Когда Крюков с Крамским подъехали к дому Гершензона, возле подъезда уже скопилось несколько машин с голубенькими номерами и две медицинские — «скорая» и труповозка. Крюкову это сильно не понравилось.
— Кажется, мы немного опоздали, — подтвердил его сомнения Крамской.
Сержант милиции отгонял любопытных. Из квартиры доносился бубнящий голос следователя прокуратуры: «Тело мужчины, на вид сорока — пятидесяти лет. Лежит на левом боку…»
На лестничной площадке курили опера в штатском. Дверь квартиры распахнулась, на пороге появился Шабанов.
— Почему курим? — напустился он на своих подчиненных. — А ну жилой сектор отрабатывать — кто что видел! Быстро разобрались по подъезду!
Опера с ворчанием неохотно направились к лестнице — кто наверх, кто вниз. Крюков укоризненно покачал головой.
— И ты еще спрашиваешь, почему я к тебе в отдел не перехожу? Да вот потому, — он кивнул на уходящих оперов, — что вся романтика раскрытия убийств сводится к тому, чтобы таскаться от одного дверного половичка к другому и обзванивать квартиры. Как коробейники или нищие. Типа: «Сами мы не местные, отстали от поезда. Поможите, люди добрые, кто сколько сможете». Тьфу!
Шабанов был удивлен и не скрывал этого.
— Блин, какая встреча!
— Не блин, а Крюк, — поправил сыщик. — Опер Крюк.
— Слушай, — Шабанов хлопнул его по плечу так, что чуть не оторвал руку вместе с ключицей. — Что с тобой сегодня случилось? Почему ты приехал позже меня? В лифте застрял?
— Нет. Сидел в сортире, ждал, пока воду дадут, — парировал сыщик. — И давно ты тут крутишься? Поди, и преступника уже поймал?
Полковник Шабанов сиял, как портрет Бенджамена Франклина со стодолларовой бумажки нового образца.
— Еще не поймал, но за этим дело не станет. Тебе что-нибудь говорит такое имя: Дмитрий Минаев?
— Вообще-то Минаев — это не имя, а фамилия, — поправил Крюков. — А что, ты нашел его именной абонемент в баню или это было вырезано на ручке ножа, которым убили жертву?
— Всего лишь паспорт. Он лежал прямо под трупом.
Крюков нахмурился. Снова ксива Хорста… Кто-то очень старается подставить и утопить паренька.
— А самого владельца паспорта поблизости не оказалось?
— Нет, но он оставил свои следы на орудии преступления. Кстати, это не нож, а обрезок трубы. Мужику голову размозжили. По документам жертвой должен быть Гершензон…
— Да, это он. Я его опознал, — из квартиры вышел Крамской, он был мрачнее тучи.
— Вы его знали? — подозрительно прищурился Шабанов.
— Не просто знали. Он звонил к нам в отдел часа два назад. Говорил, что владеет какой-то ценной информацией, — объяснил Крюков. — А мы, дураки, вместо того, чтобы сразу приехать, перед новым начальством прогибались. Отчитывались — кто и почему с обеда задержался или раньше на десять минут с работы ушел. Детский сад пополам с борделем! И не гляди на нас, как путанка на две сотни баксов. У нас алиби. Железобетонное. Фактическое алиби!
— Да? Жалко, — признался Шабанов. — Нет, я, конечно, верю, что вы никого не убивали, но рапорт ты все равно черкани. Так, на всякий случай.
Крюков не обижался. Он слишком давно знал своего друга, а вот Крамской забеспокоился. Сыщик отвел полковника в сторону.
— Кроме паспорта за что-нибудь уже уцепился? — спросил он.
Шабанов глубоко задумался, прикидывая — говорить или не стоит.
— Нутром чувствую — свои замочили. Вошли чисто, как к себе домой. Дверь или сам хозяин открыл, что вряд ли, поскольку он инвалид, или ключики раздобыли.
— И на том спасибо, — Крюков позвал Крамского, и они вместе стали спускаться вниз.
И, в самом деле, зачем мешать занятым людям?
