class="p1">– Черт бы тебя побрал! – проворчал Галер, сделал несколько шагов и осторожно поставил ногу на плитку с изображением Рака.
– Смелее! – подбодрил его мертвый баснописец. – Жми!
Федор Никитич перенес вес своего тела на ногу, стоявшую на плитке. Послышался глухой рокот.
– Что там?
Барельеф остался на месте за исключением трех голов, которые выдвинулись вперед.
– А! – воскликнул сзади Крылов. – Так это Гераклитова гидра!
– Что это значит?
– Гераклит утверждал, что у Гидры было всего три головы, а все остальные – это ее детеныши, которые находились рядом.
– Но что мне делать? – крикнул Галер.
– Это как угадать одну карту из трех, – спокойно ответил Крылов. – У Гидры только одна голова была смертной. Полагаю, надо нажать на нее. А остальные, вероятно, приведут к падению в яму с кольями, или внезапному дротику из стены, или… я не знаю, что там напридумывал молодой Ганнибал.
Галер, не сходя с плитки, попытался как можно ближе дотянуться до трех голов и рассмотреть их в тусклом свете, проникавшем сквозь потолочные окна.
– У них какие-то буквы на мордах! – крикнул он. – Латинские буквы Au, Cu, Pb. Что это значит? Погодите! Это я понимаю и сам! Аурум, Купрум и Плюмбум. Золото, медь и свинец. Какую нажать?
Останкино. 1794 г.
Агата увидела, как Афанасий пошел к Крылову, который испуганно прижался спиной к воротам. Но она также заметила, что Иван Андреевич завел руку назад, как будто не оставляя попыток отпереть замок.
– Стой, паскуда! – Кучер начал раскручивать свой кистень со свинцовой гирькой. И в этот момент калитка в воротах начала медленно приоткрываться.
– Убью! – завопил Афанасий.
Крылов как будто опрокинулся всем телом на калитку, выдавливая ее внутрь, а потом исчез за ней. Афанасий ринулся вперед, выронив кистень, но поздно – Иван Андреевич изнутри уже начал закрывать толстую дверь калитки. Кучер навалился со своей стороны.
– Не уйдешь, сука, – хрипел он, – врешь, от меня еще никто не уходил!
Агата дернулась на сиденье брички. Афанасий был здоров как медведь. Крылов тоже отличался плотным сложением, но, скорее всего, проиграл бы. Девушка осторожно вылезла из брички и пошла вперед.
Дверь потихоньку открывалась под давлением Афанасия.
– А! – прохрипел он, просовывая руку в щель. – А!
Агата оказалась прямо за спиной Афанасия. Она подняла пистолетик к его затылку и выстрелила. Кучер вздрогнул, повернул к ней красное от натуги лицо и просипел:
– Дура…
После чего повалился на землю.
– Откройте пошире, Иван Андреевич, – крикнула девушка. – А то он разлегся, пройти нельзя.
– Вы убили его? – спросил Крылов.
– Да.
– Почему?
– Глупый вопрос. Впустите меня.
– Зачем? – раздалось из узкой щели.
– Я помогу вам. Мы вместе найдем архив. Там лабиринт, вы один можете не справиться.
– Вот еще! Я вполне способен справиться один.
Агата сделала шаг в сторону, чтобы ее не было видно из-за калитки, достала изящный кисет с порохом и мешочек для пуль.
– Значит, у вас есть план прохода? – громко спросила она, заряжая пистолет вновь. – Те бумаги, которые вы спрятали в карман, когда я нашла вас в доме Эльгиных?
– У вас зоркие глаза, Агата Карловна! – донесся голос Крылова. Он отдышался. Девушка боялась, что Крылов успеет закрыть дверь до того, как она в него выстрелит. Если она успеет, то все будет гораздо проще – наверняка план прохода Обители у Крылова с собой, вряд ли он успел его выучить наизусть. С этой бумагой Агата могла и сама, без посторонней помощи обыскать Обитель.
– Не дурите, Иван Андреевич, – крикнула она. – Матушка будет недовольна вашим самоуправством с Архаровым!
– Матушка все знает. Вы зря думаете, что играете главную роль, Агата Карловна. Лучше возвращайтесь в Петербург, дайте отчет императрице, и на этом все! Ваша миссия окончена.
Снарядив пистолет, Агата снова шагнула к двери и увидела совсем рядом выпученные глаза Крылова. Она поняла, что он тоже не терял времени даром во время разговора – пришел в себя и приготовился захлопнуть дверь.
– Что вы… – начала Агата, но тут же вскинула пистолет и выстрелила прямо в лицо литератору. Но было поздно – он успел рвануться, захлопнуть дверь, и пуля ушла неглубоко в толстую доску.
Агата грязно выругалась и бросилась к мудреному замку. Прошел целый час, прежде чем она поняла – его не открыть. Каким образом это удалось Крылову – бог знает, но ее способностей не хватило, чтобы разгадать секрет и преследовать Ивана Андреевича уже внутри стены. К тому времени, впрочем, Крылов уже проник в Обитель и приступил к прохождению лабиринта.
Дом камергера
– Ты знаешь, Лео, что здание до сих пор принадлежит старухе Кутайсовой? – спросил Адам Александрович, небрежно, кончиками пальцев в белоснежной перчатке приоткрывая занавеску окошка кареты.
– Камергерше?
Сагтынский кивнул.
– Так ты говорил про эту одинокую даму?
– Нет. Мы едем к графине Ганской. Эвелине Ганской.
– Твоя землячка?
Сагтынский кивнул. Дубельт посмотрел на его худое вытянутое лицо.
– Скажи мне, Адам, – спросил он, – как ты общаешься со своими соплеменниками?
Адам Александрович обернулся.
– Что касается конкретно графини Ганской, то мы почти дружны. Мы оба живем в Петербурге, оба далеко от Варшавы.
– А с остальными?
– Я поляк, – ответил Сагтынский твердо, – и при этом подданный Николая Павловича. Кроме того, Лео, ты же прекрасно знаешь, что драматизировать ситуацию в Царстве Польском не стоит. Бунтовщики либо сгинули в Сибири, либо находятся под строгим присмотром. Либо поняли бессмысленность своего восстания. Я могу только молиться, чтобы в будущем не нашелся новый Бонапарт, который поманил бы моих… соплеменников, как ты выражаешься, новой мечтой о независимой Великой Польше.
– О да!
– Польша может быть великой только в том случае, если Россия будет слабой. Если лишится своих территорий, своего флота и армии. В ином случае новый Бонапарт, а с ним и несчастные поляки будут снова побеждены, новые восстания будут повержены. Но, увы, мои соплеменники – люди веры. Они истово верят в то, что живут в центре Вселенной. И что вся история вертится вокруг них. Русские похожи на них, но они не верят так истово, как мы.
Дубельт кивнул.
– Но польский парадокс заключается в том, – продолжил Сагтынский, – что, проигрывая раз за разом, поляки не теряют свою веру в исключительность. И веру в будущую Великую Польшу. Но это не слепая вера крестьянина, нет. Это вера нашего высшего общества.
– Польша – это земля идеалистов и романтиков.
Сагтынский слегка улыбнулся.
– Именно. И поэтому я не совсем поляк. Я сильно обрусел, Лео. Впрочем, мы уже приехали.
Карета подкатила к высокому парадному входу по пологой подъездной дорожке и остановилась. Дубельт вслед за Адамом Александровичем выбрался
