Так называемые участковые уполномоченные, подчинявшиеся аппаратам окружных отделов, обслуживали, делая упор на насаждение агентуры, наиболее крупные и развитые районы, поскольку до 1928 г. таких уполномоченных было всего около 50 чел. Таким образом, аппарат в конце 1925 г. насчитывал порядка 160 работников в Новосибирске и 450 — в окружных отделах. Учитывая участковых уполномоченных в районах, транспортных чекистов, особистов, а также оперативников в погранчастях, получим примерно 800 гласных сотрудников, основная часть которых являлась оперативными работниками.
Пополнение рядов было очень актуальной проблемой, ибо текучесть кадров из-за низкого качества работников, плохого их здоровья и нежелания многих служить в ОГПУ приводили к очень высокой сменяемости работников: до 25 % ежегодно. Мобилизованные в ОГПУ коммунисты, как отмечал Заковский в июне 1928 г., ознакомившись с условиями работы, «всеми силами рвутся уйти». Большую часть пополнения составляли демобилизованные военнослужащие погранчастей и войск ОГПУ.
Начало коллективизации потребовало стремительного роста численности работников карательного ведомства. Не имея должного количества сотрудников, окружные отделы ОГПУ на время получали в своё распоряжение надёжных партийцев. Так, согласно директиве Сибкрайкома ВКП(б) в 1929 г. четыре коммуниста были решением Славгородского окружкома временно мобилизованы в распоряжение окротдела ОГПУ[272].
По выборке из служивших на 1929 г. 360 оперработников можно видеть, что работали в ЧК с 1918 г. — 12 чел., с 1919 г. — 19 чел, с 1920 г. — 78 чел., с 1921 г. — 54 чел. Всего за это время поступили в ЧК 163 чекиста, из них почти половина — в 1920 г. То есть, несмотря на чистку 1921 г. и сброс кадров в 1922–1924 гг., именно ветераны ЧК составляли костяк оперсостава и на 1929 г., особенно в руководящем звене. В период массовых сокращений 1922–1924 гг. поступили 80 чел., в 1925–1929 гг. — 120 чел. Уроженцами Сибири были только 34 %, остальные — приезжие. 50 % являлись выходцами из крестьян, 30 % — из рабочих. Из мещан, торговцев, кустарей и ремесленников вышли 9 %, из служащих — 8 %. Остальные 3 % являлись выходцами из семей дворян, офицеров, священников, купцов и богатых крестьян. 75 % чекистов имели начальное образование, по 11,5 % — среднее и неполное среднее, 2 % — высшее и незаконченное высшее.
Родившихся в 1878–1889 гг. было 8 %, в 1890–1899 гг. — 41 %, в 1900–1904 гг. — 41 %, в 1905–1909 гг. — 10 %. Практически все оперработники были коммунистами: вступивших в партию в 1905–1917 гг. было 5 %, в 1918–1920 гг. — 50 %, в 1921–1925 гг. — 24 %, в 1925–1929 гг. — 21 %.
В 1930-х гг. сделали карьеру — от капитанов госбезопасности до комиссаров ГБ — около 20 чел., половина из них стала жертвами репрессий. Пять человек — Я.Я. Веверс, Н.С. Великанов, М.Ф. Ковшук-Бекман, С.И. Плесцов, А.В. Шамарин — проработали много лет и в 1945 г. получили генерал-майорские звания.
Следует отметить, что резкое и драматичное для органов безопасности сокращение аппарата не означало, что возврата к прежней численности чекистов уже не будет. В соответствие с ленинским тезисом 1922 г. о том, что «мы ещё вернёмся к террору»[273], партийное и чекистское руководство сохранило базу для развёртывания «органов» в нужный момент, поставив на особый учёт всех бывших чекистов. И если в середине и второй половине 20-х гг. они не были слишком заметны среди чекистского пополнения, то в начале 1930-х гг. ветераны сыграли предназначавшуюся для них роль важного кадрового резерва.
Охота за «шпионами»
Одним из приоритетных направлений работы ГПУ-ОГПУ в условиях нэпа стала борьба с иностранными шпионами. О реальных агентах зарубежных разведок, разоблачённых чекистами, сведений нет. Но фабрикация шпионских дел была поставлена на широкую ногу. Качество дел по шпионажу можно оценить с помощью ряда дел, присланных на рассмотрение в Новониколаевск из Госполитохраны ДВР.
Например, в 1922 г. через Новониколаевскую губчека и губревтрибунал прошли явно фальсифицированные дела на морского офицера из ДВР А.К. Иноевса (как участника петроградской «шпионской организации» адмирала С.В. Зарубаева) и политработника Народно-Революционной армии ДВР А.Г. Зайцева-Мейтина (шпионаж в пользу Японии и взятие на себя поручения убить Ленина и Троцкого). Иноевс, несмотря на особое мнение одного из членов трибунала, был расстрелян, Зайцев-Мейтин — осуждён к расстрелу и умер от тифа до исполнения приговора. Приехавшего с Дальнего Востока бывшего офицера A.M. Никольского в 1923 г. решением Новониколаевского губсуда расстреляли за шпионаж (ныне реабилитирован). Сексот ГПО И.И. Айзенберг, арестованный в 1922 г. в Харбине, по ложным обвинениям в шпионаже был осуждён новониколаевским губсудом в марте 1923 г. на 5 лет заключения[274].