Хорст очнулся в незнакомой комнате. Он лежал на диване. За окном было темно. У него страшно болела голова, больше он ничего не понимал. Постепенно сознание и память возвращались. Поднялся. Прошел в ванную. Умылся холодной водой. Пощупал — на затылке шишка с кулак. Вроде не тошнит, это хорошо. Значит, мозгов нет, а то мог бы и сотрясение заработать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он вышел из ванной и только тут заметил, что в кухне у окна кто-то стоит. Он подошел. Это была Машка. Она не поворачивалась. Хорст стоял у нее за спиной дурак дураком и не знал, что сделать или сказать. Машка не плакала.
— Папу убили, — сказала она.
Хорст стиснул зубы. Значит, опрокинутая каталка и рука ему не приснились.
— Когда я вошла, ты лежал рядом с папой. Они оставили тебя там, чтобы менты приняли тебя за убийцу. Я оттащила тебя сюда. Это квартира нашей соседки. Она просила меня поливать цветы, а сама улетела на неделю во Францию.
— Зачем оттащила? — не понял Хорст.
— Потому что менты точно повесили бы убийство на тебя. Ты же фашист, следовательно — кандидат в убийцы номер один. А я хочу, чтобы нашли настоящего убийцу. И еще… Еще я хотела тебя спасти…
Хорст ощутил одновременно счастье и новый прилив боли. Справившись с ней, он твердо пообещал:
— Я найду того, кто убил твоего отца. Ты мне веришь?
— Верю. А теперь мне надо сходить в аптеку, — Машка накинула куртку и пошла к дверям.
На улице совсем стемнело. До аптеки недалеко — рукой подать. По количеству аптек столица давно обогнала все прочие города мира вместе взятые. Равно как и по числу больных. Но Машке не суждено было дойти до вывески с зеленым крестом. Едва она сделала несколько шагов от своего подъезда, как возле нее с визгом затормозила черная «Волга».
Из машины выскочили двое чернявых молодцов, схватили Машку и моментально затолкнули в машину. Следом вскочили сами, и машина сорвалась с места.
Машка пыталась заорать изо всех сил, но получила сильный тычок в живот, отчего у нее перехватило дыхание. И тут же ее широко раскрытый рот запечатала скрученная вонючая тряпка, похожая на грязный носок. Ее чуть не вырвало.
Один из похитителей похлопал ее по спине.
— Тыхо, не крычи! Тэбэ ничего плахого нэ сдэлают! Хароший чэлавэк папрасил тэбя украст и к нэму даставыт. Пачэму не сделат, если хароший чэлавэк просит? Он с табой гаварыт хочэт.
Машина промчалась по относительно свободным вечерним улицам города и через десять — пятнадцать минут влетела под навес рыночного дебаркадера. Здесь Машку вытащили из салона и поволокли по длинному коридору. Проход освещали редкие тускло мерцающие лампочки. По сторонам до самого потолка громоздились мешки и ящики. Одни дразнили нос запахом экзотических пряностей, от других разило тухлым мясом или рыбой.
В конце коридора похитители вместе с пленницей поднялись по довольно крутой железной лестнице. Машка дважды оступалась и едва не сорвалась с верхней ступеньки. Слава Богу, все обошлось. Наконец идущий впереди водитель уперся в обитую металлом дверь и дважды ударил в нее ногой.
— Брат, открой, это я!
Дверь распахнулась, и Машку впихнули в небольшую комнату. Открывший дверь был молодым кавказцем. Он с недоумением посмотрел на вошедших.
— Э, постереги дэвочку, слюшай. Ибрагима знаешь? Он приедет, ему передашь. Муса так велел. Можешь с ней нэмножко развлечься. Я бы и сам нэ отказался, но нэкогда, слюшай.
Машку толкнули на диван. Похитители вышли. Дверь за ними закрылась, и она осталась наедине со своим новым стражем.
Когда Машка торопливо выбежала из своего подъезда, то не заметила, как за ней, кривясь от боли в затылке, заковылял Хорст. Если бы она так не спешила и не оторвалась от него на приличное расстояние, возможно, он и сумел бы помешать ее похищению. А получилось, что ее увезли буквально у него из-под носа.
Хорст выскочил на проезжую часть и едва не попал под колеса резко затормозившей «Волги». Не вдаваясь в объяснения, он рванул ручку двери и плюхнулся на свободное сиденье рядом с водителем. Машка… Спасти Машку…
— Гони за той тачкой! — указал он водителю на стремительно удаляющиеся красные габариты машины похитителей.
Как ни странно, водитель послушно рванул с места.
