– Хочешь попробовать? – Российский Коля направил на него автомат, лицо сделал злое, но при этом как бы не лично злое, а государственно злое, потому что обида была нанесена на этот раз не ему, а российскому оружию и в целом российской армии.
– Давай, кто первый! – вместо украинского Коли откликнулся Леча и выставил вперед дуло, заодно передвинув флажок на автоматическую стрельбу: уж воевать так воевать!
– Евгений не умел чувствовать опасности смерти, хотя давно пора научиться, – неожиданно сказал Евгений. – Но он умел чувствовать опасность глупости. Бороться с глупостью можно двумя способом: можно перебороть ее умом, доказательствами и доводами, это долго и часто бесполезно, а второй способ – усугубить ее еще большей глупостью, после которой сама собой станет очевидной глупость предыдущей глупости. Или она, что самое лучшее, просто забудется.
После этого он поднял со щебенки консервную банку и подбросил вверх, крикнув:
– Кто попадет, тот и победил!
Четверо пограничных воинов, словно услышав боевую команду, тут же задрали стволы автоматов и стали палить по высоко взлетевшей банке.
Они стреляли, а Евгений пошел своей дорогой, слыша, как, закончив пальбу, пограничники спорили:
– Я первый попал! Первый выстрелил, первый и попал!
– Промазал ты первый! Она после меня аж подскочила!
– Не подскочила, а в сторону отлетела! Я ее сшиб!
– Ты опять?
– Что я опять? Это ты опять!
Навстречу Евгению выехал пожилой человек на велосипеде, которого ночь застала за хозяйственными заботами: что-то у него лежало в свертках в корзинке-багажнике перед рулем, к заднему багажнику тоже было что-то приторочено, плечи оттягивал объемистый рюкзак. Остановившись, человек спросил Евгения:
– Кто это там?
– Да так, балуются, – сказал Евгений.
Человек кивнул, будто сразу все понял, и поехал дальше, медленно крутя педали и крепко держа руль, который вихляло на ухабистой дороге.
Глава 18
Ти ще не думав, а я вже здогадався
[25]
Ростислав Аугов вел совещание в просторной гостиной дома, который предоставил ему Прохор Игнатьевич Крамаренко. Он собрал людей, с которыми ему предстояло работать: проектировщики, социологи, экономисты-аналитики, экологи, представители разных партий и организаций, военный специалист с помощниками, группа медицинского обеспечения – врач и две медсестры, и так далее, и так далее, всего около пятидесяти человек.
Был здесь и Геннадий Владимирский.
Была и Светлана. С утра она пришла в редакцию, холодно поздоровалась с Вагнером, потому что еще не простила его, и сказала Аркадию:
– Надо ехать на место преступления. Я слушала радио, смотрела телевизор, уже запутали так, что через день никто не разберется.
– Мы же не следователи, – сказал Аркадий, улыбаясь.
– Тебе весело? – строго удивилась Светлана.
– Да нет, просто… Рад тебя видеть. А Степу жаль, конечно.
Аркадий был не просто рад, он чувствовал себя абсолютно счастливым. На него нахлынул прилив нежной влюбленности, усугубленный тем, что и на работе все в порядке: статья о необходимости народных дружин написана и выпущена, пусть и в сглаженном Вагнером виде, и дома все хорошо: после горячей супружеской ночи Нина рано проснулась, чтобы накормить его завтраком и проводить на работу; когда в делах и в семье порядок, любить удобнее и приятнее.
– Там оцепили всё, – подал голос Вагнер. – Ехать бесполезно!
Яков Матвеевич сказал это официально и категорично, будто именно он приказал оцепить место гибели несчастного Степы Мовчана и распоряжается, кого пустить, а кого нет. То есть поделился секретной информацией, но так, чтобы это не выглядело уступкой Светлане. Вообще-то надо бы, конечно, спросить, в каком качестве она сюда пришла и с какой стати зовет куда-то сотрудника газеты, не спросив разрешения Якова Матвеевича, но Вагнер еще не определился, как теперь относиться к Светлане, он не знал отношения к ней майора Мовчана. Выпустил, да, но это не значит, что дело закрыто.
– Оцепили – одно, а главное – не наша территория, – поддержал Маклаков начальника. – Наверняка хохлы там сейчас жесткий пограничный режим ввели. Да и в поселке у них тоже кордоны стоят, жена у меня с полпути утром вернулась, на рынок не пустили.
– Евгений вспомнил слова Марины Макаровны, – задумчиво сказал присутствовавший здесь Евгений, – и сообщил, что они решили вырыть ров и поставить забор. Они решили вырыть ров и поставить забор, – повторил он всем окружающим.
