– Ощипаю. Всех. Везде. Как курей. Каждую волосину выдеру. За всякую вошку-блошку. За всякий вой-ной. Взыщу — не помилую! Чтоб у всех всё было чистое. Как перед смертью. И во дворах. Чтоб всё блестело. Мужикам — стоять. Остальные по подворьям… Рысью! Живо! Бегом!
– Глава 101
Глас народный — как глас божий — ничем не заткнёшь. Бабы с детишками стали подниматься с колен и тут же загомонили. Кому подзатыльник, кому инвентарь взять, а обедать когда придёшь? а я знаю — как боярыч скажет… а вечером-то на луг пойдём? так конечно же — стог-то вершить надо… а чего тогда я как дура вилы тащу, а почему «как», — дура и есть… ой бабыньки, чегой-то поясницу прихватывает… а ну пошли быстрее — а то тут прямо на дороге и рассыпется…
Чимахай со зверским выражением лица приступил к обриванию Фильки. Тот сперва поскулил. Но я углядел у одного из мужиков блоху на воротнике и завёлся. Я насчёт — «блоха — ха-ха» уже объяснял. Ко всем прочим несчастьям «Святой Руси» — здесь нет лекарств.
Не так — лекарства есть. «Приложи лист сырой капусты белокочанной», «прополощи настоем шалфея шесть раз с молитвой»… «и всё пройдёт». Верю, проходит. Но хирургия, типа аппендицита, или санитария, типа антракса — здесь смертельны. Здесь они не лечатся. Антибиотиков нет напрочь. Сепсис — как дышать. Остаётся только «на божье чудо уповать», что мне как атеисту… ну понятно. Или — карантин. По принципу чумного барака: «Ждём пока все вымрут. Оставшееся — сжечь».
Так что мужичков быстренько раздели догола, загнали в реку, где они и утопили свою одежонку до полного вымывания всех паразитов, и обрили уже везде. Всё остальное местное общество торчало головами своими над деревенским частоколом, наблюдая волнительную картину публичного и повсеместного обривания своих отцов и мужей. «Глас народа» постепенно рос в децибелах, пока я не объяснил выразительным русским языком, что если последующая проверка даст в селении хоть какое насекомое — все оставшиеся жители незамедлительно приобретут аналогичный вид.
Вот уж никогда не думал, что такие элементарные вещи будут вызывать во мне столь сильные эмоции. Но я был просто в бешенстве. И — в панике. В совершенно неконтролируемой, едва сдерживаемой, панике. Понятно, что эпидемия начнётся не сегодня. Но она будет. Обязательно. И не одна. Как у той крестьянки у Некрасова. Неизвестно — когда, неизвестно — что. Может быть — завтра. А у меня — в принципе никаких средств противодействия. Заворачивайся в простыню и ползи на кладбище. И не обо мне, любимом, речь.
Ползти на кладбище будут всё. Я тут какие-то планы строю, как избы ставить, как крыши делать… Пустое. Одна из этих блошек не туда прыгнет, не там укусит, и вот эти люди, мой народ русский, который я собираюсь учить, благоустраивать, просвещать… Можно спеть «Let my people go» под Армстронга. Так это… бархатисто. Понимая, что весь мой народ, весь «my people», в который я душу свою вбиваю и жизнь трачу… — в любой момент делает «go» в… в просто падаль двуногую. Которую — только закопать. И поскорее — пока зараза не расползлась.
Смерды выдирали друг другу волосы из подмышек и паховых областей, взвизгивали и канючили:
– Дык как же ж… мы же ж в миру живём, всякая живность вокруг, блошки-то и по скотинке скачут, клопики-то и по деревам ползают, комарики-то на лугу летают… никак не уберечься… всякая живность — от бога… всё ж божьем соизволением в Ноевом ковчеге спасалось…
Ага. А потом ковчег пристал к Арарату, и вся эта гадость разбежалась. И что? Обвиним армян в биологической войне против всего человечества? Путём распространения ползучих и кровососущих?
Кто-то из европейских путешественников второй половины 20 века описывает тибетского гуру, перед которым две служанки непрерывно мели дорожку. Чтобы этот святой не наступил ненароком на какое-нибудь насекомое. Сам он закрывал лицо марлевой повязкой, чтобы случайно не проглотить какую-нибудь мошку. Поскольку душа его учителя, как и душа любого человека, может воплотиться после реинкарнации в любом живом существе. «По делам его». Только непонятно: если Будда, взвесив человеческую душу, засунул её в платяную моль, то это душа такого низкого качества, или у этого бога весы «среднюю температуру по больнице» показывают? И не будет ли благом раздавить такое насекомое? Дав, тем самым, этой душе шанс нового, более успешного, воплощения?
Местные мужики насчёт Будды и всех «харей Кришны» — «не в курсах». Остаёмся в рамках христианской традиции. С небольшими добавлениями из «инструктажа молодого специалиста».
