. — А при чем тут Бенджамен? О чем вообще речь?
Маркус обхватывает голову руками.
— Господи, поверить не могу. Не могу поверить…
Он вздыхает, поднимает голову и смотрит на Фиону.
— Прости, пожалуйста.
— Что случилось?
Ясно, что Маркус в замешательстве: он откашливается и моргает.
— Мы с Анной тебе не сказали… точнее, я не сказал… потому что не знал, как. Честное слово, я хотел, чтобы ты узнала об этом как-нибудь по-другому. И уж точно не сегодня. Я только и могу, что попросить прощения. Прости, что я струсил. Жаль, что так вышло.
— Я не… о чем ты говоришь?
— Бенджамен мой сын. — Голос Маркуса обрывается, он снова опускает глаза. — Я и сам перед собой не решался признать, не говоря уже о том, чтобы кому-то рассказать.
— Отец Бенджамена? Как? Ты правда… я не… — Фиона встает. Несколько секунд она стоит неподвижно, в полном замешательстве, словно забыв, где находится и что делает. Наконец она падает на стул и закрывает лицо руками.
— О Господи. Нет. Нет.
Маркус неуклюже гладит сестру по спине. Она вздрагивает. Плечи у нее трясутся.
Он смотрит на Анну глазами, полными отчаяния.
— Ну, теперь ты довольна? Счастлива?
— Нет, — говорит Анна. — Даже не думай, что я радуюсь.
— Тогда зачем?.. Мы же договорились! Почему сегодня и именно так?
— А почему бы и нет? — шипит Лилла. — Чего ты ожидал, Маркус? Ясно как день, что она невменяемая. Ты сам, наверное, не в своем уме, если связался с ней. Ну и чего ты ожидал? Нельзя требовать от психопатки нормального поведения.
— Ты права, Лилла, я ненормальная, — отвечает Анна. — Ты ведь хочешь, чтобы все думали именно так?
— Какая, блин, мне разница, кто что думает? Я твердо знаю, что тебе нужно лечиться. И остальные со мной согласны. — Лилла обводил взглядом стол, словно ища поддержки. — Ты на голову больная, признай. Ты сидишь каждый день у детской кроватки на чердаке, притворяясь, что твой ребенок жив. По-моему, ежу понятно, что у тебя проблемы с головой. Не говоря уже о том, какие штуки ты выкидывать…
— Лилла, замолкни, — перебиваю я, от злости с трудом сдерживаясь. Я не говорю, а рычу, руки дрожат. Лилла поначалу пугается — она никогда не видела меня таким — но тут же в ее глазах появляется ненависть. Трудно теперь припомнить, что такого я в ней нашел. Как я мог подумать, что влюблен?
— Как ты смеешь сидеть в чужом доме и оскорблять Анну? Хотя бы раз в жизни прикуси язык!
— Я просто констатирую факт, Тим. Твоя подружка ненормальная.
Как хочется ударить Лиллу, стереть с ее лица самодовольную улыбочку. Впервые в жизни я готов врезать женщине. Анна предостерегающе кладет руку мне на плечо.
— Да, может быть, я ненормальная, — тихо говорит она. — Не знаю. Наверное, действительно не стоит проводить столько времени на чердаке и жить воспоминаниями. И агорафобия — это, конечно, тоже нехорошо… — девушка вздергивает подбородок. — Но я никому не желаю зла и ни на кого не набрасываюсь, Лилла. Ничего не порчу и не разрушаю. Не пишу ужасные фразы на стенах и не подбрасываю пауков в постель.
— Да ладно, — фыркает Лилла. — И ты думаешь, что тебе кто-то поверит?
— А я очень надеюсь, что поверишь в первую очередь ты. Знаешь, я действительно решила, по крайней мере на какое-то время, что схожу с ума. Я думала, что сама подбросила Тиму пауков и исписала стены, пусть даже совершенно этого не помнила. Я думала, что я ненормальная, как ты говоришь. Но когда я узнала, что вы с Маркусом уже давно знакомы, то задумалась и поняла, что ты врешь, Лилла. И мне и Тиму. Зачем?.. И теперь нам интересно, что ты затеяла.
