ничего возразить, так как понятия не имею, каково быть бессмертным.
– О, неужели я наконец заставил великую Ли Сомин почувствовать, что она не может быть правой во всем?
Ее захлестнула досада.
– Рядом с тобой я постоянно чувствую себя так, будто мы в неравных условиях. Даже когда я полностью уверена, что права, это как будто вообще ничего не меняет.
Чуну усмехнулся:
– Потому что я бессмертен?
– И не только. То, как тебя никогда ничего не смущает. И еще то, как ты произносишь мое имя, как будто просто играешься со мной. А я даже не знаю твоей фамилии. Мне как будто чего-то не хватает, когда я на тебя кричу и не могу в споре назвать твое полное имя.
– Меня многое смущает, я просто хорошо притворяюсь. После столетий сделок на черном рынке с ненадежной клиентурой учишься держать свои карты при себе. – Чуну пожал плечами. – И не знаю, что ты там обо мне думаешь, но я не использую фамилию не потому, что так звучит круче.
Сомин думала, что он продолжит, но, не дождавшись, полюбопытствовала:
– Хорошо, тогда почему ты ее не используешь? Шифруешься от своей ненадежной клиентуры?
Чуну покачал головой:
– Нет, просто эта фамилия напоминает о моей семье. А мне не нравится вспоминать о них. Мать была равнодушна ко мне, а отец очень строг. Они особо со мной не церемонились, вероятно, потому что я не был хорошим и прилежным сыном, о котором они мечтали.
Необузданная эмоция, промелькнувшая на его лице, была настолько непривычным зрелищем, что застала Сомин врасплох.
– Извини, – растерялась она.
– Тебе не за что извиняться. Их давно нет. Я уже это пережил.
– Та история, которую ты рассказывал, о мальчике, который разочаровал свою семью, – вспомнила Сомин. – Это был ты?
Молчание Чуну говорило само за себя.
«Отстань от него, – велела себе Сомин. – Не лезь в душу». Но она ничего не могла с собой поделать.
– Если тебя это по-прежнему расстраивает, то, возможно, не стоит больше держать это в себе.
Чуну пожал плечами:
– Я оставил это в прошлом и не собираюсь больше об этом ни думать, ни говорить.
Сомин покачала головой.
– О таких вещах надо уметь говорить. Если ты не можешь, значит, воспоминания все еще причиняют тебе боль, разве нет?
– Чего ты хочешь от меня? – повысил Чуну голос.
Сомин вздрогнула; она никогда не видела, чтобы Чуну выходил из себя. Он всегда был таким уравновешенным, таким сдержанным.
– Ты хочешь, чтобы я открыл тебе душу? Хочешь склеить мое разбитое на осколки сердце, чтобы я понял, что мечтаю стать нормальным парнем, который может влюбиться в нормальную девушку? – Он покачал головой. – Если ты хочешь этого, то впустую тратишь время.
– Что? Нет, я не хочу… В смысле, я не знаю, чего я хочу.
Сомин вспомнила, как однажды Миён ей сказала: «Какой смысл переживать о том, какими мы будем через год? Прямо сейчас мне нужен именно он». Могла ли Сомин сказать, что сейчас ей нужен именно Чуну? Или они обманывали себя, думая, что у них может получиться что-то… что бы это ни было.
– Чего хочешь ты?
Брови Чуну сошлись вместе, как будто этот вопрос поставил его в тупик.
– Что? Не придумал остроумного ответа? – Она не удержалась; сарказм сработал как защитный механизм. Потому что, по правде говоря, она была шокирована. Испугана, что после целого дня, полного мыслей о том, как сильно она хотела быть рядом с Чуну, она непреднамеренно оттолкнула его.
– Я знаю, что мне нравится быть с тобой… – Он мог бы ее этим успокоить, если бы не безмолвное «но», повисшее в конце предложения.
– Но? – продолжила она, несмотря на свой трепет.
– Но еще я знаю, что ты одним своим существованием требуешь от меня быть чем-то большим. Я всегда жил так, как мне заблагорассудится. Я давным-давно пообещал себе, что никогда не изменюсь, чтобы соответствовать чужим ожиданиям. Но, когда я рядом с тобой, мне нужно быть другим. Я не могу понять, хочу ли этого я или мне кажется, что этого хочешь ты.
– Я же сказала, что не знаю, чего я хочу, – прошептала Сомин. Она чувствовала, что от нее что-то ускользает, как песок, просачивающийся сквозь пальцы.
– Но это ложь. – Чуну провел ладонями по ее рукам. Его улыбка была почти грустной, как будто он уже прощался.
Сомин занервничала.
– Я хочу тебе помочь и ничего не могу с собой поделать. Обычно так происходит, когда мне кто-то небезразличен.
Чуну замер, его лицо исказилось.
– Неужели это так плохо? – удивилась она. – Что ты кому-то небезразличен, что о тебе переживают?
– Да, – выдохнул Чуну, и Сомин закрыла глаза, смущенная, что ее так быстро отвергли.
Она попыталась отстраниться, но он сжал руки.
– Это плохо, потому что я этого не заслуживаю, – продолжал Чуну. – Я не заслуживаю тебя. Почему ты всегда отдаешь людям всю себя?
– В отличие от тебя? – заметила Сомин. – Который ничего не отдает людям и пытается убедить себя в том, что сможет жить один, потому что боится изменить в себе хоть что-то?
– Я не боюсь. Я просто знаю, кто и что я, – возразил Чуну. – Мне не следовало начинать это все. Я только разрушу тебя, как разрушаю все, к чему прикасаюсь.
– Что?
Теперь в Сомин разгорелся огонь, гнев на эту затянувшуюся игру Чуну в холодно-горячо. Она отпрянула.
– Разрушишь меня? – возмутилась Сомин. – Я тебе что, какой-то хрупкий маленький цветочек, который можно запросто раздавить в опасных руках токкэби?
Чуну уставился на нее, разинув рот.
– Нет, – пробормотал он. – Я просто имел в виду…
– Мне не нужно слышать, что, по-твоему, ты имел в виду. Ты так долго дразнил меня, гонялся за мной. И теперь, когда я рядом, теперь, когда ты мне небезразличен, ты пытаешься отстраниться, потому что ты возомнил, что знаешь, как для меня будет лучше? Я в состоянии решать за себя сама! Я не слабое, хрупкое создание, которое нуждается в твоей защите.
Чуну покачал головой:
– Я никогда так не думал.
– Ну, похоже, тебе удалось одурачить меня. Знаешь, сколько бы ты ни твердил, что прошлое в прошлом, ты все еще мыслями там. Застрял.
– Кто бы говорил, – огрызнулся Чуну.
– И что это должно означать? – взорвалась Сомин.
– Что за день сегодня?
Сомин не смогла ответить. Нет, она не хотела отвечать.
– Да ладно, я же не слепой. Ты была расстроена этим утром. Сказала, что Джихун забыл, какой сегодня день. А значит, это что-то важное. Ты говоришь, что я застрял в прошлом, но сегодняшний день, похоже, имеет для тебя какое-то значение.
– Сегодня день рождения моего отца, – пробормотала Сомин.
– Ах, – протянул Чуну. – И ты скучаешь по своему доброму папочке.
Его слова разбередили старую рану.
– Ты так говоришь, будто мне нельзя оплакивать его.
– Нет, конечно, можно. Мне жаль, что сегодня такой грустный день. – Но Чуну говорил деревянным голосом, а тело его закостенело.
Сомин невольно застыдилась, что поделилась с ним чем-то настолько личным, хотя