– Кого бог у Ноя на корабле от потопа спасал — их с Ноем забота. А ваша забота — чтоб было чисто. Не умеете — научу, не можете — помогу, не хотите — заставлю. Но если в чьём доме найду насекомое… И не говорите: не заметил, не разглядел там — глаза неряхе-неумехе по кулаку сделаю. Как у филина при запоре. Во все стороны сразу видеть начнёте. Если угляжу грязь на утвари кухонной, плесень какую — вот этим песочком речным отдраю. Не котлы — морды. Так что и шкура слезет. Блохи по коровам скачут? Так и коровку свою умой. Тёпленькой водичкой, ласково, начисто. Не сделаешь — я тебя самого умою. Кровью твоей. Тёпленькой.
Мои покатывались с хохоту, теперь пришло их время смеяться. «Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним» — ещё одна общечеловеческая мудрость. Опять же — ложная. «Над анекдотом общество смеётся три раза: сначала — те, кто понял. Потом — те, кто не понял. Потом — над теми, кто не понял». Ну и какой смех лучше? Для чего я всю прошлую жизнь анекдоты рассказывал? Что бы насладиться зрелищем ещё одного очередного «недогоняющего хомнутого сапиенса»?
Мужички уныло выкручивали мокрую одежду.
– Эта… ну… а панихиду кто служить будет? А то ж эти… ну… неупокоенные… повылазят, однако. Вот. Шляться тута будут. Выть по ночам. Безобразничать-пакостить. Нечисть, прости господи.
Всё-таки, Филька — прирождённый лидер: первым озаботился возможным появлением упырей. И потенциально проистекающих из этого естественного явления неестественной природы проблем для всей общины. Панихиду служить… Да не поп же я!
Да и смешно мне это — как-то на глаза попалось: «Пожертвование на исполнение требы (одно имя) — 42$». Я тогда долго думал — это с НДС или без? А скидка за мелкий опт будет? Это притом, что отпевание — в принципе не коммерческое мероприятие.
– Не будет этим покойникам отпевания. Недостойны. Язычники.
Ну, тут я прав: «Из уважения к прижизненным взглядам усопшего от отпевания следует воздержаться, в случае если усопший был крещён, но по какой-либо причине утратил веру и приобрёл иное мировоззрение: сознательно был язычником или атеистом по взглядам и по образу жизни, а также, если усопший враждебно относился к Церкви». Я взгляды мертвяков уважаю, а они поклонялись «цапле» и в церковь попасть не успели. Так что «мирного лежания» вам, «мужички-цаплеане», а не «царства божьего» как христианам.
– Вона как. А ежели встанут?
– А звери дикие дохлые в лесу встают? Ты у любого попа спроси — разницы никакой. Прах к праху.
– Как-то оно…
Мужик полез по привычке почесать в потылице. Рука наскочила на голый затылок. Несколько мгновений он удивлённо рассматривал свою длань. Потом вспомнил, понял, отдёрнул, плюнул на землю. И задал самый свой главный вопрос:
– А Перун с его бабой? Они-то крещённые. Их-то отпевать будешь?
А ведь деда с бабкой Пердуновские мужички и посмертно побаиваются. Видать, покойный Перун сильно резковат был, насельникам воли не давал. Круто дедушка верховодил, если его уже и упырём представили и испугаться успели.
«Жили-были дед да бабаУправляли хуторком.Рассердился дед на бабуСтукнул в брюхо но-жич-ком».
– Нет, не будет им отпевания. Дикие вы тут — простых вещей не знаете. Самоубийц — не отпевают. Слышал такое? В Православной Церкви принято относить к самоубийцам и погибших «при разбое», и умерших от полученных ран и увечий. Баба Перунова на меня с ножом кидалась. Это ли не разбой? А как дела её воровские вскрылись, то за них и убита была. А сам Перун… ну, ты же сам слышал, ещё в усадьбе, какие слова он на меня говорил. И потом не остановился. Чистый разбой. За что получил увечие и, волей божией, помре. Вору — смерть воровская — без панихиды. Ни к чему Святые Силы тревожить, коли душам этим одна дорога — в аду гореть. Да и на попа тратиться не надо. Но ты, если очень хочешь, можешь заказать. Хоть акафист, хоть литию, хоть сорокауст. Покойники от молитвы не испортятся. Только смотри — как бы твоё благочестие в воровство против господина не переросло. А то ведь третья яма пока пустая стоит. Тоже может без креста остаться.
Тут я несколько… не точен. В свою пользу. Традиция эта — связывать разбой и самоубийство, утвердилась в русском православии позднее. Похоже — в Смутное время. Когда и разбойничков было много, и все они — ну истинно православные. Похоронить их без исповеди, причастия, панихиды… — остальные, которые «пока в живых» — не поймут. А отпускать из банды попа живым после всех таких ритуалов… с полученной информацией… Так что — полный запрет на исполнение. Под угрозой отлучения во избежание похищения с последующим уничтожением. Как в Вифлееме: все туристы въезжают на территорию Палестинского государства — свободно. Кроме граждан Израиля. Причём запрет установлен самим правительством Израиля — надоело разбираться с придурками-террористами, которые захватывают заложников.
