Мы доложили полковнику результаты нашего первого дня.
– Не похоже, чтобы вы далеко продвинулись, – сказал он.
– У меня есть идея, как ускорить прогресс, – ответила я. – Но вам придется одобрить использование дополнительного оборудования.
– Что еще вам требуется?
– Цифровая камера и большой видеоэкран. – Я показала ему набросок установки, которую придумала. – Хочу попробовать провести исследование с письмом. Я буду показывать слова на экране, а при помощи камеры записывать их слова. Надеюсь, гептаподы поступят точно так же.
Вебер с сомнением посмотрел на рисунок:
– И что это даст?
– До сих пор я действовала по протоколу для носителей языка, лишенного письменности. Затем мне пришло в голову, что у гептаподов вполне может существовать письменность.
– И?
– Если у них есть механический способ письма, их письменность должна быть очень регулярной и последовательной. Нам будет проще идентифицировать графемы, а не фонемы. Все равно что выделять буквы в написанном предложении, вместо того чтобы пытаться расслышать их, когда это предложение произносят.
– Разумно, – признал он. – И как вы станете отвечать? Будете показывать им слова, которые они показали вам?
– В общих чертах. А если они используют пробелы между словами, любое написанное предложение будет намного понятней произнесенного.
Полковник Вебер откинулся на спинку кресла.
– Вы же знаете, что мы хотим как можно меньше демонстрировать наши технологии.
– Понимаю, но мы уже используем машины в качестве посредников. Я уверена, что, если удастся применить письмо, дело пойдет намного быстрее, чем со спектроанализатором.
Полковник повернулся к Гэри:
– Ваше мнение?
– Мне кажется, идея хорошая. Интересно, не возникнут ли у гептаподов трудности с нашими мониторами? Их зеркала основаны на совершенно иной технологии, чем наши видеоэкраны. Насколько мы понимаем, они не используют пиксели и строки развертки и не обновляют изображение покадровым способом.
– Полагаете, строки развертки на наших видеоэкранах сделают их нечитаемыми для гептаподов?
– Не исключено, – сказал Гэри. – Пока не попробуем, не поймем.
Вебер задумался. У меня никаких сомнений не было, однако для него вопрос оказался сложным; но как солдат он быстро с ним справился.
– Просьба удовлетворена. Сообщите сержанту снаружи, что вам нужно. Подготовьте все до завтра.
Помню летний день, когда тебе будет шестнадцать. Для разнообразия на свидание собираюсь я. Разумеется, ты будешь ждать вместе со мной, тебе любопытно, как он выглядит. С тобой будет подруга, девочка-блондинка со странным именем Рокси, и вы будете вместе хихикать.
– У вас может возникнуть желание отпустить комментарий по его поводу, – скажу я, оглядывая себя в зеркале в коридоре. – Попрошу сдерживаться, пока мы не уйдем.
– Не волнуйся, мама, – скажешь ты. – Мы сделаем это так, что он не догадается. Рокси, ты спросишь у меня, какая, по моему мнению, сегодня вечером будет погода, а я отвечу, что думаю о мамином ухажере.
– Точно, – согласится Рокси.
– Нет, вы этого не сделаете, – скажу я.
– Расслабься, мама. Он ни за что не догадается. Мы постоянно так делаем.
– Какое утешение.
Чуть позже за мной придет Нельсон. Я представлю всех друг другу, и мы немного поболтаем на крыльце. Нельсон обладает грубой красотой, к твоему явному одобрению. Когда мы соберемся уходить, Рокси небрежно спросит тебя:
– Как думаешь, какая сегодня вечером будет погода?
– Думаю, очень жаркая, – ответишь ты.
Рокси согласно кивнет. Нельсон скажет:
– Правда? Я слышал, будет прохладно.
– У меня шестое чувство по этой части, – скажешь ты. С каменным лицом. – Полагаю, вечерок предстоит жаркий. Хорошо, что ты одета по погоде, мама.
Я смерю тебя суровым взглядом и пожелаю спокойной ночи. По пути к машине Нельсон изумленно спросит:
– Я что-то упустил?
– Семейная шутка, – пробормочу я. – Не проси объяснять.
На следующей встрече у зеркала мы повторили прежнюю процедуру, на этот раз показывая напечатанное слово на экране компьютера и одновременно произнося его: показывая «ЧЕЛОВЕК» – и произнося «человек», и так далее. В конце концов гептаподы поняли, чего мы добиваемся, и водрузили на маленькую подставку плоский круглый экран. Один из гептаподов что-то сказал, потом просунул конечность в большое углубление в подставке. На экране возникли каракули, немного напоминавшие рукописный шрифт.
