— Да, такие уж уродились, — с гордостью ответил тот.
— Я собираюсь жениться на Китти, — будничным тоном сообщил Чарлз. — Но мне никак не удается убедить ее, что я буду хорошим мужем.
На его лице мелькнуло грустное выражение, сменившееся ослепительной улыбкой киногероя.
— Но, будьте уверены, я ее завоюю!
Это заявление повергло всех в шок, как того и ожидал Чарлз. Интересно, как они среагируют? Грейс искренне обрадовалась; Мод не могла скрыть торжества — ее надежды блестяще оправдались; пастор был доволен, но с некоторой оговоркой — Китти должна решить сама. Он слегка сомневался, и у него имелись вопросы.
— Грейс, пойдите с мамой в другую комнату и немного поболтайте, — распорядился пастор. — Нам с Чарли нужно поговорить.
Он взялся за графин:
— Еще портвейна?
— Благодарю вас, сэр.
— Почему же Китти упрямится? Вы для нее прекрасная партия.
— Насколько я понял, она мне не доверяет. А возможно, и себе тоже. Кстати, мне известны ее детские проблемы. Эдда мне все рассказала. Очень подробно и откровенно.
— Сколько вам лет?
— Тридцать три, немного больше, чем Китти. Ей ведь двадцать два?
— Муж должен быть старше жены, иначе он не сможет ею руководить, ведь женщины взрослеют раньше, — убежденно заявил духовный наставник обширной паствы. — Когда попираются традиции, это неизбежно сказывается на прочности брака. Если бы вы с Китти были одних лет, я бы возражал против этого брака, ведь молодые люди еще не готовы взять на себя ответственность за семью, а страдают от этого прежде всего дети. А ваши одиннадцать лет разницы придают вам авторитет, с которым жена будет считаться.
Говоря все это, пастор не переставал потягивать портвейн.
— Я рад, что вы выбрали мою дочь, но меня тревожит, что Китти вам не доверяет. Отчего?
— Если бы я знал, то легко устранил бы все ее опасения.
— Она боится, что вы будете ей изменять?
— Вряд ли, Том, тем более что я не давал ей ни малейшего повода заподозрить меня в донжуанстве. Она моя сотрудница и знает каждый мой шаг. Китти считает меня самоуверенным и высокомерным, что близко к истине, но я не считаю это недостатком. Мне кажется, она бы предпочла, чтобы я был притворно скромным и скрывал свои способности и таланты. А я не считаю это нужным.
— Вы верите в Бога?
— Я верю в Бога англиканской церкви, хотя не отношу себя к религиозным фанатикам, — объявил Чарлз. — Мне кажется, что любой человек, занимающий положение в обществе, должен регулярно ходить в церковь, так что по воскресеньям вы будете видеть меня на церковной скамье Бердамов.
Чарлз сделал паузу, а потом спросил уже совсем другим тоном:
— А что вы скажете о материальном положении здешней англиканской церкви, пастор?
— Весьма неплохое. Корунда богаче других районов, потому что здесь не такой засушливый климат, и все состоятельные люди поддерживают свои церкви. А почему вас это интересует, Чарли?
— Потому что наступают тяжелые времена, Том. Благополучие этой страны во многом зависит от экспорта, главным образом пшеницы и шерсти. В Корунде нет ни того ни другого. Громадный спрос на форму и одеяла во время последней войны создал у австралийского правительства ложное чувство экспортного оптимизма. Но война закончилась десять лет назад, и теперь никому не нужно столько шерсти. К тому же засухи сильно сократили объем экспортируемой пшеницы. Правительство берег большие кредиты под экспорт. Но любой финансист скажет, чем грозит обвал американского фондового рынка. Кредиты нужно возвращать, а где взять на это деньги?
— А что же будет с больничными средствами? И с вашими собственными деньгами?
— Они в безопасности, хотя если австралийский фунт рухнет, средства больницы неизбежно пострадают. Но эту потерю можно будет восполнить. Мой капитал размещен в Англии.
Чарлз невесело рассмеялся:
— Возможно, я зря вас пугаю, Том. Пока рано говорить, насколько сильно разойдутся трещины. Но у меня предчувствие, что добром это не кончится, — вздохнул он.
— Я уважаю вашу интуицию, Чарли, но давайте вернемся к моей дочери. Вы хотите, чтобы я поговорил с ней?
— Нет, благодарю вас. Но мне бы хотелось, чтобы вы благословили наш брак.
— С радостью, мой дорогой!
— Теперь осталось уговорить Китти.
Мод, уставшая от ссылки, проскользнула обратно в столовую как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу.
