[12] - См. Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. A Social History of Welfare in America. N.Y., 1996. P. 266-267.
[13] - CM. Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge 1995. P. 128.
[14] - CM. Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life. N.Y., 1996. P. 58.
---------------------
ную обстановку и наполняли американцев историческим оптимизмом[15]. Однако никакие позитивные тенденции не могли отменить того очевидного факта, что бурный экономический рост 50-х и первой половины 60-х годов основывался на не исчерпанном еще до конца потенциале индустриального хозяйства и развертывался, скорее, не вследствие, а вопреки закономерностям формировавшегося нового общества, которое в это время все чаще стали называть постиндустриальным. Постиндустриальное общество, определявшееся как новое социальное устройство, в котором доминирующую роль приобретает производство услуг и информации, а социум управляется не стихией рынка, а решениями, принимаемыми технократами и интеллектуальной элитой, рассматривалось большинством социологов как гигантский шаг в направлении общественного прогресса, равного которому западный мир не делал на протяжении последних столетий; в то же время мало кто пытался акцентировать внимание на неизбежности острых структурных кризисов, способных сопровождать столь эпохальное изменение. Обращая внимание на то, что в современной экономике доминирующую роль начинают играть сфера услуг и информационные отрасли, исследователи редко обращались к проблеме фактического осуществления подобного перехода. Между тем, как мы отмечали в первой части, еще в конце 30-х годов общественное производство рассматривалось в ряде экономических работ как совокупность трех основных секторов -- первичного, к которому относятся добывающие отрасли и сельское хозяйство, вторичного, включающего обрабатывающую промышленность, и сферы услуг. В 1940 году эта точка зрения получила систематизированное отражение в известной работе К.Кларка[16]. Сторонники постиндустриализма не только поддержали этот подход, но и фактически построили на нем свою методологию деления экономической истории на доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную эпохи; в каждой из них доминирующим выступал один из названных К. Кларком секторов хозяйства. При этом, однако, считалось, что все они играют свою роль в пределах каждой экономической эпохи, обеспечивая как прогресс соответствующей хозяйственной системы, так и ее преемственность. По определению Д.Белла, "постиндустриальное общество не замещает индустриальное, или даже аграрное общество... оно добавляет новый аспект, в частности в области использования
-----------------
[15] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. The Coming Twenty-Year Boom and What It Means to You. N.Y., 1998. P. 71.
[16] - См.: Clark С. Conditions of Economic Progress. L., 1940.
-----------------
данных и информации, которые представляют собой необходимый компонент усложняющегося общества" [17]. Соглашаясь с ним в целом, мы полагаем, что проблеме соотношения и взаимодействия трех традиционных секторов общественного производства -- первичного, вторичного и третичного -- и одного нового, в котором создается информационный продукт, должно быть уделено гораздо большее внимание. Именно на путях исследования этой проблемы может быть достигнуто комплексное понимание природы и причин тех кризисных явлений, которые наблюдаются в мировой экономической системе на протяжении последних тридцати лет.
Представляя свой подход к этой проблеме, мы должны отметить, что на протяжении всей истории индустриального общества кризисы, имевшие место в его развитии, касались, как правило, пропорциональности обмена между подразделениями общественного производства, но при этом никогда не ставили под угрозу существование какого-либо из них, и поэтому все они, пусть и несколько условно, могут быть названы структурными кризисами индустриального хозяйства, не затрагивающими его фундаментальных основ. С середины XVIII века до 40-х годов нашего столетия все крупные хозяйственные изменения, какими бы принципиальными они ни были, не изменяли радикальным образом соотношения трех указанных секторов общественного производства. Быстрое развитие обрабатывающей промышленности не только не подрывало первичных секторов, но и укрепляло их, -- достаточно вспомнить значение угля, железа, нефти, а также сугубо сельскохозяйственных продуктов -- шерсти и хлопка -для промышленного развития европейских стран и США.
