эскалаторе, Сомин вспомнила, как в детстве разглядывала фотографии этого места, и почувствовала, как порхают бабочки в животе. Когда-то отец обещал отвезти ее сюда. Но он так и не смог сдержать обещание.
Сомин чувствовала себя как героиня фильма, которая в замедленной съемке поднимается на эскалаторе и постепенно перед ней предстает парк. Взбирающиеся на горки вагонетки, огни, цвета. Она увидела под потолком знаменитые воздушные шары, с которых можно было оглядеть парк с высоты птичьего полета. Она видела вьющиеся сквозь парк рельсы, которые вели за пределы павильона, как тропа к новым приключениям. На входе Сомин закрыла глаза, втянула воздух – и почувствовала запах жареных и сладких закусок.
«Я сделала это. С днем рождения, пап».
И на секунду ей показалось, что она увидела в толпе мужчину, протягивающего ей руку, как будто он ждал ее.
– Почему ты захотела прийти именно сюда? Как ты выносишь эту толпу? – заскулил Чуну.
При звуке его голоса Сомин подскочила. Она не сводила глаз с мужчины и не слышала, как сзади к ней подкрался Чуну. Когда она попыталась найти его снова, мужчина уже исчез, как будто его и не было.
Но она увидела, что в толпе движутся другие фигуры. Их было немного, и, казалось, их никто не замечает или, возможно, не понимает, что эти фигуры летали, а не ходили. Призраки. Сомин зажмурилась; она не хотела иметь дело со сверхъестественным. Не сегодня. Но, когда она снова открыла глаза, призраки никуда не делись, а посетители парка по-прежнему почти ничего не замечали.
– Они действительно не могут их видеть, – выдохнула Сомин.
– Во всяком случае, большинство из них.
Чуну указал на маленького мальчика, который с открытым ртом уставился на пожилого призрака рядом с ним. Мальчик казался в равной степени восхищенным и испуганным, как будто он думал, что это часть декораций парка.
– Они не могут тебе навредить. – Чуну взял Сомин за руку и сжал ее ладонь, и это помогло ей успокоиться. – Если их игнорировать.
– Может, это была плохая идея. Может, слишком эгоистично развлекаться, пока мир переворачивается с ног на голову.
Чуну вздохнул:
– Нет, я обещал, что отвезу тебя сюда. Я держу свои обещания. Даже если это влечет за собой день пыток.
От его угрюмого тона Сомин рассмеялась. Чуну говорил так, словно его заставляли на каторге трудиться, а не гулять целый день по парку развлечений.
Сомин задрала голову, чтобы взглянуть на стеклянный купол. Сквозь него можно было увидеть небо и солнце, и при этом он защищал посетителей от непогоды. Она решила забыть все свои тревоги на сегодняшний день – нет, всего на полдня – и повеселиться. А потом можно будет вернуться в реальный мир к проблемам, которые мучили ее друзей.
– Хорошо, но больше никаких жалоб. И я не стану упрекать тебя за то, что ты купил два подростковых билета.
– А что не так? – удивился Чуну.
Сомин бросила на Чуну многозначительный взгляд.
– Ты уже не совсем юноша, Чуну. Перестал им быть сотни лет тому назад.
– Ну, кассирше все равно. – Чуну пожал плечами. – И, кажется, я ей понравился. Она прям хотела сделать мне скидку.
– Сначала ты всем нравишься. Потому что люди от природы поверхностны. – Сомин игриво схватила его за подбородок.
– Всем, кроме тебя, любовь моя. – Чуну не менее игриво сморщил нос.
Сомин замерла. Она знала, что эти слова были сказаны в шутку. Что они ничего не значили. Но они все равно заставили ее сердце трепетать.
– Пошли, я хочу на пиратский корабль. – Сомин схватила Чуну за руку, пытаясь не обращать внимания на свой сбившийся пульс.
– Я не езжу на быстрых аттракционах.
Чуну впился взглядом в раскачивающийся пиратский корабль. Посетители кричали от восторга, когда он взмывал ввысь, каждый раз угрожая перевернуться вверх тормашками.
– Почему? – поддразнила Сомин. – Боишься?
– Не хочу пока расставаться со своим завтраком.
Чуну не смог скрыть страх, и Сомин рассмеялась. А ей по душе эта новая версия Чуну. Она куда более настоящая. Более человечная.
– Смертные любят острые ощущения. Любят, когда им напоминают об их хрупкости. Ничто так не заставляет хотеть жить, как осознание того, что ты можешь умереть.
– Не понимаю, по-твоему, смертность – это хорошо или плохо?
– Я думаю, что она… ограничивает. – Чуну пожал плечами. – Когда-то я знал одного мальчика – ходячее разочарование. Ничего не мог сделать правильно. Навлек на семью много позора. У него было ровно одно предназначение в его короткой жизни – принести честь и славу семье. Все, включая его счастье, стояло на втором месте. А когда он взбунтовался и попытался найти для себя хоть каплю счастья, его выгнали из семьи. И он умер в одиночестве. И теперь его никто не помнит.
– Мне все равно, как другие оценивают мою жизнь. Меня волнует только то, как отношусь к своей жизни я сама.
Сомин указала на призрака, стоявшего у мусорного бака. Вернее, стоявшего наполовину внутри мусорного бака.
– Похоже, сейчас мне больше, чем когда-либо, напоминают, что смерти не избежать. Так почему же страх смерти должен мешать мне жить?
Чуну приподнял брови:
– Не могу решить, впечатлен я твоей беззаботностью или напуган.
– Ну, пока ты решаешь, давай встанем в очередь. Я слышала, что на американских горках всегда приходится долго ждать, – предложила Сомин.
– Нет. – Чуну твердо покачал головой. – Я отказываюсь садиться в эту смертельную ловушку.
– Хорошо, давай сначала сходим на карусель.
Сомин повернулась к большой карусели с мерцающими лампочками и блестящими лошадками. В детстве она считала, что карусель – это аттракцион для принцесс из-за украшений на лошадях. Она всегда хотела на нем прокатиться. И теперь Сомин чувствовала себя глупо от того, как внутри ее все затрепетало при звуках звонкой музыки. Разве она не слишком стара, чтобы так волноваться?
– Ах да, вот это куда более цивилизованный аттракцион.
Сомин рассмеялась:
– Не могу поверить, что ты боишься быстрой езды.
– Это не страх, это здоровое отвращение к потенциальным телесным повреждениям. Я отказываюсь вечно жить с кривым профилем из-за сломанного носа.
– Они абсолютно безопасны, – закатила глаза Сомин, становясь в очередь на следующий круг. – Ты ведешь себя как большой ребенок.
– Возможно, карусель мне и понравится. Ведь во время поездки можно поделать кое-что еще. – Чуну пошевелил бровями.
– Ага, даже не надейся.
– Может, хотя бы минутку поразмыслишь над предложением? – попросил Чуну.
– Не нужна мне минутка. Знаешь, ты твердишь, какой ты весь из себя сердцеед, но я этого не вижу. За столько веков на Земле мог бы научиться быть более убедительным.
Чуну рассмеялся:
– Сомин-а, а ты знаешь, как ударить по самолюбию.
– Спасибо. – Она лучезарно улыбнулась.
– Больше тебе во мне ничего не нравится? – спросил Чуну, когда их впустили на карусель. – Только то, что меня можно использовать как боксерскую грушу?
– Может быть, – поддразнила Сомин, лавируя между лошадьми, застывшими в разных позах.
Она была в странно игривом настроении. Возможно, это все запах