— Вы нравитесь Китти, Чарлз, — сказала она, первой назвав его как полагается. — Иначе она давно послала бы вас подальше, причем не стесняясь в выражениях. Вместо этого она приняла ваше приглашение на ужин. Ее оборона долго не продержится, уверяю вас. И тогда вы нанесете решающий удар!
Чарлз промолчал, но в душе его покоробило.
Когда у власти было правительство консерваторов Стэнли Брюса, вся его деятельность осуществлялась из Мельбурна. Через четверть века после появления Австралийского Союза столица страны Канберра все еще находилась не у дел. Но потом, за несколько дней до обвала Уолл-стрит, новое лейбористское правительство во главе с премьер-министром Джеймсом Скаллином на волне популярности решило обосноваться в Канберре. И на неопытных новичков свалились все последствия финансовой катастрофы.
После ужасов Первой мировой войны и двух последующих эпидемий инфлюэнцы, которые унесли больше человеческих жизней, чем военные действия, еще неоперившийся Австралийский Союз пустился в мотовство общественных работ. Большинство таких работ было организовано властями штатов по вполне понятным причинам: раньше каждый штат существовал как самостоятельная британская колония, и неискушенному центральному правительству было просто не по силам справиться с тремя миллионами квадратных миль пустыни. В конституции ничего не говорилось о людях, населяющих страну, и их правах. Это был документ о государственном устройстве, судебном праве, парламенте, штатах, Британском Содружестве, налогах, тарифах и торговле. Поэтому в те тридцать лет, что прошли с 1901 года, пока федеральное правительство копошилось в Мельбурне, каждый штат, образовав собственное правительство, делал то, в чем нуждались его жители, — открывал школы и больницы, строил автомобильные и железные дороги, мосты, дамбы и элеваторы. Был разработан грандиозный план адаптации военных, чтобы солдаты, вернувшиеся с войны, имели возможность заняться сельским хозяйством — главным источником национального благосостояния.
Все штаты брали кредиты, в основном на рынке капиталов в Лондоне, в колоссальных объемах и под высокие проценты. Падение мировых цен на зерно и шерсть привело к значительному спаду в австралийской промышленности и сельском хозяйстве. Занятость падала, а с ней и поступления в бюджет. И неожиданно для себя власти штатов поняли, что они больше не в состоянии платить проценты по своим лондонским кредитам. По времени это совпало с обвалом фондовой биржи на Уолл-стрит.
Экономисты, государственные чиновники и политики сошлись во мнении, что от катастрофы может спасти только жесткий контроль над денежными средствами путем сокращения расходов. Каждый сэкономленный пенс должен идти на выплату иностранных долгов. Премьер-министр Скаллин объявил, что федеральное правительство прекращает финансирование общественных работ и сокращает занятость. Против был только Джек Ланг, лидер лейбористской партии Нового Южного Уэльса, который считал, что тратить надо больше, а не меньше, а количество рабочих мест увеличивать, а не сокращать.
Поначалу обвал на Уолл-стрит прошел в Корунде незамеченным и никто, кроме Чарлза Бердама, не придал ему особого значения. Горожане читали в газетах, что происходит в больших городах, но Корунда долгое время оставалась своего рода башней из слоновой кости. Первые конвульсии Великой депрессии почти не повлияли на этот район. Работу теряли в Сиднее и Мельбурне, а здесь по-прежнему было безоблачно. Однако через несколько недель кто-то из местных выставил на шоссе Сидней — Мельбурн плакат, на котором крупным шрифтом было напечатано: «В Корунде работы нет».
Гораздо больший интерес вызывали отношения Чарлза Бердама и Китти Латимер. Если бы Китти знала, чего она хочет, все давно бы решилось так или иначе. Проблема была в том, что она все время колебалась и свое замешательство относила за счет нескольких факторов, включая и тот, что раньше ни один мужчина не домогался ее столь настойчиво. Чарлз привлекал ее, одновременно вызывая отвращение. И все же ее непонятным образом тянуло к нему. Подсознательно она чувствовала в нем нечто зловещее, но это никогда не выходило наружу. А чисто внешне это был превосходный, надежный и твердый, как скала, мужчина. И как ей было объяснить, что она пытается докопаться до его душевной боли? Найди она в нем нечто подобное, все стало бы на свои места, и она тотчас бы определилась. Ее собственное детство было омрачено нескончаемым страданием, которое причиняло ей то, чего она не в силах была изменить: ее внешность. Чутье подсказывало ей, что и он в детстве страдал — все его сверстники росли, а он оставался маленьким. И здесь причиной была внешность! Значит, он тоже испытывает душевную боль. Так почему он скрывает ее и не хочет поделиться с ней? Почему не пускает ее в свою душу? Она бы исцелила его, а он держит ее на расстоянии.