Чекисты старались дать «шпионскую» статью любому, кто, например, без санкции властей контактировал с иностранцами. Передача за рубеж какой-либо информации автоматически влекла обвинение в экономическом шпионаже. За 1924 г. в полпредство ОГПУ поступило 62 сосланных по подозрению в шпионаже, в том числе видный специалист-металлург профессор В.Я. Мостович.
В 1923–1924 гг. Омский губотдел ОГПУ провёл дело горного инженера Н.В. Якобсона, в начале 1920-х гг. заведовавшего разрушенными Атбасарскими медными промыслами, до национализации принадлежавшими Великобритании. По просьбе англичан он составил доклад об их состоянии, но отправить за границу не рискнул. Однако из перехваченной переписки Якобсона с бывшими владельцами промыслов чекисты узнали о подготовке доклада. Этого документа, обнаруженного при обыске на квартире, оказалось достаточно для возбуждения дела по статье об экономическом шпионаже. Жена Якобсона была арестована за пособничество. Омский губсуд приговорил Якобсона к расстрелу, но после международных протестов Президиум ВЦИК заменил инженеру высшую меру 10-летним заключением[275].
Число разоблачённых «шпионов» непрерывно возрастало. К середине 1927 г. в Сибири находилось уже 213 сосланных за шпионаж. Если во втором полугодии 1926 г. местные чекисты не завели ни одного «шпионского» дела, то с 1927 г. полпредство исправно фабриковало дела о шпионаже, крайне мало задумываясь о правдоподобности наспех сочиняемых материалов.
В этом смысле показательно дело бывшего шахтёра М.Ф. Романова. В сентябре 1927 г. он был обвинён чекистами Кузнецкого округа в шпионаже только за то, что был обнаружен на территории шахт Ленинского рудника, где осматривал оборудование и работы. Объяснения Романова, что осмотр производился им в качестве техника-стажёра для последующего отчёта в учебное заведение, были приняты во внимание только прокурорской проверкой. Прокуратура заодно указала оперативнику Е.А. Белицкому, что он ограничился ничем не подтверждённым обвинением в шпионаже и, подойдя формально, предложил применить к Романову ссылку, тогда как необходимо было — при таком важном обвинении — произвести обыск, учинить агентурное наблюдение и проч.
В Новосибирске постоянно работало довольно значительное количество зарубежных дипломатов, тщательно опекаемых контрразведкой ОГПУ. Многолетний (в 1923–1936 гг.) глава германского консульства в Новосибирске Г. Гросскопф имел широкие знакомства среди местной номенклатуры и любил устраивать разные праздничные приёмы. Заковский нередко пировал и охотился в компании консула, не боясь обвинений в неподобающем знакомстве[276]. Однако именно из ОГПУ постоянно шла информация о том, что консульство является опасным шпионским гнездом. Наличие германского консульства автоматически соблазняло чекистов на попытки обвинить его работников в шпионаже. Так, Гросскопф в январе 1926 г. получил письмо от бывшего немецкого военнопленного Бернгарда Катель-Зензе, работавшего секретарем омского гостекстильтреста и осуждённого месяцем ранее за растрату. Катель-Зензе писал консулу, что следствие вели чекисты, которые очень настойчиво пытались приписать ему шпионаж по заданию немецкого консульства. Гросскопф обратился с жалобой к председателю Сибкрайисполкома Р.И. Эйхе. Омские чекисты в ответ прислали документы о нервном заболевании Катель-Зензе, чем и объяснили его заявления относительно провокации ОГПУ[277].
С апреля 1926 г. в Новосибирске работало японское консульство. С марта 1929 г. его секретарём являлся Накамура Кумасо (Кума-сабуро). Как отмечали местные чекисты, Накамура в начале 30-х гг. занимался активной разведывательной деятельностью, но при этом ОГПУ не приводило каких-либо конкретных сведений о его попытках выйти за пределы обычной для дипломата работы по анализу советской прессы и поездок по региону.
Нередко чекисты старались обвинить нелояльного человека именно в шпионаже, убивая таким образом двух зайцев: и враг власти осуждён по серьёзной статье, и об очередном шпионском деле можно отчитаться. Например, получив от своей агентуры в германском консульстве сигналы о связях с консулом Гросскопфом одного из крупных городских «спецов» — заведующего лесоэкспортным отделом Сибгосторга ссыльного А.П. Починкова, новосибирские контрразведчики в июне 1927 г. арестовали его и попытались сфабриковать «шпионское дело».
