Все происходившее со мной в те страшные минуты я воспринимала как бы со стороны, словно была это вовсе не я, а кто-то другая, абсолютно посторонняя, незнакомая женщина. Я будто смотрела телепередачу со скверным изображением, в которой высокая брюнетка в синем утепленном плаще с дорожной сумкой через плечо стоит в центре цюрихского терминала… Открытое, почти без грима, лицо передает самое настоящее (профессиональный прозаик написал бы «лермонтовское») смятение души. Высокий лоб изборожден несколькими глубокими, старушечьими морщинами. Губы прикушены. Глаза застыли в одной точке. Мучительная борьба с собой настолько очевидна, что не может не вызвать сочу…
— Простите, я могу чем-нибудь помочь вам?
— Что вы сказали?..
Изображение на телеэкране дернулось, остановилось и, мигнув напоследок, выключилось. В ту же секунду я почувствовала, как оживают мои ноги. Ко мне вновь вернулась способность реагировать и передвигаться.
— Вам нехорошо, мадам?..
Высокий пожилой мужчина в роскошной широкополой шляпе, с огромной изогнутой трубкой, зажатой в подозрительно белых, молодых зубах, участливо держал меня за локоть, пытаясь вложить в этот акт гражданского сострадания все цивилизованность и корректность западного человека.
— Спасибо… — пробормотала я, осторожно, чтобы не обидеть мужчину в его лучших побуждениях, высвобождая свой локоть. — Уже прошло…
Резко развернувшись спиной к кассам «Аэрофлота», я зашагала к выходу из аэропорта. Только теперь, после внезапного, временного отключения самоидентификации, по дороге между обменным пунктом и билетными кассами, до меня дошел наконец подспудный смысл мишинского письма, его ОБРЕЧЕННОСТЬ. С ужасающей контрастностью, в считанные доли секунды, я поняла: моя жертва, вся эта дурная затея с явкой с повинной, готовность заложить голову в многоэтажный ломбард на площади Дзержинского во имя безопасности своей семьи абсолютно ничего не решали и решить не могли! Витяня, знавший эту иезуитскую кухню изнутри, понял это намного раньше меня. Даже несмотря на то, что он ЖИЛ с этим чувством семь лет, стремился предусмотреть все, он все равно проиграл! Чего уж тут говорить обо мне — идиотке, позволившей себе расслабиться и вдруг позабыть то, что никогда не забывается другими? Не в силу злопамятности не забывается, а по долгу СЛУЖБЫ…
Улетев из Лос-Анджелеса ранним утром и проведя в воздухе в общей сложности шестнадцать часов, я оказалась на стоянке такси под бетонным пандусом цюрихского аэропорта в час дня по местному времени и, кажется, впервые поняла, ЧТО именно мне следует делать в ближайшие несколько дней. Конечно, считать четким, продуманным планом действий обрывки разрозненных мыслей, ощущений и предчувствий, могла только такая безнадежная идеалистка, как я. С другой стороны, мне всегда была близка наполеоновская мысль о том, что главное — это ввязаться в бой — все дальнейшее определится потом. Правда, у Наполеона для реализации этой блестящей, хотя и весьма сомнительной идеи имелась в наличии испытанная в победоносных сражениях гвардия, мудрые помощники в лице Даву и Нея, не говоря уже о пылкой Джозефине в качестве надежного эмоционального тыла. В то время как у меня — только фальшивый паспорт, искусственная внешность и перспектива тайной встречи на ступеньках перед Сакре-Кер. С другой стороны, немного утешало, что поле сражения, в которое я собиралась ввязаться очертя голову, располагалось в славном городе Париже, а не в печальной памяти Ватерлоо.
В который раз приходилось убеждаться, что от хорошей жизни фаталистами не становятся…
Несмотря на то, что все вокруг — коротко подстриженные деревья, крыши аккуратных автобусов и даже урны, предусмотрительно расставленные на манер оградительных столбиков через каждые несколько метров, были покрыто пушистым снегом, видимо, обильно выпавшим ночью, холода не чувствовалось. Вдохнув поглубже чистый, пахнущий горами и жимолостью воздух, я на секунду зажмурилась, представив, что сзади стоит Юджин. В ту же секунду передо мной пискнуло тормозами такси. Я потянула на себя дверь и уселась сзади, положив рядом на сидение дорожную сумку.
— В отель? — не оборачиваясь, по-французски спросил водитель, безошибочно определивший во мне туристку.
— Да, — кивнула я. — В отель. Если можно…
— В какой именно, мадам?
— Я не очень хорошо ориентируюсь в Цюрихе…
— Мадам француженка?
— Мадам англичанка.
