В комнате «Отдела расизма» опер застал обоих начальников. Миша Волгин говорил по телефону, включив громкую связь. Гена Крамской делал круглые глаза, показывая знаками, что его нет.
— Его сейчас нет, — понимающе гудел в трубку Волгин. — А мобильник он на столе оставил. — Что-нибудь передать, когда вернется?
— Передайте, что звонил Гершензон, — сообщил голос из телефона. — Это очень важно. Пусть, как только появится, немедленно свяжется со мной. У меня появилась информация… Ну да это не по телефону.
— Я обязательно передам, — заверил Гершензона Волгин и положил трубку.
— Не нравится мне все это, — процедил Крамской. — Начальник новый пришел, теперь звонок срочный. Что-то вонючее затевается.
Крюков согласился.
— Бритоголовых Жидоморова вывозили в лагерь на тренировки. Мой стукач думает, что готовится серьезная акция. Якобы против антиглобалистов. Но я думаю, это пурга для отвода глаз. Хуже другое. Я подозреваю, что мой стукач — двурушник. Он работает еще на кого-то. И топит по его приказу своих соратников.
— А что в этом плохого? — удивился Волгин. — Он и должен их сдавать.
— Плохо то, что те преступления, которые он на них вешает, он совершает сам. Это чистой воды провокация.
Крамской не удержался и цинично выругался.
— Одно из двух, — сказал он, — либо, вопреки всему, что мы знаем, существует центральный фашистский штаб, координирующий действия отдельных группировок. Либо здесь затевается какая-то мелкая пакость с далеко идущими последствиями. Другими словами — кто-то хочет поджечь дом, чтобы потом было от чего прикурить.
Волгин вдруг засобирался.
— Ладно, мне пора. Отъехать надо по делам.
У Крюкова с Крамским тоже имелись дела. Прежде всего, идти на доклад к новому руководству, дабы объяснить, чем таким полезным они занимаются в последнее время.
«Очную стрелку», как назвал предстоящее событие Хорст, решили забить на два часа дня. В это время парк пустел. Гуляющие расходились обедать, а поддающие с утра алкаши засыпали.
Позвонив Ботанику и назначив ему место и время встречи, Хорст сказал Татьянке:
— Ты приходи попозже, к половине третьего. Мы сначала перетрем по-мужски, а ты подгребай к финалу. Как раз позиции сторон прояснятся, так что ты ничего не пропустишь.
Она не возражала. Начало встречи обещало быть сумбурным и сопряженным с рукоприкладством. Имело смысл подождать, когда стороны предъявят друг другу свои претензии, перекипят и перейдут к трезвому и взвешенному обсуждению.
Но сам Хорст на место предстоящей «стрелки» подъехал за час до назначенного времени. Требовалось ознакомиться с местностью. Он не любил сюрпризов, а от Игната можно было ждать чего угодно. Непонятной оставалась и позиция Шварца. На встрече он должен был выступать в роли третейского судьи, но Хорст подозревал, что бывший друг может оказаться очень даже заинтересованной стороной. А может быть, и врагом.
Местом встречи выбрали пустырь за Кутузовским парком, неподалеку от места, где произошла драка с «архангелами». Чтобы попасть туда, нужно было пересечь весь парк, затем железнодорожные пути и некоторое время идти вдоль длинного забора, за которым располагалась не то больница, не то дурдом. Пустырь сплошь порос кустарником. Здесь, при желании, с успехом мог бы спрятаться не то, что человек, а небольшой слон, причем не один.
Хорсту под ноги попалась бутылка из-под пива, вокруг которой были набросаны конфетные бумажки. На горлышке бутылки еще виднелись непросохшие капли. За ближними кустами Хорсту послышался шорох. Он обогнул их и встал так, чтобы, оставаясь незаметным, видеть и слышать происходящее.
Разговаривали двое или трое. В просвет Хорст разглядел бритые макушки. Значит, Игнат приготовился к встрече всерьез. Слов в разговоре он не мог разобрать. Какое-то дебильное ржание. Неожиданно на тропинке появился и сам Игнат. Он быстро шагал, часто останавливаясь и озираясь по сторонам. Видно, шел за Хорстом и вдруг потерял его из виду. Хорст сделал шаг в сторону, чтобы Игнат не увидел его с тропинки, но при этом неосторожно приблизился к росшему рядом толстому дереву.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В последний момент он успел оглянуться даже не на шорох, а чисто интуитивно. Он попытался уклониться от летящего в его голову обрезка металлической трубы, зажатого в неправдоподобно большой пятерне. И это ему почти удалось. Дыня как всегда немного проигрывал в скорости.