Вскоре у нас сложился режим, и я вела две параллельные коллекции: произнесенные слова и письменные примеры. На первый взгляд инопланетная письменность выглядела логографической, что стало разочарованием: я надеялась на буквы, которые помогут нам выучить устную речь. Логограммы могли нести фонетическую информацию, но обнаружить ее будет намного сложнее, чем в буквенной письменности.
Подойдя ближе к зеркалу, я смогла показать на различные части тела гептапода – конечности, «пальцы», глаза – и назвать каждую. Оказалось, у них есть отверстие на нижней стороне тела, окруженное членистыми костяными гребнями; вероятно, его использовали для еды, а верхнее отверстие – для дыхания и речи. Других заметных отверстий не было; возможно, рот одновременно служил анусом. С подобными вопросами придется подождать.
Я также попыталась выяснить у наших информаторов термины для личного обращения – имена, если они у них были. Само собой, их ответы оказались непроизносимыми, поэтому для нашего с Гэри удобства я окрестила гептаподов Трескуном и Фыркуном и понадеялась, что смогу различить их.
На следующий день, прежде чем войти в палатку с зеркалом, я поговорила с Гэри.
– На этот раз мне понадобится ваша помощь, – сказала я ему.
– Конечно. Что от меня требуется?
– Нам нужно узнать какие-нибудь глаголы, а это проще всего делать с третьим лицом. Не могли бы вы изображать глаголы, пока я буду набирать их на компьютере? Если повезет, гептаподы догадаются, что мы делаем, и поступят так же. Я захватила для вас реквизит.
– Нет проблем, – ответил Гэри, хрустя костяшками. – Скажите, когда начинать.
Мы начали с простых непереходных глаголов: ходит, прыгает, садится, стоит. Гэри изображал каждый с милой непосредственностью; присутствие видеокамер нисколько его не тревожило. После первых демонстраций я спрашивала гептаподов: «Как вы это называете?» Вскоре они поняли, чем мы занимаемся. Фыркун принялся подражать Гэри, точнее, совершать аналогичные гептаподовы действия, в то время как Трескун работал за компьютером, показывая написанное определение и озвучивая его.
В спектрограммах их высказываний я различила слово, которое истолковала как «гептапод». Прочее, вероятно, представляло собой глагол; похоже, у них были аналоги существительных и глаголов, слава богам.
Однако на письме все оказалось не так просто. Для каждого действия они показывали одну логограмму вместо двух отдельных. Поначалу я думала, что они пишут что-то вроде «ходит», опуская подлежащее. Но почему Трескун говорит: «Гептапод ходит» – и пишет только «ходит», а не всю фразу? Потом я заметила, что некоторые логограммы напоминают логограмму «гептапод» с дополнительными черточками с той или иной стороны. Возможно, их глаголы можно использовать в качестве аффиксов к существительным. Но если так, почему Трескун в некоторых случаях записал существительное, а в некоторых – нет?
Я решила попробовать переходный глагол; дополнения могли прояснить ситуацию. Среди моего реквизита имелись яблоко и кусочек хлеба.
– Ладно, – сказала я Гэри, – покажите им пищу, а потом съешьте немного. Сначала яблоко, затем хлеб.
Гэри показал на яблоко, затем откусил кусочек, а я продемонстрировала написанную фразу. Потом мы повторили процесс с куском хлеба.
Фыркун вышел из комнаты и вернулся с чем-то вроде гигантского ореха или тыквы и студенистым эллипсоидом. Фыркун показал на тыкву, а Трескун произнес слово и продемонстрировал логограмму. Потом Фыркун поместил тыкву между ногами, раздался хруст, и тыква лишилась кусочка; под скорлупой виднелись зернышки, напоминавшие кукурузные. Трескун сказал что-то и продемонстрировал на экране большую логограмму. Звуковая спектрограмма «тыквы» изменилась, когда была использована в предложении; возможно, это указывало на падеж. Логограмма выглядела странной: присмотревшись, я различила графические элементы, напоминавшие отдельные логограммы для «гептапода» и «тыквы». Их словно слили в одну, добавив несколько дополнительных черточек, которые предположительно означали «есть». Была ли это многословная лигатура?
Затем мы получили устное и письменное название студенистого яйца и описание акта его поедания. Звуковая спектрограмма фразы «гептапод ест студенистое яйцо» поддавалась анализу; как я и предполагала, «студенистое яйцо» несло указатель падежа, хотя порядок слов отличался от предыдущего случая. А вот письменная форма, еще одна крупная логограмма, оказалась иным делом. На этот раз мне потребовалось намного больше времени, чтобы узнать в ней хоть что-то: отдельные логограммы не просто слились, они выглядели так, словно «гептапод» лежал на спине, а «студенистое яйцо» стояло на нем вверх тормашками.
