— Как? — просипел Йолташ чуть слышно. — Как вышли? Из каморы?
— Свинья помог, — один из пареньков, повыше остальных, пнул тело тюремщика.
— Ага, — шепнул еще один. — У него один ключ от всех дверей. И от твоих кандалов тоже.
Услышав про кандалы, Йолташ потер запястья. Руки свободны, а оковы валяются рядом. Дети смотрели с надеждой, и горец поднялся. Первым делом он прогулялся по короткому коридору и накинул на дверь тяжелый железный брус засова, висящий рядом.
Вернувшись, он перевернул тюремщика.
— Рассказывайте. Коротко. Кто, как очутились, где мы, — велел Йолташ высокому парню.
Слушая негромкий рассказ паренька, горец накинул перевязь с ножом. Вытащив из ножен, он качнул клинок в руке и вдел обратно. Сойдет. Потом стащил с толстяка сапоги и охлопал тело. Напрасно — другого оружия у мертвеца не нашлось. Йолташ поднял вырванную из стены цепь и неспешно намотал ее на левую руку, зажав крайний виток в ладони.
«Можно и под кистень. Но пусть наручем поработает», — решил Йолташ, взмахивая рукой. Не такой уж он великий мастер, чтобы кистенем махать. Еще и посреди решеток.
Тем временем парень рассказал нехитрую историю до конца. Многих продали собственные родители, покусившись на деньги высокого седого старика. Кого-то выкрали ночью прямо из дома, вырезав всю семью. Все они — бедняцкие дети из трущоб. Где они — никто не знает. Иногда замотанные приводили новичков, иногда забирали кого-то. Тех, кого забирали, больше никто не видел.
— Вот и Наума забрали, — грустно добавил рассказчик.
Йолташ, не отвечая, медленно двинулся по коридору в сторону закрытой на засов двери. По обе стороны коридора пустели каморки за толстыми прутьями. Над коридором в потолке попадались световые окна-колодца, тоже забранные решетками. Йолташ слегка подергал крепление засова, огладил петли и нахмурился. Приникнув ухом к двери, услышал монотонные песнопения. Нехитрый мотив и одна и та же фраза на неизвестном языке, повторяемая вновь и вновь.
— Диа… Диа… — прошептал охранник наследника, вслушиваясь. — Дианадахас…
Мальчишки, сгрудившиеся рядом, отпрянули от Йолташа, а некоторые из них замахали руками. Кто-то заплакал. Кто-то зажал уши.
— Что? Что? — спросил Йолташ, отходя от двери.
— Они, — высокий паренек мотнул в сторону закрытой двери, — так говорят. Дианадохус калас…
— И поют, — добавил кто-то прерывающимся голосом.
— И поют, — согласился парень. — Так поют, когда наших забирают.
— Ага. И уходят, тоже поют. Друг за дружкой идут и поют.
— И тебя, когда оттуда принесли, тоже пели, — добавил мальчонка с большими глазами и пушистыми, как у девчонки, ресницами и махнул рукой в противоположный край коридора.
— Меня принесли оттуда? — Йолташ указал подбородком направление и обнажил нож.
— Ага, — чуть слышно подтвердил высокий паренек. — Они всех оттуда приносят.
Йолташ двинулся вперед. Коридор оканчивался сплошной гладкой каменной стеной, но горец оставался настороже. Всякое он слышал в последние дни о каменных стенах! Охранник зашел в тупик. Толкнул твердь перед собой. Как и полагается настоящей стене, она не шелохнулась. Массивные блоки смотрелись внушительно и неколебимо. Йолташ повернулся и увидел глубокую нишу в стене рядом. В ней навалом лежали короткие факела и лампадки вроде тех, что горец видел у похитителей.
— А где мы? Знает кто? — вновь спросил Йолташ, крутя перед глазами лампадку. Белоголовый рассказчик мотнул головой, глянув на приятелей. Паренек с пушистыми ресницами подошел ближе, зыркнул исподлобья на белоголового и твердо сказал.
— В крепости на холме. Мы в крепости на холме.
Белоголовый дернул плечом и вскинулся.
— Дурак, — начал он. — Сколько раз…
— Тихо, — оборвал Йолташ. Он понял, что это давний спор.
Двинувшись обратно к тюремщику, он стал разматывать его тряпье.
