«Когда она успела меня накачать?»
«Пока ты доставал молоко. Измельчила таблетки заранее и сыпанула в твою кружку. Она молодец: умеет действовать по обстоятельствам».
«Откуда препарат?»
«Бабушкины запасы».
«А если бы я заметил?»
«Тогда пришлось бы бить тебя по голове, связывать и дальше по плану. Рискованный вариант. Она, конечно, смогла бы выгадать момент и ударить тебя — жрица относится к моим распоряжениям очень ответственно, но вдруг бы перестаралась? Так что хорошо, что всё получилось именно так!» — Фридрих усмехнулся.
Звонок в дверь раздался в двенадцать пятьдесят. Наверняка до этого звонили в домофон, но он обычно был отключен: у домашних свои ключи, а если кто забыл их дома, то есть телефоны.
В дверь постучали.
Подселенец переглянулся с Алиной глазами Кирилла и шепнул:
— Это они. Действуем по плану, моя жрица.
Почти тут же кто-то прижал палец к звонку и, кажется, решил не отпускать его до упора.
«Идём», — предупредил Фридрих.
Тело Кирилла поднялось с табурета и двинулось к двери, небрежно сунув рюкзак в шкаф в прихожей.
Посмотреть в глазок: так и есть — тот самый здоровяк, который вчера ждал возле универа.
Теперь Кирилл отчётливо видел странные значки на его браслете, охватывающем запястье правой руки, воздетой к звонку. Были значки и на наплечной сумке, казавшейся крошечной на фоне массивного тела.
Руки Кирилла открыли дверь, и его голос сказал:
— Прекратите, пожалуйста. По ушам бьёт, — затем:
— Вот так намного лучше.
Со здоровяком сегодня были мрачный блондин и симпатичная молодая женщина в очках. Они вытащили удостоверения, но Фридриха совершенно не волновали их имена и должности.
— Входите уже.
Когда сотрудники неведомого особого отдела проходили мимо Кирилла, он на пару вдохов увидел их сплетения сосудов, внутренние органы и кости. Здоровяк абсолютно здоров — тавтология, но факт. У блондина темнели трещины старых переломов: ребро, запястье, пальцы правой руки, бедренная кость. Красотка прятала воспаление дыхательных путей и подавленную какими-то препаратами температуру. Видимо, трудоголик: глушит развивающийся грипп — и на работу, на работу.
Знаки украшали шарф девушки, сумки всех троих, кажется, куртки и вроде бы даже обувь визитёров.
Блондин формально попросил разрешение осмотреться. Кирилл и подселенец были в курсе: войти без соответствующих документов сотрудники органов не могут, но если их впустили, то имеют право оглядеться.
Секундный обмен мысленными репликами:
«Есть что скрывать?»
«Нет».
Фридрих махнул рукой Кирилла, скроив досадливую мину.
Блондин отправил красотку на кухню, здоровяка в дальнюю, родительскую комнату. Сам заглянул в ванную.
Пусть смотрят. Там ничего.
«Они тебя не заметили?»
«Нет. Попытаются найти, но не смогут», — хихикнул подселенец.
Здоровяк вскоре вышел из родительской спальни и зашёл в комнату Кирилла.
«Идём на кухню!» — велел Фридрих.
На кухне белозубо скалилась Алина, глядя на блондина, судя по всему, главного в этой компании.
— Зашла навестить приятеля. Это что, преступление? — голос Серебряковой звучал презрительно, а её взгляд был полон снисходительной самоуверенности.
Ни тени недавнего волнения. Ни следа беспокойства, одолевавшего девушку пять минут назад. Интересно, она так уверена в своём «божестве»? Или так хорошо умеет изображать уверенность?
«О, моя жрица — прекрасная актриса! — насмешливо прокомментировал подселенец. — Не так умна и не так способна, чтобы стать моим вместилищем, но лгать и притворяться умеет великолепно!»
Слово «вместилище» неприятно царапнуло Кирилла. Оно отнюдь не напоминало о партнёрстве и сотрудничестве. Скорее — об объективизации и поглощении.