– В самом деле? – заинтересовался Вагнер. Информация была крайне важная и с человеческой, и с газетной точки зрения.
– Он вчера там был, – пояснил Аркадий. – Все знает.
– А почему я не знаю? Аркадий, дорогой, сколько раз просил: если вам что-то становится известно, сразу сообщаете мне! Газета должна быть в курсе всего! – упрекнул Яков Матвеевич и вдруг неожиданно добавил: – Мягко, но решительно, сказал Яков Матвеевич, – глянув при этом на Евгения.
Все слегка удивились, однако новость о перекрытии границы рвом и забором была слишком значительной, чтобы фиксироваться на мелочах. У каждого с украинской частью Грежина были связи – и родственные, и приятельские, и бытовые, и другие прочие, как у Наташи Шилкиной, которая всегда стриглась в украинско-грежинской парикмахерской у замечательной и недорогой мастерицы Любы Пироженко.
Вагнер, покрутив в пальцах ручку, обратился к Светлане:
– Что, если вам сходить на совещание москвичей, которые приехали? Они просили кого-нибудь из газеты прислать.
– Разве я тут работаю? – спросила Светлана.
– Строго говоря, приказ об увольнении еще не подписан.
– Опровержения вашей статьи тоже не было, – напомнила Светлана.
– Это вопрос полемический, – сказал Яков Матвеевич, с трудом удержавшись, чтобы не добавить «сказал Яков Матвеевич». – Но главное, Света, ты пойми, у человека сын погиб. Ты хочешь именно сейчас на него опять напуститься?
Светлана, помолчав и подумав, сказала:
– Ладно. Где это?
Вагнер объяснил: в резиденции Крамаренко, в доме его сына.
– Постарайся быть объективной, – напутствовал он.
– То есть?
– Ну, чистая информация, голые факты, без аналитики.
– Меня учили, что голых фактов не бывает.
– Тебя учили теоретики, а я практик.
– Евгений с интересом наблюдал за этим разговором, – сказал Евгений. – Люди, почти всегда понимая друг друга, часто делают вид, что не понимают. Объективность для Вагнера означала: без критиканства по отношению к московским гостям, которым спасибо уже за то, что приехали. Но Светлане хотелось, чтобы он сказал об этом прямо, тогда у нее будет повод чувствовать внутреннее сопротивление, соответствующее ее характеру.
– Она и без повода чувствует, – усмехнулся Вагнер. Он не одернул Евгения, хотя следовало бы, потому что с неудовольствием чувствовал, что словно бы немного побаивается его. Начнет сейчас, как уже было, расшифровывать мысли, бродящие в голове Якова Матвеевича, а там мало ли что бродит, включая интерес к фигуре Светланы, очень ясно обозначенной белой футболкой и светло-голубыми джинсами. Глаза Вагнера так и магнитило в ее сторону, поэтому он, говоря со Светланой, смотрел или в монитор компьютера, или в окно, или общим взглядом в неопределенное пространство. В глубине души ему даже приятно было, что он способен еще взволноваться женской красотой, но это его личное дело, на свет божий вытаскивать не обязательно.
– То есть именно так? Без критиканства? – уточнила Светлана.
– Господи, да пишите что хотите! – закричал Вагнер, подняв руки, словно сдаваясь, но сотрудников это не ввело в заблуждение: писать-то они и раньше могли, что хотели, но напечатают ли, вот вопрос.
Так Светлана оказалась на этом совещании. И Евгений увязался за ней, причем по пути молчал, что было для него необычно.
– Мне как вас представить? – спросила Светлана.
– В этом вопросе был скрытый намек на то, что Евгений самозванец, что он идет просто так, ни в каком качестве, – отозвался Евгений.
– Да нет, я… Хотя да, честно говоря, не понимаю, в каком качестве.
– Я представитель грежинской народной дружины.
– А что, такая есть?
– Создается, – коротко ответил Евгений и тут же добавил: – Светлана не поверила в это, но решила не уточнять, потому что ей был симпатичен этот добродушный и мудрый человек, ей не хотелось лишаться его общества. К тому же Светлана знала, что ее появление где бы то ни было всегда вызывает довольно бурную реакцию из-за ее необыкновенной красоты, она не любила этого; так бывает у некоторых знаменитых актрис: они терпеть не могут, когда на них все глазеют. Евгений выглядит необычно и странно, он будет отвлекать на себя внимание, и это Светлане заранее нравилось.
– Точно! – засмеялась Светлана. – Какой вы интересный, в самом деле. Вам не тяжело вот так все понимать?
– Нет. Меня же это ни к чему не обязывает.
