Мой сегодняшний клиент не был сумасшедшим.
В детстве его не били и не насиловали. Для него не составляло проблемы учиться в школе. Нельзя сказать, что одноклассники любили его, но врагов у него не было. Тот единственный раз, когда один из парней постарше отнял у пятиклассника бутерброд с колбасой и, понюхав, брезгливо скривился, чтобы в следующий момент метнуться в туалет и выбросить еду в унитаз, не в счет. Это происходило с тысячами школьником в тысячах школ. Но только одного из хулиганов следующей ночью задушил его мертвый дед, весь в земле и со сломанными ногтями.
Была еще одна наука, кроме математики и биологии, которая легко давалась обиженному пятикласснику.
Когда я впервые увидел его на фото, меня затошнило.
Это могло произойти потому, что он умер или находился глубоко под водой, занимался медитацией или лежал под наркозом, пока хирург резал и шил его внутренности. Или потому, что я только что положил мертвеца, едва не утянувшего меня за собой.
Но теперь я знал, что причина в другом. Человек с Марининой фотографии был похож на меня больше, чем мне хотелось бы.
Всякий некромант балансирует на тонкой грани между приемлемым и недопустимым. Трудность в том, что местоположение этой грани каждый определяет для себя сам. Нет такого учебника для начинающих некромантов, где было бы написано: «Делая это, ты переходишь на темную сторону силы». У некромантов вообще нет учебников. Есть вещи, которые у тебя получаются. Иногда ты можешь почуять, куда двигаться, чтобы у тебя получалось еще больше. И очень трудно сказать себе: я могу это, и это принесет мне власть, деньги и боязливое уважение окружающих, но я не буду этого делать, потому что это аморально.
Мораль — всего лишь слово. Нет ничего легче, чем переступить через него ради собственной выгоды, безопасности или удовлетворения желаний. Никто не может запретить тебе этого. Никто не накажет тебя, если ты это сделаешь.
Я неудачник. Бывают времена, когда мне нечем заплатим, за телефон. Никто не ждет меня дома, когда я возвращаюсь с очередной вылазки. У меня нет костюмов от Версаче, и моя мать уверена, что я подвел ее, не получив сладкого и денежного места под солнцем. Такого, которое позволило бы мне построить ей дом в элитном поселке и нанять веселую работящую хохлушку, чтобы больше не приходилось возиться на кухне. Некоторые из тех, с кем я учился, добились куда более впечатляющих результатов. Если, конечно, вы считаете впечатляющими такие вещи, как внушительный счет, аккуратная семья с воспитанными детьми и возможность менять брендовые машины каждые два года.
Я вполне мог бы получить все это, расплатившись своими дурацкими принципами, которые ничего не стоят в глазах большинства людей.
Я неудачник. И знаете что? Меня это устраивает. Может быть, не полностью. Но гораздо больше, чем если бы я позволил себе превратиться в парня с Марининой фотографии.
Видно мне было не так уж много. Хороший двадцатичетырехдюймовый монитор с наполовину заполненной экселевской таблицей. Довольно толстые пальцы с очень коротко oбрезанными ногтями — на клавиатуре. Почти пустой стол безо всяких разводов от кофейных кружек, фантиков и крошек печенья.
Не такой, в общем, как у меня.
И здесь очень сильно пахло вербеной. Так сильно, что запашок старой крови под этим бьющим в нос ароматом был едва заметен.
— Думал, что я не замечу? — медленно спросил Ник, поворачивая кресло так, чтобы увидеть себя в большом зеркале висевшем справа от двери кабинета.
У меня желудок узлом завязался. Это странно звучит, если вспомнить, что на самом деле мое тело находилось в не скольких десятках километров южнее, но ощущение были именно такое. Теперь не я искал некроманта с помощью телефонного справочника, набора свечек и пачки дешевых карт. Неприятно чувствовать, что ты превратился из рыбака в наживку. В проглоченную наживку. Вот только за моей спином не было никого, кто мог бы дернуть удочку.
— Смелый маленький ублюдок, — пробормотал он. — Кажется, ты забрался туда, куда тебя не звали. Боишься?
Очень мне не понравился его голос.
— Я чую твой страх, — продолжил он, поднимаясь с вертящегося рабочего кресла. — Ты пришел, чтобы попытаться поймать меня, но попался сам. Крошечная глупая рыбка, я знаю, что ты здесь. Я держу тебя за жабры.
И он ударил меня той тьмой, которая есть внутри каждого человека. У кого-то — меньше, у кого-то — больше. У него ее было чертовски много. Боль оказалась такой, что я едва не потерял сознание. Она прошла сквозь меня, как высокая волнами, — и схлынула, оставив меня подергиваться от страха на краю чужого сознания.
