С апреля 1926 г. в Новосибирске работало японское консульство. С марта 1929 г. его секретарём являлся Накамура Кумасо (Кума-сабуро). Как отмечали местные чекисты, Накамура в начале 30-х гг. занимался активной разведывательной деятельностью, но при этом ОГПУ не приводило каких-либо конкретных сведений о его попытках выйти за пределы обычной для дипломата работы по анализу советской прессы и поездок по региону.
Нередко чекисты старались обвинить нелояльного человека именно в шпионаже, убивая таким образом двух зайцев: и враг власти осуждён по серьёзной статье, и об очередном шпионском деле можно отчитаться. Например, получив от своей агентуры в германском консульстве сигналы о связях с консулом Гросскопфом одного из крупных городских «спецов» — заведующего лесоэкспортным отделом Сибгосторга ссыльного А.П. Починкова, новосибирские контрразведчики в июне 1927 г. арестовали его и попытались сфабриковать «шпионское дело».
Чекистам было известно, что Починков часто посещал Гросскопфа и, в частности, дал ему сведения «об экспорте пушнины, её заготовках и видах на урожай белки». Через полтора месяца после ареста Починков твёрдо отрицал все обвинения, «так как сказанная мною фраза Германскому Консулу о вероятной постройке лесопильного завода и об отправке по р. Енисею леса с Карской экспедицией в 1927 г. не составляет особой тайны». Чекисты, опасаясь, что гласное рассмотрение этого дела «может повлечь расконспирацию агентуры», отправили дело в Особое совещание при Коллегии ОГПУ, которое осудило Починкова на 5 лет концлагеря. Реабилитировали его только в ноябре 2001 г.[278].
О хорошо поставленной работе по освещению германского консульства изнутри свидетельствует дело одного из агентов Заковского. В ноябре 1929 г. в Новосибирск прибыл бывший повар немецкого консульства в Киеве китаец Чжу-Цзи-Сян, работавший и сексотом местного окротдела ГПУ. В Новосибирске он продолжил своё сотрудничество с ОГПУ, но, несмотря на строгий запрет, разболтал о былой работе в консульстве и послал своего знакомого к Гросскопфу справиться, не нужен ли там повар, ранее работавший в киевском консульстве. Чекистам было известно, что киевское консульство сообщило новосибирскому: дескать, работавший у них китаец-повар был связан с «органами». Таким образом, Гросскопф догадался, что агент ОГПУ прибыл в Новосибирск и может попытаться устроиться к нему на службу. Узнав через своего агента Хан Лина (русская жена Чжу-Цзи-Сяна в свою очередь, обвиняла этого Хан Лина в клевете и провокаторстве), что китаец среди своих земляков якобы рассказывает как о своей работе на ОГПУ, так и получаемых за это гонорарах, чекисты в марте 1930 г. Чжу-Цзи-Сяна арестовали за расконспирацию и во внесудебном порядке осудили к высылке за пределы СССР. Правда, вместо Китая повар в итоге оказался в советском концлагере[279].
Оценивая дела по обвинению в шпионаже, можно сказать, что фабрикация данной категории дел велась столь же грубо, как и в период существования ВЧК, опираясь на провокации специально подобранной агентуры, которая сама подчас становилась жертвой постоянной охоты сотрудников ОГПУ за «иностранными шпионами».
Борьба с экономическими преступлениями и «вредителями»
Нэп и развитие частного предпринимательства предоставляли чекистам обширное поле деятельности, связанное с предотвращением экономических преступлений. Все крупные собственники находились под наблюдением ОГПУ, которое практиковало постоянные репрессии против нэпманов. В 1926 г. Заковский озабоченно отмечал, что государственный нажим на предпринимательский элемент оказался не очень эффективным: «К периоду организации отпора частнику он уже настолько окреп, что все мероприятия, направленные против него, не могли быть проведены полностью, т. к. частный капитал сразу же приспосабливался к обстановке, меняя формы своей работы. Нажим на частный капитал помог выкристаллизоваться типу советского купца, который при любых обстоятельствах быстро приспособлялся к новым условиям»[280].
В течение 1920-х гг. советские границы из-за слабости пограничных частей не были как следует прикрыты, что позволяло многочисленным контрабандистам нарушать экономические интересы государства. Весь Дальний Восток, включая номенклатуру и чекистов, снабжался контрабандными товарами. В середине 1920-х гг. работавшие на алданских приисках в Якутии китайцы активно занимались тайным вывозом добытого золота за границу. При официальной годовой закупке государственными организациями примерно 450 пудов алданского золота (около 25 % общесоюзной добычи) 6 тыс. имевшихся китайских старателей нелегально вывозили из страны порядка 300 пудов жёлтого металла в год. Неумение эффективно бороться с экономическими преступлениями чекисты компенсировали активным поиском «экономической контрреволюции» во всех отраслях народного хозяйства. Одной из основных мишеней ОГПУ всё время были квалифицированные специалисты.