«Да, рано или поздно я останусь в твоей голове один. Человеку не тягаться со мной, но от тебя зависит, как долго ты будешь оставаться собой. Я предельно честен, мальчик: я дам тебе знания, власть и возможность диктовать свои правила людям. А потом я впитаю тебя. Или сопротивляйся — и я уничтожу тебя прямо сейчас. Что ты выбираешь?»
Блондин сказал что-то насчёт того, что хочет поговорить с Алиной, а Кирилла допросят в другой комнате.
Какая это ерунда в сравнении с тем, что сказал подселенец. Кирилл пытался осознать и переварить его слова. Но не мог. Как будто ему сообщили, что через пару лет он умрёт от неизлечимой болезни. Сказанные часом раньше слова о метастазах перестали быть метафорой. Он умрёт. Перестанет существовать. Потому, что чокнутая Алина подсадила в него какую-то тварь.
Надо что-то придумать.
Надо что-то предпринять.
А этот допрос — так, ерунда.
Кирилл пожал плечами и пошёл в свою комнату.
Фридрих усадил его в кресло и насмешливо уставился на здоровяка.
— Что вас сюда привело?
Ответила красотка:
— Проверка. Давно ли тут находится Серебрякова?
— Точно не знаю. С половины девятого.
Кирилл всё ещё пытался принять свой приговор. Фридрих пытался казаться Кириллом. Но в глазах здоровяка читалась настороженность. Он видел Ряскина вчера и, судя по всему, ощущал разницу. Не та микромимика. Не те жесты. Не те интонации.
«Ты всё испортишь! Верни мне тело. Видишь же, что они подозревают…»
Подселенец не стал спорить. Велел помнить, чем Кирилл рискует, — и затаился.
— Вы говорили, что не общаетесь с Алиной? — не отставала сотрудница.
— А вот она явно захотела со мной общаться.
Кирилл сел поудобнее и, перехватив взгляд здоровяка, сказал:
— Если я кажусь вам напряжённым, то это нормально.
Признаться, что напуган.
Сделать вид, что уступаешь эмоциям.
Объяснить, что к чему.
Поблагодарить.
Следить за дыханием. За положением рук. За тембром голоса.
Я напуган, но стараюсь держаться. Я рад, что вы меня спасли — ах, если бы! Я пытаюсь выглядеть увереннее, чем себя чувствую. И это, кстати, правда.
Подселенец может лгать, может говорить правду и о своих способностях, и о возможностях и намерениях сотрудников особых органов.
Если он говорит правду и о себе, и о них, то нельзя дать им знать, что Кирилл не один. Иначе Фридриха запечатают, а он, Кирилл, погибнет как личность.
Если подселенец говорит правду о себе и врёт о возможностях сотрудников, значит, они могут изгнать Фридриха, а то и убить его — или что они там делают с такими сущностями? Но Фридрих всё равно скорее всего успеет непоправимо навредить мозгам Кирилла. То есть нужно хранить свою одержимость в секрете.
Если Фридрих блефует и на самом деле не может навредить носителю, то Кирилл ничем не рискует, скрывая его, но может пострадать, раскрывшись.
Наконец, если подселенец врёт и о своих способностях, и о способностях сотрудников, то Кирилл ничего не теряет, скрываясь, и, возможно, ничего не приобретает, раскрыв Фридриха.
Все варианты промелькнули в голове Кирилла стремительно и ярко, оставив только один возможный: скрываться, пока не будет больше информации.
Может, Фридрих и планирует его уничтожить. Но мы ещё посмотрим, кто кого переиграет.
«Твоё упорство глупо, но забавно», — заметил подселенец.
У красотки зазвонил телефон, она быстро переговорила с блондином и вышла из комнаты. Их главный подошёл к двери и несколько секунд топтался там, занятый чем-то непонятным.
Фридрих пояснил:
«Пытается выяснить, не одержим ли ты. Но меня не найти обычной проверкой».
Вскоре сотрудники ушли, забрав Алину. Та презрительно называла их идиотами, но не сопротивлялась.
Фридрих выждал полчаса и велел носителю собираться.
«Так куда мы идём?»
«Пока не знаю».
«Надолго?»
«Возможно, навсегда!»
Кирилл подхватил рюкзак, черкнул родителям записку и вышел из дома навстречу новой жизни.
Говорят, она будет недолгой, но впечатляющей.
Что ж, посмотрим.
С другой стороны. Часть 2
