– Меня зовут Кэтрин. Дэвид... вы с Дэвидом... – заторопилась я, испугавшись, что она сейчас исчезнет с этим мужчиной в доме и я не смогу с ней поговорить.
– Вы – Кэтрин? – она слегка улыбнулась, словно что-то обо мне знала.
– Да, – обрадовалась я. – Вы меня знаете?
– Дэвид рассказывал мне о вас... – Она попыталсь пригладить развевающиеся на ветру волосы. – Поверьте, я не имею к тому, что с ним произошло, никакого отношения. Вернее, имею, но... Это трудно объяснить. Полицейские поэтому меня отпустили...
– Миа, – снова начал мужчина, затем резко продолжил уже не по-английски.
Девушка покорно выслушала его и что-то мягко ответила, после чего он отвернулся и вошел в дом.
– Отец волнуется... – Она извиняюще улыбнулась. – Он всегда беспокоится обо мне. Я у него одна... Он живет с женщиной, которая... Ну, это вам не интересно.
– Я хотела бы с вами поговорить, – мне наконец удалось справиться с волнением. – Может, зайдем куда-нибудь, я угощу вас кофе или накормлю завтраком. Вы ведь только из полициии, а там, боюсь, не очень заботятся...
– Нет, мне дали кофе и булочку с омлетом, – девушка озабоченно взглянула на дверь, за которой скрылся отец. – Я сама хочу с вами поговорить, но дайте мне хотя бы час – принять душ, переодеться... Успокоить отца.
– Конечно, – радостно подхватила я. – Давайте встретимся через час или через два. Сколько вам нужно, я за вами заеду.
– А как Дэвид? Ему лучше? – В глазах Мии было беспокойство.
– Нет. – Я продолжала за ней внимательно следить, пытаясь понять, что стоит за ее вопросом: вежливое участие или что-то большее.
– Какой ужас! – огорчилась она, но чернота в ее огромных глазах оставалась по-прежнему непроницаемой. – Я вам расскажу... потом. Встретимся через час.
Она исчезла за дверью, а я никак не могла успокоиться и поверить в свое везение. Господи, какое счастье, что я оказалась здесь именно в тот момент, когда она вернулась. Иначе вряд ли бы мне удалось так просто с ней встретиться. Теперь надо найти в себе силы прожить этот час и молиться всем богам, чтобы она не передумала.
ГЛАВА 49
Через час я подъехала к дверям, где мы расстались с Мией. Девушка уже стояла там. На ней была белая рубашка с закатанными по локоть рукавами и джинсы, на ногах дешевые пляжные шлепанцы. Черные прямые волосы она завязала сзади узлом, отчего казалось, что углы ее больших роскосых глаз еще больше вздернулись вверх. Кожа на широкоскулом лице была удивительно ровная и белая, словно прозрачный фарфор, на котором двумя сочными мазками розовели пухлые губы. Я снова невольно подумала о том, как она красива.
– Ваши родители из Китая? – спросила я, когда Миа села рядом со мной в машину, и мы решили поехать в какое-нибудь кафе в Гринвич Виллидже. Она не захотела оставаться в Чайна-тауне, где ее могли увидеть знакомые.
– Да, из Китая. Я там родилась. Мне еще года не исполнилось, когда мы сюда приехали с отцом и его родителями. Папу выгнали из Пекинского университета, ну после того как студенты сидели там на площади... Может быть, вы и не знаете об этом... Площадь Тяньаньмэнь? – девушка вопросительно смотрела на меня, а я, хоть и поняла, о каких событиях она говорит, не хотела прерывать ее, поэтому просто промолчала.
Она, похоже, привычно приняла мою политическую неграмотность и продолжала:
– Его просто исключили, а маму, когда всех разгоняли, арестовали, папа видел это. Но она уже из тюрьмы не вышла. Ее там убили... а сказали, что она умерла от воспаления легких. Извините, даже не знаю, зачем я это вам рассказываю... Вы ведь хотите знать, что произошло с Дэвидом...
– Ну что вы, мне очень интересно... вернее, не то что интересно, а очень грустно, конечно...
Меня удивила и насторожила ее неожиданная откровенность. Она очень хорошо говорила по-английски, интонации были ровными и подчеркнуто вежливыми. Я сразу поняла, что она старается казаться лучше, чем есть, и, главное, ни в чем не виноватой.
Да, детка, подумала я, если ты и притворяешься, то, надо отдать тебе должное, делаешь это искусно. Понятно, почему полицейские тебя с легкостью отпустили: от тебя за версту несет чистотой и правдивостью.
Я внимательно следила за ней. Каждое ее движение было подчеркнуто женственным, ничего резкого, все минимально и грациозно. Она была, как мне подумалось, полной противоположностью моей почти мальчишеской угловатости и равнодушию к тому, как меня воспринимают окружающие. Девчонка же не скрывала своего желания всем нравиться, при этом ее огромные раскосые глаза под прямыми длинными ресницами светились каким-то притягательным масляным светом, несмотря на то что чернота в них была почти мистическая.