В сентябре 1922 г. Томским губотделом ГПУ был взят под стражу управляющий Анжерскими копями инженер Крачевский за «контрреволюционные действия в 1918 г.». Сиббюро ЦК РКП(б) 18 сентября указало Павлуновскому объяснить чекистам недопустимость ареста спецов «без предварительного согласования с вышестоящими органами». Управляющий Кузбасса В.М. Бажанов, узнав об аресте видных специалистов Ангевича и Попова, в том же сентябре 1922 г. писал в ЦК и Дзержинскому с требованием о расследовании как этого факта, так и массовых арестов техников в Кемерове в минувшем году. Бажанов резко писал чекистам и сибирским партийно-советским властям, что потребует «уголовного преследования виновных [в] аресте, если последний не вызван крайней необходимостью»[281].
В марте 1928 г. в журнале «На ленинском пути» появилась откровенно спецеедская статья Заковского «О госорганах, подборе людей и сопротивлении аппаратов государственной политике». Чекист подчёркивал: «Наш аппарат очень густо насыщен чуждым нам элементом… наши руководители-коммунисты находятся под влиянием антисоветской спецовской публики», требуя от властей контроля за спецами. В сентябре 1928 г. Л.М. Заковский и начальник ИНФО Г.А. Лупекин, оценивая состав земельных органов края, отметили определённую засорённость их антисоветским элементом и необходимость проверки всего аппарата.
Относительно же прямого вредительства Заковский первоначально высказывался довольно умеренно. Но шахтинский процесс резко подстегнул «антиспецовские настроения». в июле 1928 г. сотрудники ДТО ОГПУ Томской железной дороги составили обвинительное заключение на ряд инженеров: П.Г. Азола (начальника строительства железнодорожной линии Кузнецк-Тельбесс-Темиртау), Н.Ф. Мамаева (начальника работ), А.Д. Куликова (старшего инженера), Г.В. Курчавого (начальника счётного отдела новостройки), П.Р. Фольде (прораба), обвинив их во вредительском проведении — «преступно-бесплановым и бесхозяйственным образом» — строительных работ, что якобы нанесло ущерб в 800 тыс. руб. Однако самые развёрнутые обвинения против инженеров оказались политическими: дискредитация и «изоляция» спецов-коммунистов как безграмотных, кампания клеветы против «коммунистического ядра новостройки и советски настроенных специалистов».
Осенью 1928 г. чекисты арестовали сразу пятерых инженеров-строителей и одного техника Кузбасстреста в Анжеро-Судженске. В Кузнецком округе они отбирали у специалистов подписки о невыезде без возбуждения уголовного дела, тем самым грубо нарушая закон. В Новосибирске и Бийске после различных аварий (вроде протечки отопления в административном здании) чекисты сразу заключали под стражу специалистов и выпускали их через несколько дней без предъявления обвинения[282].
Суды, рассматривая дела на «спецов», то и дело констатировали грубейшие нарушения законности. В 1928 г. большая часть дел, возбуждённых чекистами против специалистов Кузбасса и административно-технического персонала Томской железной дороги, в судебном порядке была прекращена. Критиковались и дела о вредительстве на селе: в январе 1928 г. помощник краевого прокурора по Омскому округу рассмотрел дело М.С. Кочергина в «выработке явно недоброкачественной культурной закваски с контрреволюционной целью испортить экспортное масло и тем самым подорвать нормальную деятельность государственных экспортных организаций», постановив его прекратить как основанное «на предположениях и простых умозаключениях». Не повезло и тем, кто искал диверсантов. Так, полную неудачу потерпела попытка сотрудников Рубцовского окружного отдела ОГПУ представить задержанных возле здания окротдела двух граждан как диверсантов-поджигателей.
Впрочем, иной раз однозначно ориентированные на поиск вредительства сотрудники ОГПУ проявляли объективное отношение к тем фактам, которые могли бы направить их интерес на поиск вредителей и диверсантов. Так, работники ДТО ОГПУ Томской и Омской железных дорог в ходе кампании борьбы с диверсиями, зафиксировав в течение 1927 г. обнаружение в составах с углём 17 кусков динамита и динамитных патронов, сделали, тем не менее, по всем 17 открытым делам вполне спокойные выводы о том, что динамит не взрывался полностью из-за его низкого качества, отвергнув напрашивавшуюся версию о чьей-то диверсионной работе[283].