— Знаешь, что еще нам интересно? — вмешиваюсь я. — Вот.
Достаю рваную, исцарапанную фотографию и кладу на стол, чтобы всем было видно. Столь откровенная жестокость шокирует.
У Лиллы отвисает челюсть, но она быстро справляется с собой.
— Что, теперь ты роешься в моих вещах? — язвительно спрашивает она. — Сначала Анна полезла на «Фейсбук», теперь ты обыскиваешь мою сумку. Потрясающе!
— Я не рылся в твоей сумке. Ты сама случайно выбросила фотографию на стол, когда мы ездили в Мэнли. Я увидел ее, когда наводил за тобой порядок. Совсем как в тот раз, когда нам пришлось убирать пауков. Или смывать краску со стены.
— Наводил за мной порядок? — ядовито переспрашивает Лилла. — Порядок? Нет, Тим, ты не прав. Не я это начала. Вы с Анной полезли в мои…
— Ради Бога. — Маркус встает. — Я вижу, что ситуация выходит из-под контроля. Вы на грани истерики. Если хотите знать мое мнение, сейчас вы все похожи на ненормальных. Давайте поговорим завтра, на трезвую голову.
— Маркус, подожди. Помолчи, — внезапно вмешивается Фиона. До сих пор она молча сидела, глядя на экран лэптопа.
Она поворачивается к Лилле:
— Здесь сказано, что твоя фамилия Бьюкенен.
— Да, и что?
— Как зовут твою мать?
Лилла в растерянности.
— Что? Зачем тебе?
— Хейзел, — отвечаю я. — Хейзел Бьюкенен.
— Хейзел Бьюкенен, — Фиона поворачивается к Маркусу, выпрямляется, ее голос звучит резко и настойчиво: — Я так и знала, что где-то уже слышала эту фамилию. Господи, Маркус, мы открыли специальный счет по просьбе отца Анны, Стивена Лондона, помнишь? Он просил строгой конфиденциальности. Ну, разумеется, ты помнишь! Двести долларов в месяц на имя Хейзел Бьюкенен. В его завещании указано, что сумма будет бессрочно выплачиваться из наследства…
Маркус роняет голову на руки.
— Что?
— Где вы познакомились? — спрашивает Фиона, беря брата за руку. — Маркус, послушай. Где ты встретил Лиллу?
— Не отвечай, — требует Лилла, хватая Маркуса за другую руку. Тот переводит взгляд с сестры на нее, потом обратно. Лилла дерзка и надменна, как всегда, но в ее глазах появляется нечто новенькое. Отчетливый проблеск страха.
— Это никого не касается!
Маркус вырывается.
— Я тебе отвечу, — говорит он Фионе. — Мы познакомились на похоронах Стивена Лондона.
— Ну конечно, — отвечает та. — На похоронах. Разумеется. Значит…
— На похоронах папы? — перебивает Анна.
Маркус кивает.
— Но… — Анна смотрит на Лиллу. — Что ты там делала? Ты не была знакома с моим отцом. Зачем ты пошла на похороны?
Лилла не отвечает. Она поигрывает с ножом, лежащим в центре стола, то прижимая рукоятку, так что лезвие задирается в воздух, то отпуская.
— Лилла, отвечай, — требует Анна.
— Ты права, — говорит та. — Я с ним совсем не была знакома. Мы никогда в жизни не встречались. Ни разу.
— Так зачем же ты пришла на похороны?!
На губах Лиллы появляется странная улыбка.
— Я имела полное право туда пойти.
— Полное право? Это как? — В голосе Анны звучит отвращение. — Лилла, что ты за человек? Ты охотишься за деньгами? Вот что тебе нужно? Деньги? Или… или ты просто любишь травить тех, у кого горе? Людей, у которых случилась беда? Что за игру ты затеяла?
— Беда? — переспрашивает Лилла, по-прежнему не отрывая взгляда от ножа. На вид она спокойна, но я вижу, что пальцы у нее подрагивают, а лицо напряжено. — Что ты вообще знаешь о бедах?