– Я вам сочувствую... но, конечно, мне хотелось бы знать, как все произошло... Насколько я знаю, Дэвид никогда не употреблял наркотики. Что вы ему дали?
– Не знаю, думаю, что он наглотался таблеток – снотворного и антидепрессантов... Но точно что – не знаю, я не видела, – она сделала несколько коротких глотков и, вернув чашку на место, снова выпрямилась.
– А разве вы не были с ним?
– Нет. Они все у меня остались, а я ушла к отцу... Я разозлилась. Но, наверное, надо начать с начала.
История оказалась удивительно проста, и девушка рассказала мне ее за пять минут. Она с подружками утром приехала поплавать на пляж Брайтон Бич. К ним присоединилась группа латиноамериканских мальчишек, их сверстников, – с одним из них была знакома ее подруга. Никаких наркотиков и в помине не было, курили только сигареты. Затем появился Дэвид, кто его привел, Миа не знала, она даже поначалу не заметила его, потому что загорала и лежала с закрытыми глазами. А потом она увидела, что Дэвид и Хосе принесли ящик пива, все обрадовались и стали выпивать. В какое время это было? Приблизительно в три часа дня. То есть в то время, когда я лежала с Валентином в его роскошном доме в постели и не подозревала, что меня ждет впереди.
Целый день компания провела на пляже, Дэвид опять куда-то уходил с Хосе, затем они вернулись еще с двумя упаковками пивных банок и пиццей для всех. Хосе уже тогда придирался к Дэвиду, смеялся над ним.
– Я знаю, почему, – после первых нескольких глотков кофе Миа больше не притрагивалась к чашке. Она сидела прямо, опустив руки на колени, и неотрывно смотрела мне в глаза, словно пыталась найти там поддержку и понимание.
– Это все Хосе, он меня с самого утра уговаривал оставить всех, пойти к нам в квартиру и там веселиться вдвоем. Я ему сказала, чтобы он даже не мечтал. Дэвид мне тоже поначалу не понравился, показался обычным белым с гонором. Но Хосе я отказала не из-за Дэвида, а просто я так не делаю.
Эта пустая кукла хочет убедить меня, что она девственница? Кого интересуют ее моральные устои, неужели она не понимает, что мне нет никакого дела ни до нее, ни до того, откуда она, ни до того, как за ней увиваются прыщавые подростки?!
Я с трудом сдерживалась, чтобы не сказать ей об этом.
– Потом, он противный. Урод. Коротышка, до плеча мне не достает. И ему уже двадцать три, что он делает с тинейджерами, не понимаю. Как только Хосе увидел, что я с Дэвидом разговариваю, стал к нему еще больше придираться. А Дэвид очень быстро опьянел, и к вечеру его совсем развезло. От этого он стал таким... Не знаю, как вам объяснить, но совсем не таким, как я о нем подумала вначале. Он не как другие белые. Веселый, добрый, не заносчивый. Мы...
Девчонка вдруг замолчала и посмотрела куда-то поверх моей головы. Я невольно оглянулась, но никого не увидела.
– Что? – не выдержала я.
Вероятно, вопрос был произенсен слишком резко, потому что Миа с некоторым удивлением посмотрела на меня, а затем все тем же ровным тихим голосом продолжила:
– Я предложила Дэвиду проводить его до гостиницы, где он остановился, это недалеко от пляжа и рядом с остановкой метро, но он сказал, что у него есть деньги, много денег, и он отвезет меня на такси домой. Я не хотела, это очень дорого – из Бруклина в Манхэттен, но он настоял. В такси он как-то держался, я даже думала, что он протрезвел, но когда мы приехали, ему стало плохо. Дэвид поднялся ко мне, и в комнате его вытошнило. А потом он уснул...
Девчонка на секунду замолчала, и когда заговорила, начала вдруг рассказывать о себе. Она училась в последнем классе специализированной школы искусств Ла Гвардия на актерском факультете. Через четыре месяца ей исполнится семнадцать. С тринадцати лет она снимается в рекламе и иногда подрабатывает манекенщицей. Много сниматься ей не разрешают в школе, а быть «вешалкой» ей не очень нравится. Но она достаточно зарабатывает, чтобы содержать себя и оплачивать аренду квартиры.
Отношения с мачехой были плохие, та требовала, чтобы все заработанные деньги падчерица отдавала ей. Мию это не устраивало, и после многочисленных ссор отец разрешил ей снять с двумя другими девчонками-студентками квартиру на соседней улице, над его рестораном. Так ему было спокойнее, он всегда знал, что она делает, если не в школе. А в том доме, где нам сказали ее адрес, как раз и жили отец с мачехой.