«Мы шли тропой добрых, это я успел увидеть. А дом на скале стоит подле крепости. Выходит, малой прав. Однако наставник рассказывал, что облазил всю крепость и ничего не нашел, — думал Йолташ, складывая рядом широкие темные ленты одеяния тюремщика. — Но с той поры столько воды утекло, что всё могло измениться».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Раздев тюремщика, он принялся наматывать его тряпье на себя — поверх штанов и рубахи. С непривычки получалось так себе, но белоголовый принялся помогать и дело пошло веселей.
— Вы мне верите? — спросил Йолташ, делая последний виток на голове, и глянул на притихшую ребятню. Дышать стало тяжело, он вспотел. Те несмело кивнули.
— Ты свинью убил, — пожал плечами пацан с пушистыми ресницами. — Я тебе верю.
— И я! — подскочил белоголовый.
Йолташ натянул сапоги тюремщика — они оказались впору и слегка притопнул. Хорошо!
— Тогда забирайтесь обратно за решетку, — поднялся ропот и Йолташ поднял руку. — Дверь не закрывайте, а прикройте. Видели, как я цепь накинул перед тем, как свинью убить? Вот и вы вроде того.
Ребята пошушукались и зашли обратно в свою каморку. Йолташ прикрыл дверь. Цепь на левой руке слегка звякнула, когда он задел прут решетки. Кое-как он оттащил из коридора в свою камору тело тюремщика.
— Я огляжусь по сторонам и мигом назад, — прошептал он.
— Без нас не уйдешь? — спросил тот, что с пушистыми ресницами.
Йолташ помотал головой и отошел от решетки. Пройдя по коридору, подошел к двери и прислушался. Пение не утихало. Йолташ осторожно снял засов, слегка приподнял дверь на петлях, чтоб не скрипела, и медленно открыл. Напротив двери высилась покосившаяся стена, из которой то тут то там вылезали из кладки камни. Казалось — ткни в стену пальцем, и она рухнет. Пение доносилось из-за стены. Слева коридор засыпало рухнувшим сводом. Йолташ повернул направо и двинулся вдоль стены. Через пару десятков шагов вдалеке показался проем и льющийся из него дневной свет. Оставаясь в тени, Йолташ приблизился и глянул наружу.
Посреди развалин и разросшегося кустарника виднелся небольшой круглый дворик, в центре которого лежала плоская плита из гладкого мрамора. Когда-то мрамор был нежно-розового цвета, но сейчас весь заляпан бурыми потеками. На нем лежал мальчишка. Горец без труда узнал патлатого, — тот лежал в беспамятстве, совсем как сам Йолташ недавно. Вокруг мрамора на расстоянии пары шагов плечом к плечу сидели замотанные в темное фигуры. Они раскачивались из стороны в сторону и пели заунывное на незнакомом языке. Горец только и смог, что разобрать то самое «дианадохус калас».
Один из замотанных с открытым обезображенным лицом подошел к плите. В руке у него Йолташ заметил небольшой кривой нож. Горец разглядел, что у жреца нет не только носа и ушей — у того напрочь отсутствовали и губы.
«Мое место не здесь, — с отчаяньем подумал Йолташ, словно уговаривая сам себя. — Мое место не здесь, я охранник наследника Дана Дорчариан».
Веки бездвижного патлатого дрогнули.
Олтер
Остах решился. Тумма-таки смог донести до несгибаемого наставника, что способности дваждырожденного — это оружие. А оружием нужно научиться владеть.
— Оружие, — задумчиво пробурчал дядька. — Оружие.
Наставник повернулся и открыл ларь за спиной. Повел пораненным плечом и разложил на столе кольчугу рядом с тесаком.
— Помоги вздеть, — велел он повеселевшему Барату. Я радостно подпрыгнул, и дядька рявкнул на меня. — Чуть что — падаешь наземь. Камнем!!! — припечатал он. Я закивал, соглашаясь.
Тумма протянул руку и осторожно, двумя пальцами потрогал лежащий на столе тесак. Такую застенчивую улыбку на темнокожем лице я увидел впервые.
— С твоей клятой повязкой на глазах не понять толком, — разгладил кольчугу на груди Остах. — Чего лыбишься-то?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тумма с неожиданной лаской погладил оружие и убрал руку. Повернулся к дядьке.
— Когда-то давным-давно я ходил на корабле, Рыбак, — тихо сказал гигант. — Тесака у меня было сразу два. Больше и тяжелее, чем твои.
— Сразу два, — хмыкнул дядька, подняв бровь, и смерил Тумму оценивающим взглядом. Решив для себя что-то, наставник вновь полез в ларь. Вскоре Остах выложил на стол еще два тесака, точные копии своего. — Держи. Других — больших и тяжелых — нету, — усмехнулся он.