Но тут же сзади на спину Хорста обрушился еще один удар. Чей, он уже не увидел. Наверное, вступил в игру кто-то из тех, кто ржал за кустами. Хорст отключился, причем всерьез и надолго.
Он не видел, как над его телом склонились трое — Игнат, Дыня и Шварц. Дыня еще раз замахнулся своим ударным инструментом, но Шварц остановил его:
— Хорош, а то зажмурится. А он еще нам живым понадобится. Тащите его к машине.
Игнат с Дыней подхватили бесчувственное тело под руки и поволокли к спрятанному за дальними кустами и деревьями «УАЗику» — «буханке» с военными номерами. Они забросили тело в салон через заднюю дверь и устроились по бокам от него. Шварц сел за руль, запустил двигатель и осторожно тронул машину по сильно пересеченной местности.
Машина без приключений добралась до дома, в котором проживал эксперт по национальным вопросам Гершензон, и остановилась возле его подъезда.
— Останешься с ним, — приказал Игнату Шварц. — Очнется — вырубишь. Но зря не лупи. А мы пока сходим в гости к сионисту.
Когда Хорст со стоном приоткрыл глаза, то увидел прямо перед собой велосипедное колесо. Он не сразу понял, что это такое и где он находится. Преодолевая раскалывающую голову боль, он, наконец, сообразил, что лежит в полутемном коридоре. Он был в этой квартире только один раз, но сразу узнал ее. Квартира Гершензона, куда его приводила Татьянка. Колесо, которое он поначалу принял за велосипедное, на самом деле принадлежало коляске-каталке, на которой передвигался по квартире хозяин. Коляска валялась, опрокинутая набок. Тело хозяина лежало здесь же, безжизненно отброшенная рука едва не касалась лица Хорста.
«А что с Машкой?» — подумал Хорст, снова вспомнив меткую метательницу пищевых продуктов.
Машка… Его теперь вечная память…
Где-то рядом разговаривали люди. Голоса их показались Хорсту знакомыми. Он приподнял голову, и тут ее снова пронзил острый приступ боли. Он застонал. Голоса тут же смолкли. Потом послышалась яростная брань, на голову Хорста обрушился новый удар, и он опять потерял сознание.
— Ладно, уходим, — раздраженно бросил помощникам Шварц. — Доедем до ближайшего телефона, ты, Игнат, вызовешь ментов.
— А почему я? — попытался возразить тот.
— А потому, что самый умный! Еще вопросы будут? Нет? Тогда сваливаем. Нам еще Ботаника надо оприходовать, он меня уже достал, — прорычал Шварц.
На пустырь они вернулись минут за пять до назначенного времени. Ваньши на месте не было.
— Не торопится, — прокомментировал ситуацию Дыня.
— Одно слово — Ботаник, — презрительно хмыкнул Игнат.
Шварц воровато огляделся вокруг. Никого.
— Вот что, Игнат, прогуляйся вдоль забора. Увидишь Ботаника, дуй к нам. А мы с Дыней ему тут встречу организуем, — сказал Шварц. — Дыня, ты готов?
— Всегда готов!
Дыня сменил трубу, оставленную второпях в квартире Гершензона, на бейсбольную биту. В его лапах она казалась не толще спички. Игнат с ворчанием повернулся к друзьям спиной и направился в сторону тропинки.
— Тогда давай! — скомандовал Шварц.
И Дыня обрушил биту на голову своего друга. Дерево хрустнуло, кость тоже. Игнат, не проронив ни слова, ткнулся носом в траву. Голова его неестественно вывернулась, словно он, лежа на животе, хотел посмотреть на небо. Но не мог.
— Ты ему шею сломал, — определил Шварц, разглядывая мертвого помощника, как диковинный экспонат в музее.
Дыня, довольный до крайности, подобрал обломки биты, забросил их подальше и пошел к машине за новым орудием. Ботаник должен был подойти с минуты на минуту.