Однако к середине завершающегося столетия положение резко изменилось. Тенденции последних сорока лет говорят сами за себя. Если в сельском хозяйстве США в 1869 году создавалось до 40 процентов ВНП, то этот показатель, снизившийся до 14 процентов по окончании первой мировой войны, не превосходит ныне 1,4 процента [18]. Еще около 1,6 процента ВНП приходится на все остальные подотрасли первичного сектора [19]. Не менее очевидны изменения в структуре занятости: сегодня в аграрном секторе США трудится менее 2 процентов населения (44 процента в 1880 году, 20 -- в 1945-м), причем с 1994 года статистические отчеты просто перестали отмечать фермеров в качестве самостоя
-------------------
[17] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1978. P. 198, note.
[18] - См.: Stewart T.A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y.. 1997. P. 8-9.
[19] - См.: Statistical Yearbook, 40th Issue. United Nations. N.Y., 1995. P. 186.
-------------------
тельной значимой группы населения [20]. Столь же заметны аналогичные процессы и в европейских странах. Параллельно появлялись первые ростки того, что стало основой технологического прогресса последующих десятилетий. Все большие объемы ресурсов направлялись на обеспечение производства технологий, информации и знаний. Если в весьма благополучные времена, предшествовавшие Великой депрессии, в США на сто занятых приходилось только три выпускника колледжа, то в середине 50-х годов их было восемнадцать [21]; количество научных работников в исследовательских учреждениях выросло более чем в десять раз только с начала 30-х по середину 60-х годов [22]. Производство информационных услуг возросло с 4,9 до 6,7 процента ВНП [23], а доля ВНП, используемая на образование, увеличилась в период с 1949 по 1969 год более чем вдвое (с 3,4 процента до 7,5) [24]. В целом же за два десятилетия, прошедших после второй мировой войны, расходы США на НИОКР выросли в 15, а расходы на все виды образования -- в 6 раз, хотя сам ВНП лишь утроился. В 1965 году Соединенные Штаты тратили на НИОКР и образование более 9 процентов своего валового национального продукта [25].
К концу 60-х годов в США и развитых индустриальных странах Европы со всей очевидностью сложилась качественно новая экономическая ситуация. На фоне резкого снижения роли добывающих отраслей экономики, а также сельскохозяйственного производства, и относительно стабильной доли промышленности в ВНП и занятости четвертичный (информационный) сектор занял одно из доминирующих мест в структуре народного хозяйства, уверенно превысив по своему вкладу сектор, традиционно называвшийся первичным. В результате с конца 60-х годов начали развиваться два процесса, подлинное значение которых стало понятно гораздо позднее.
Первый из них -- это замедление традиционно исчисляемого экономического роста, обусловленное развитием сферы услуг и производства информации. Еще в 1967 году У.Баумоль сформулировал тезис о том, что рост сферы услуг неизбежно приводит к снижению общей производительности и сокращению темпов
-----------------
[20] - См.: Celente G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of the 21st Century. N.Y., 1997. P. 134-135.
[21] - См.: Drucker P.F. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (USA) - London, 1996. P.117.
[22] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1973. P. 216.
[23] - Cм.:Rubin M.R., Huber M.T. The Knowledge Industry in the United States, 1960-1980. Princeton (N. J.), 1986. P. 19.
[24] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 213.
[25] - Ibid.
-----------------
роста экономики [26]. Это положение, как мы покажем ниже, справедливо в отношении отраслей четвертичного сектора, где рост расходов, связанный с внедрением технических новшеств (как правило, дорогостоящих), не компенсируется соответствующим ростом основных производственных показателей. Таким образом, в ходе первой фазы постиндустриальной трансформации развитый мир испытал значительную неопределенность. Как отмечали социологи, "конец 60-х ознаменовался для промышленных стран началом полосы неудач. Один экономический срыв следовал за другим. По мере распространения убеждения в том, что такое развитие событий невозможно ни объяснить с позиций теоретических и политических концепций прошедшей эпохи, ни тем более обратить вспять, провалы в экономике складывались в общественном сознании в единую картину кризиса индустриального общества" [27]. Следует отметить, что эта тенденция не обязательно становилась опасной для экономической стабильности, так как она не содержала в себе явных деструктивных элементов, а в распоряжении правительства было достаточно средств для стабилизации ситуации; вместе с тем на основе анализа одного лишь этого тренда можно было достаточно уверенно предсказать замедление темпов повышения благосостояния, нарастание социальной поляризации и проблемы в области организации государственных финансов.