— Любишь боль? — ласково спросил некромант. — Я могу тебе это устроить. Целый океан боли. Ты будешь визжать от нее, как свинья, глупый медиум. На кого ты работаешь? О, я узнаю это. Ты не убежишь, пока не расскажешь мне все, о чем я захочу тебя спросить. Ты допустил ошибку, связавшись со мной. А я не из тех, кто прощает чужие ошибки.
Мне повезло, что ему нравилось поговорить. Пока он пугал меня, я хотя бы мог думать. Мне нужно было понять, как он подцепил меня. Если знаешь, куда тебе воткнулся крючок, появляется шанс избавиться от него.
Его рабочий кабинет был обставлен дорого и со вкусом. Квартирка представительского класса, если пользоваться терминологией риэлторов. Ореховый стол, фальшпотолок с кучей встроенных лампочек, на стенах — панели из какого-то темного дерева. Симпатичный наборный паркет в коричневых и красных тонах. Наверное, на нем даже не очень заметна кровь. Очень удобно, когда работаешь дома.
Окно во всю стену, сейчас почти полностью закрытое шторой. Сквозь щель было видно кусочек темного неба, освещенную крышу с мансардой на другой стороне улицы и кусок рекламного щита. Кока-кола. Эта реклама под Новый год всегда заполняет улицы: Санта, бутылка и, может быть, пара плюшевых белых медведей. Это лучше, чем водка, балалайка и тамбовские волки, воющие на заднем плане. Во всяком случае, так мне кажется.
Стоп.
Высокий этаж. Пентхаус? Таких домов в Москве до сих пор не сказать чтобы много.
— У нас много времени, мальчик, — усмехнулся некромант. — Маленькое сыкло. Страх пропитал твою кровь, как дым.
Я не возражал. Нет смысла отрицать очевидные вещи. Я действительно боялся его. Вот только для меня в страхе нет ничего необычного. Ничего такого, что могло бы заставить меня вести себя иначе, чем всегда. При моей работе быстро привыкаешь к перепадам настроения и взрывам эмоций, не все из которых являются твоими собственными, хотя ощущаются таковыми. Страх ничем не отличается от гнева и ненависти, захлестывающих тебя во время охоты на стайную нежить. Страх ничем не отличается от боли и бессилия, прорастающих внутри, когда ты отпускаешь зомби обратно из его мертвого тела. Ты просто принимаешь его и позволяешь жить в тебе, пока ощущения не иссякнут.
Это неприятно, но от этого не умирают.
Он выдвинул ящик и вынул из него толстую тетрадь в кожаной обложке. По черной коже золотым тиснением вились буквы — «Книга духов».
Позер.
В общем-то у меня тоже такая была, только я в нее тысячу лет не заглядывал. Ну и выглядела она попроще, чего скрывать. У моей обложка была обычная — дешевая синяя клеенка. Надо куда-то записывать рецепты, которые не помнишь наизусть, и результаты экспериментов. Обыкновенная общая тетрадь в клетку годится ничуть не меньше понтового ежедневника, сделанного на заказ.
— Когда я закончу, ты будешь умолять, чтобы я убил тебя, — сказал Ник, улыбаясь. — Но я не сделаю этого. Ты мне еще пригодишься.
Ага. Бегу и падаю. Не ешь меня, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь.
— Итак, посмотрим, что у нас есть в сегодняшнем меню… — пробормотал он. — Что-нибудь особенное.
Иногда воображаемый капкан способен держать тебя ничуть не хуже настоящего. Мне впору было пытаться отгрызи себе лапу, как это делает лиса. Не знаю, как Ник его сделал, но технология была интересная. Пожалуй, запомню и попробую разобраться с ней, мне такая тоже пригодится. Маленький нюанс — для этого нужно было сначала свалить отсюда. Для подготовки этого фокуса мне требовалось время. И хорошо бы, если бы в процессе из меня никто жилы не тянул. Мне всегда было трудно сосредоточиться, когда что-нибудь болело.
— Может, поговорим? — спросил я.
Он замер. Серьезно, даже в книгу пялиться перестал, как будто на него откровение снизошло, а он ну никак этого не ожидал.
— Я тебя знаю? — поинтересовался он.
— Вряд ли, — отозвался я как можно легкомысленнее. Не забывая очень аккуратно прощупывать капкан, поймавший меня. — Зато я, так уж получилось, знаю тебя.
Мне чертовски не хотелось унести на себе часть чужой личности. Не то чтобы я боялся нанести психике Ника непоправимый вред. Просто так вышло, что часть именно этой личности, прицепившаяся в меня, как клещ, мне совсем не была нужна.