— Первый раз встречаю англичанку с таким французским.
— Мне заговорить на английском?
— Зачем?
— Чтобы вы сказали: «Первый раз встречаю француженку с таким английским».
— У мадам прекрасное чувство юмора.
— Это комплимент?
— Это факт.
На меня вдруг что-то нашло. Моя непотопляемая подруга в таких случаях говорила: «Нет возможности поехать к цыганам — нажрусь в одиночестве водки…»
— Скажите, а отель «Мэриотт» в Цюрихе есть?
— Конечно, мадам… — Водитель такси демонстрировал совершенно неведомое его московским коллегам терпение. — Там останавливаются японские банкиры и международные аферисты.
— Так это приличный отель?
— Пять звезд вас устроит?
— Вполне.
— Тогда более чем приличный.
— Значит, едем в «Мэриотт»…
Дорога заняла не более двадцати минут. Большая ее часть пролегала сквозь ярко освещенные тоннели, напомнившие специфическим запахом гудрона и паленой резины подземные перегоны нью-йоркского метро. Изрядно попетляв по холмам и впадинам, на которых когда-то, наверное, паслись тучные стада овец, погоняемых дремучими, совсем еще не цивилизованными швейцарцами в меховых безрукавках, а сейчас возвышались здания многоэтажных офисов и добротные частные дома под черепичными крышами, машина выехала на набережную узкой реки, неожиданно сделала крутой разворот влево и плавно притормозила у стеклянного фасада высоченного отеля.
— «Мэриотт», мадам…
* * *
Отель полностью соответствовал описанию водителя такси. То есть, был огромным, сдержанно-роскошным и пустынным, чем-то напомнив вашингтонский «Тюдор», где мы с Юджином как-то останавливались. Создавали это пятизвездочное временное пристанище для японских банкиров и международных аферистов явно по типовому проекту. Потому что внешне он практически ничем не отличался от своего нью-йоркского собрата, в одном из номеров которого я когда-то провела самые отвратительные (как мне казалось тогда) две недели в жизни. Но потом хозяева цюрихского «Мэриотта» убедились, видимо, что напластования голубоватого с прожилками мрамора в вестибюле источают ревматический холод, вызывая невольную ассоциацию с дорогим фамильным склепом, и потому задрапировали натуральным полированным буком несущие колонны, обрамление лифтовых дверей, длинную стойку регистратуры по правую руку от входа и прочие выступы, отчего холл сразу же стал теплее и уютнее.
— С прибытием в Цюрих, мадам! — Дежурную фразу моложавый дежурный администратор в строгом черном пиджаке и галстуке-бабочке произнес на немецком.
— Вы говорите по-французски?
— В Швейцарии все говорят по-французски! — гордо ответил мужчина в бабочке. — На какое время желаете у нас остановиться, мадам?
— Даже не знаю… — Я снял с плеча сумку и опустила ее к ногам. — Дня на два, наверное…
— Отлично! — администратор протянул мне бланк и ручку. — Впишите, пожалуйста, данные вашего паспорта и поставьте свою подпись вот здесь…
Кивнув, я стала заполнять анкету.
— Какой номер желаете? — не унимался администратор. — Могу предложить вам чудесный трехкомнатный «люкс» с небольшим бассейном непосредственно в номере…
— Спасибо, — кивнула я, не отрывая от заполнения анкеты. — Я забыла дома ракетки. И потом я одна…
— Простите? — Администратор несколько раз хлопнул белесыми ресницами. — Боюсь, я не совсем понял вас, мадам…
— Мне нечем и не с кем играть в теннис в вашем трехкомнатном «люксе», — пояснила я и протянула администратору заполненную анкету. — Ну, подумайте: зачем одинокой женщине сразу три комнаты? Да еще с бассейном? Мне нужен самый обычный номер.
— Скажите, вас не смущает высота, мадам?
— Только в том случае, если с нее не заставляют прыгать вниз головой.
— Четырнадцатый этаж вас устроит? С видом на Лиммат?
— Что это такое?
— Лиммат? — Белесые ресницы мужчины дрогнули. — Это река, мадам. Вы наверняка ее видели, подъезжая к отелю. Она впадает в Цюрихское озеро. Кстати, само озеро расположено примерно в километре от нашего отеля. Так что, если…
— Устроит, — прервала я этот поток географического сознания.
— Как вы будете платить, мадам? — вкрадчиво поинтересовался администратор. — Чеками? Кредитной карточкой?
— Наличными.
— Прекрасно! — Портье пробежался холеными пальцами по калькулятору. — За двое суток с вас четыреста четырнадцать долларов и семьдесят пять центов, мадам.
